Время спит и видит во сне,как я плаваю на спине,не обнимали меня никогда,как обнимает меня вода,я боюсь только одного:время проснется – я рухну на дно.
«Ой, я старый…»
Ой, я старый,ой, не молодой,еду с базара,торговал душой,слава богу,не всю купили,не совсем будет стыднолежать в могиле.
«О, старость – молодость мудрости…»
О, старость – молодость мудрости,яркость последних мыслей,не скованных страхом жизни.Людмиле ПетрушевскойЛюся, а известно ли тебе,что однажды, году в семьдесят восьмомили
семьдесят девятом,я и Виктор Сергеевич Розов,точнее, Виктор Сергеевич Розов и я,это была его инициатива,которую я поддержал,мы пошли к министру культуры Демичевупостоять за тебя горой.При этом, правда,мы заранее не объявили цель нашей встречи,Розов попросил помощника министра передатьминистру,что мы хотели бы встретиться,обсудить проблемы современной драматургии.Министр согласился нас принять.Груди наши были полны решимости,нас провели в просторный кабинет,предложили чай,мы от чая отказались,но чай нам все равно принесли.Сначала Розов подробно, внушительнообъяснял министру, какая ты и твои пьесыподлинная ценность для культуры СССР,«Придет время, – сказал он, – когда нас с Гельманом забудут,а Петрушевскую будут помнить, и помнить, и помнить».«Это смешно и глупо, – сказал я после Розова, —во всех театрах СССР ее пьесы читают, знают,а министерство запрещает. Смешно!»Розов играл мудреца,я – несдержанного.Демичев не смеялся,уши у него покраснели от напряжения,на лице его была написана большая досада, большое сожаление,обида, что дал себя обмануть,обещали о проблемах,а говорят о Петрушевской какой-то.Он твоих пьес не читал,но фамилию слышали знал, что «это не надо»,кто первым сказал «это не надо»,он не знал,но у него было правило:самому первым ничего не читать,запрещенное другими не разрешать.Он сказал: «Мы подумаем»,Розов был настойчив:«Мы можем передать автору,что ее пьесы будут разрешены?»Демичев повторил: «Мы подумаем».Я сразу понял, что это плохое «мы подумаем»,у них случались и неплохие «мы подумаем»,но это было очень плохое «мы подумаем».Оно ничего не обещало, ноль.Но Виктор Сергеевич, я это видел,все же надеялся на это «мы подумаем».Он решил еще раз перед уходомобъяснить министру культуры СССР,почему Петрушевскую запрещать не надо, даже нельзя.Демичев еще раз повторилсвое плохое «мы подумаем».Мы покинули просторный кабинет,на улице Розов сказал негромко:«Все-таки сволочи»,я сказал чуть погромче: «Суки!»Хорошо помню неожиданную мысль,которая мне пришла в голову:я пожалел, что со мной Розов, а не Олег Ефремов —самое время было выпить по полстакана водки,но Виктор Сергеевич,это было широко известно, не пил —хорошие люди тоже имеют недостатки.
Памяти Олега Ефремова
1
После смерти, Олег, кто угодноможет с тобой делать всё что угодно,одни говорят – ты был не совсем на высоте,на меньшей высоте, чем от тебя ждали,другие – ты был на недосягаемой высоте,на гораздо большей – чем от тебя ждали.О, эти, которые стоят с рулеткой в руках,отмеряют с точностью до миллиметра,кто недопрыгнул, кто перепрыгнул…Как их много, Олег,как они довольнырезультатами своих измерений,скушать готовы друг друга,но свой замер не позволятизменить ни на один миллиметр.Властью своей над ушедшимиони пользуются умело, азартно, бесстыдно,с такой уверенностью в своем праве,что это не может не вызывать восхищения.
2
Ты уходишь все дальше, все дальше,а время твое возвращается, возвращается.Ты знавал очаровательных дам:Цензуру Никитичну,Цензуру Леонидовну,теперь у нас Цензура Владимировна.Опять востребован твой лукавый талантобращения с начальством,опять надо притворяться шутомили напиваться,чтоб не видеть выражениясобственных трезвых глаз,слово «опять» от частых употребленийс каждым днем набухает, тяжелеет —вот-вот сорвется,упадет нам на голову.Ты уходишь все дальше, все дальше,а время твое возвращается, возвращается.
Григорию
Нерсесяну
Настоящее захваченопрошлым и будущим.Спохватишься, закричишь:да это же оккупация!В настоящем хочуощущать настоящее!Вон с пространствамоего существования!Спины. Затылки. Молчание.Только большая бедавозвращает намнастоящее в полном объеме,только боль не дает отвлекатьсяни на прошлое, ни на будущее.
«Последнего будущего не бойся…»
Последнего будущего не бойся,в адские муки не верь,как лето переодевается в осень,так жизнь переодевается в смерть.
«На старости лет…»
На старости летпереехал в маленькую гостиницуна окраине моего воображения:тихо, солнечно, ласточки щебечут,когда захочу, дует ветер,когда захочу, идет дождь.
«Мы верим в каждую эту секунду…»
Мы верим в каждую эту секунду,что в следующую смерть нас не тронет —мы передаем себя, свою жизньот одной верующей секундыдругой верующей секунде —это наша непрерывная вера,отказаться от которой не может никто,даже самый завзятый атеист.Подлинный Богне требует, чтобы ему верили,он знает: как вода не может не быть мокрой,так жизнь не может не быть верующей.
«Дети должны приносить отцу огорчения…»
Дети должны приносить отцу огорчения,иначе какие они дети, чьи они дети?Осла? Верблюда?Отец должен перманентно приходить в ярость,покрываться холодным потом,его должен охватывать ужас.Иначе какой он отец, чей он отец?Манекенов? Кукол?Дети должны быть такими, чтобы отецкаждый вечер, ложась спать,молил Всевышнегоне дать ему утром проснуться.Тогда это дети, тогда это отец,тогда понятно, почемуБога мы зовем Отцом.
МЕЖДУ
Мы родом из середины —между,между началом и концом,между концом и бесконечностью,Всё, что нам кажется с краю,на самом деле – между,между между.Кому жаловаться,если даже детородные органыу мужчин и женщинВсевышний расположилмежду.Не ищите нас там или тутмы – между,между войной и опять войной и опять войной,мы дважды, трижды, стожды между,Не между добром и злома между злом и адом,между плохо и никак —между между.
«Пушка совести…»
Пушка совестивсе время запаздывает, не успевает,выстрелит – а грех уже совершился.Пушку совестивсе время надо откуда-то приволочь, пригнать,ее никогда нет на месте,выстрелит – а грех уже совершился.Пушку совестия заставил безотлучно дежурить,высвободил для нее в голове нишу.Не помогает, спит на посту —проснется, бабахнет,а грех уже совершился.
«В двух шагах от обид…»
В двух шагах от обид,которых забыть не могу,стараюсь пройти, не задев.
«Совсем отказаться душить друг друга?..»
Совсем отказаться душить друг друга?Это невозможно,об этом не надо даже мечтать.Душите, только не обязательно до конца,душите, потом целуйте шею,которую сжимали железными пальцами.Это по-царски, по-русски!Недозадушенныеобожают своих душителей.
«Я друг одиночества, покоя…»
Я друг одиночества, покоя,которых мне всегда не хватает,я друг маленькой горсточки людей —большинство уже на небесах,я друг моих привычек,моего воображения,стараюсь быть другом моей старости,даже с моей смертью пытаюсь подружиться,смею заявить:я друг Природы, Вселенной,но у меня никогда не повернется языксказать, что я друг Пушкина или Руми —это все равночто объявить себя другом Всевышнего.