Соавторы

–  То есть Верещагинский институт и новосибирский Академгородок входили в одну систему?
– уточнила она для большей верности.

–  Ася, я не понимаю…

–  Нет, ты ответь!

–  Ну да, да, конечно же, они входили в одну систему.

Чего ты так взбудоражилась?

–  Сейчас объясню.

Она потрясла головой, чтобы окончательно разогнать вялость. Что там говорил Андрей Чеботаев? Что Егор Сафронов был неоднократным чемпионом пионерского лагеря по каким-то прыжкам, не то в длину, не то в высоту…

–  Помнишь историю про девушку Лену Щеткину?

–  Это которая непонятно каким образом женила на себе предпринимателя? Помню. И что?

–  Девушка Лена выросла в новосибирском Академгородке, у нее папа и мама работали в академических институтах. А у ее мужа отец работал заместителем директора Верещагинского института по административно-хозяйственной части. Я все голову ломала, где и когда Щеткина могла раньше пересекаться с человеком, за которого так быстро и удачно вышла замуж. Леш, как ты думаешь, у Академии наук были собственные пионерские лагеря?

–  Я не думаю, Асенька, я точно знаю, потому что сам ездил в такой лагерь, когда еще комсомольцем был. Помнишь, меня туда вожатым отправили? А я не хотел ехать и сопротивлялся изо всех сил, у меня защита кандидатской на носу, так меня тогда застращали, что, если я не поеду, мне комитет комсомола плохую характеристику напишет, а в те времена для защиты диссертации это было существенным моментом. И я поехал.

–  Точно! Я вспомнила. Ты ездил куда-то на Байкал.

И вернулся такой красивый, загорелый, отдохнувший.

Я тогда тебя страшно ревновала, мне казалось, что ты там завел какой-то роман. Как же это я забыла? Старая курица!

Настя спустила на пол босые ноги и уперлась ступнями в холодный пол. Озноб подстегнул ее, думать стало легче.

–  Как ты думаешь, звонить еще прилично или уже поздно?

Чистяков посмотрел на часы.

–  Да нормально, по-моему. Без четверти десять.

–  Как - без четверти десять?! А чего же я так спать хочу? Я думала, уже час ночи.

–  Ты просто устала, - он ласково погладил ее по волосам.
– И не надо никому звонить, ладно? Ложись, выключай свет и засыпай. Тебе надо хоть один раз в месяц как следует выспаться. Пионерский лагерь от тебя не убежит.

–  Убежит.

Она упрямо мотнула головой и потянулась к телефону. Чеботаев ответил сразу, но в голосе его энтузиазма Настя не услышала. И вообще, ей показалось, что она оторвала его от какого-то серьезного занятия, вероятнее всего, интимного плана. "Ну и черт с ним, - быстро сказала она сама себе, преодолевая неловкость.
– У нас рабочий день ненормированный". Нужно выяснить, в какие именно пионерские лагеря ездил Егор Сафронов.

Потом узнать, ездила ли в лагеря Лена Щеткина. И если окажется, что они в одни и те же годы проводили каникулы в одном и том же лагере, а скорее всего это был пионерлагерь системы Академии наук, то необходимо немедленно разыскать их друзей по лагерю. Наверняка Егор и Лена были в разных отрядах, разница в возрасте у них - семь лет. И обязательно разыскать вожатых: если в лагере произошло ЧП или вообще что-нибудь необычное, вожатые скорее всего это помнят.

–  Ну, ты успокоилась наконец?
– Чистяков отобрал у нее телефонную трубку и почти насильно уложил в постель.
– Все, подруга, заканчивай этот оперативно-розыскной цирк, не надо никому доказывать, что ты умная, все и так это знают.

–  Я - не знаю, - обиженно промычала Настя, сворачиваясь в клубочек.
– Мне нужно подтверждение. А ты надо мной все время насмехаешься и развиваешь у меня комплекс неполноценности.

–  Господи, Аська, ты как ребенок, ей-богу.

–  Я не ребенок, я - старая, - пробормотала она и поглубже зарылась в пуховое одеяло.

–  Ты - маленькая и глупая. Но я никому об этом не скажу. Пусть все думают, что ты старая и умная, и только я буду знать о тебе страшную правду. Все, спи.

Он поцеловал ее, выключил свет и плотно прикрыл за собой дверь.

***

Сергей Зарубин обладал удивительной способностью входить в контакт с людьми из любых социальных слоев и профессиональных групп. Он не пытался перевоплощаться и вообще особыми актерскими данными не блистал, мог, конечно, если надо, изобразить что-нибудь эдакое, но не это было его главным козырем. Главным козырем Сережи была потрясающая искренность, доходящая временами до уровня наивности и простоватости, и ему до того ловко удавалось корчить из себя дурачка, что его мало кто воспринимал серьезно. А в человеке, которого не принимаешь всерьез, трудно увидеть врага или хотя бы достойного противника.

Два дня он толкался среди фалеристов и прочих коллекционеров, вступал в разговоры, внимательно слушал объяснения и подслушивал сказанные кем-то обрывки фраз, мотался по известным ему местам сбыта краденого, показывал взятый у мастера эскиз рынды и рассказывал душераздирающую историю о том, как его несуществующий маленький сын спер фигурку из чужой коллекции, а потом потерял, и теперь владелец этой коллекции от горя чуть не при смерти лежит. У истинных собирателей история удивления не вызывала, они по себе знали, что такое утрата одного экспоната из полной, годами собираемой коллекции. Сереже сочувствовали и выражали готовность помочь, записывали его телефон и обещали позвонить, если что. Некоторые намекали на вознаграждение, и Сережа согласно кивал, мол, много заплатить не смогу, но по мере сил, разумеется…

Но ему не помогли ни коллекционеры, ни барыги.

Удача ждала Зарубина возле Большого театра, куда он приехал в десять вечера: на спектакли ходит много иностранных туристов, и к моменту окончания театрального действа к портику здания подгребают те, кто может предложить пользующийся у туристов спросом товар.

В большинстве своем это художники, рисующие виды Москвы и ее достопримечательности, но встречаются и те, кто продает сувениры - матрешек, расписанных шаржами известных политиков, знаки отличия военизированных структур советского времени, оловянных солдатиков, шкатулки "под палех" и ложки "под хохлому".

Сергей очень рассчитывал на то, что продавцы сувениров подскажут ему что-нибудь дельное.

Рынду он увидел сразу. И даже ни секунды не сомневался, что это именно он. Действительно, Иван-царевич, голубой с белым, и шапка высокая, и на плече длинный топор, похожий на секиру. Рында вместе с другими оловянными фигурками - гусарами, драгунами, казаками, солдатиками, матросиками и милиционерами - стоял на деревянном подносе, а сам поднос висел на ремнях, охватывающих тощую шею продавца - интеллигентного вида юноши в тонких очках, с длинными волосами и прыщами на лбу.

–  Почем Иван-царевич?
– спросил Зарубин, беря в руки фигурку рынды.

–  Для вас двадцать, - вежливо ответил продавец чуть надтреснутым голосом.

–  А для них?
– Сережа мотнул головой в сторону дверей театра, из которых как раз начали выходить зрители.

–  Полтинник.

Пятьдесят долларов за фигурку. Ничего себе. Или здесь берут в евро? Тогда получается еще дороже. Но Зарубин обратил внимание, что продавец не поправил его, когда Сережа назвал рынду Иваном-царевичем, и не начал блистать эрудицией, объясняя про непосредственного и постоянного телохранителя государя. Не счел невысокого и некрасивого мужичка достойным слушателем?