Соавторы

Отвечая по телефону на Настин вопрос о том, когда убили Глафиру Митрофановну, Славчикова ответила "только что", но оказалось, что на самом деле ее убили непонятно когда. Соавторы собрались на очередное совещание, в три часа, как обычно, пообедали, после чего продолжили литературные дебаты, а Глафира ушла на кухню мыть посуду. Около половины пятого Глеб Борисович позвал домработницу - он хотел чаю, но Глафира на его зов не пришла, тогда он попросил Василия пойти на кухню и передать ей просьбу хозяина. На кухне молодой человек и обнаружил тело старой женщины, задушенной кожаным мужским ремнем. Поднялся переполох, Глебу Борисовичу стало плохо, Василий вызвал врача, а Катерина между тем позвонила Каменской, так что слова "только что" относились не к смерти Глафиры, а к моменту обнаружения тела.

Обедать закончили без четверти четыре, с тех пор Глафиру не видели, и можно полагать, что убили ее в промежутке между этим временем и половиной пятого.

Убийца вошел через выходящую в кухню дверь черной лестницы, следов взлома наружным осмотром не обнаруживалось, то есть либо у него был ключ, либо Глафира сама открыла дверь. Зачем? С кем-то договорилась о встрече и ждала гостя? Или услышала за дверью подозрительную возню и выглянула посмотреть, что происходит?

Селуянов, похмыкивая, ходил по квартире, заглядывал в комнаты, мерил шагами длину коридора. Коридор был длинный, метров двенадцать, и разделен посередине дверью. От входа до двери - гостевая часть квартиры: по одну сторону коридора - комната с камином, по другую - кабинет Богданова, просторная столовая с эркером и гардеробная, которая в былые времена выполняла функцию приемной деда и отца Богдановых. За дверью следовала "хозяйская" часть жилья: две спальни, ванная, туалет, кухня и маленькая комнатка для прислуги, в которой когда-то жила, а сейчас иногда оставалась ночевать Глафира Митрофановна.

Василий вспомнил, что, когда пошел звать Глафиру, дверь между первой и второй частями коридора была закрыта, и дверь в кухню тоже притворена.

–  Коля, я пойду на кухню, закрою обе двери, а ты меня позови из кабинета, - попросила Настя.

Она отправилась к месту убийства (слава богу, медики и эксперты работу закончили и тело унесли), машинально считая шаги от кресла, в котором во время встречи соавторов сидел Богданов. Получилось шестнадцать шагов до входа в кухню и двадцать два - до места, где лежал труп. Расстояние более чем достаточное, чтобы при двух закрытых дверях ничего не услышать: ни звука открываемой двери на черную лестницу, ни шума борьбы, ни стука падающего тела.

–  Страшно, да?
– послышался у нее за спиной голос.

Она вздрогнула и обернулась. Василий. Вошел следом и аккуратно прикрыл за собой дверь. Это Насте не понравилось.

–  Почему страшно?
– дежурно спросила она, чтобы что-нибудь сказать и не выдать охватившего ее смятения.

–  Посуда грязная в раковине, а вот здесь, на полотенчике, чистая. Я воду выключил, а когда… ну, вы понимаете… вода текла из крана, наверное, баба Глаша как раз посуду мыла, а он… Хлеб в хлебницу не убран, масло на столе, а не в холодильнике. Словно она в разгар уборки на минутку вышла из кухни и сейчас вернется. А она не вернется… никогда…

Внезапно он заплакал, закрыв лицо руками, тихо и как-то очень по-детски. Издалека послышался голос Селуянова, он громко звал: "Каменская! Настя!" Слышно было не очень хорошо, все-таки двери добротные, толстые, а стены вдоль коридора сплошь увешаны картинами и фотографиями в рамках - какая уж тут акустика.

–  Не надо, Вася, - ласково сказала Настя, - теперь ничего не поделаешь. Остается надеяться на то, что она не успела по-настоящему испугаться и не очень мучилась. Она хорошо к вам относилась?

Он молча кивнул, вытер глаза и посмотрел на нее.

Глаза были мокрыми и несчастными, но одновременно в них стояли вызов и неприязнь. "Ему неприятно, что расплакался при посторонней женщине", - поняла Настя.

–  Баба Глаша? Да, хорошо. Вообще-то она, кроме своего Глебушки, никого не жаловала, он для нее светом в окошке был. Семьдесят лет вместе. Но ко мне она относилась действительно хорошо.

–  А к Екатерине Сергеевне?

Настя спрашивала просто так, она понимала, что к расследованию убийства это не имеет никакого отношения. Какими бы ни были взаимные чувства писателей и старой домработницы, никто из них ее не убивал, они все время были на глазах друг у друга. Если только не убили ее все втроем. Но это бывает у Агаты Кристи, а не в сегодняшней московской жизни.

–  О, Катерину она не любила и даже не скрывала этого. Правда, баба Глаша всегда с ней вежливо обращалась, обходительно, но кого это могло обмануть?

–  Почему? Чем Екатерина Сергеевна ей не угодила?

–  Понятия не имею. А чем я ей угодил? Тоже неизвестно.

–  Василий, вы падать умеете?

–  Падать?
– удивился он.
– В каком смысле?

–  В самом прямом. Как спортсмены падают или каскадеры. Вы можете упасть на пол, рухнуть?

–  Могу. Но больно будет.

–  Я понимаю, - Настя подавила неуместную улыбку.
– Если бы было не больно, я бы сама упала.

–  Вы хотите, чтобы я упал, как баба Глаша?

–  Хочу. Если можно, - добавила она.

Василий упал, надо заметить, довольно ловко. Полежал несколько секунд, поднялся, вопросительно взглянул на Настю.

–  Хватит? Или еще?

–  Еще. Если не трудно, подойдите к двери на черную лестницу, потом от двери быстро пройдите сюда и упадите. Сможете?

–  Чего ж не смочь?
– пожал он плечами.

Тут Настя сообразила, что у Василия на ногах тапки, а ведь убийца вряд ли был в тапочках или босиком, он скорее всего был в ботинках.

–  Погодите, Василий, - остановила она его.
– Вы не могли бы надеть ботинки?

Василий ушел в прихожую за ботинками. Когда вернулся, лицо его снова было напряженным, и он старался не встречаться с Настей глазами.

–  Баба Глаша… она не разрешала в уличной обуви… а теперь, значит, можно… Теперь ее нет, и все можно…

"Господи, какой же он нежный, - подумала она с неожиданным сочувствием.
– Послушать Катерину, так он строит из себя крутого супермена, а на самом деле он совсем ребенок. Его слишком рано оторвали от родителей, и он привязался к старухе, которая выбрала его в любимчики. Баловала, наверное, кусочек послаще старалась подсунуть, Васенькой называла. И теперь он горюет, как будто потерял бабушку".

–  Ну что, идти и падать?

–  Идите и падайте, - кивнула она.
– Да, чуть не забыла, еще дверь на лестницу откройте, потом закройте, потом идите и падайте. Только идите быстро, напористо.

–  Да понял я, понял.

Он проделал все, что просила Настя, потом, также по ее просьбе, поднялся с пола, сделал несколько быстрых шагов к двери, открыл, вышел на лестницу.

Вдвоем они вернулись в кабинет. Следователь и два оперативника, приехавшие с Петровки, в комнате с эркером пытались разговаривать с Богдановым и Катериной, а в кабинете сидели Коротков и Селуянов.

–  Ну что? Слышали что-нибудь?
– спросила Настя.

–  Ничего. Но мы не прислушивались, мы разговаривали, - ответил Селуянов.

–  Так мы тоже разговаривали, - встрял Василий.
– И тоже специально не прислушивались.

–  А я тебя звал, как ты просила, - доложил Коля.

–  Громко кричал?
– поинтересовалась она.

–  В рамках разумного. Не вопил, конечно, но громко звал. А ты не слышала?

–  Слышала.

Значит, если бы Глафира Митрофановна громко вопила и звала на помощь, ее скорее всего услышали бы.