Соблазн быть счастливым

Эмма пристально смотри на меня. Вот и настал момент сказать правду и засадить мужа за решетку. Однако прямо перед собой я вижу ее глаза, умоляющие меня молчать. Я опускаю голову – я не могу идти против ее воли, у меня нет на это права. Мое молчание затягивается, и доктор торопит меня с ответом.

– Да, это так, – признаю я наконец.

Врач выходит из себя; кто знает, сколько раз он был свидетелем подобных сцен. У него на лице написано, что он понял правду и сейчас только решает, до какой степени ему хочется во все это вмешиваться.

– Я жду ребенка! – внезапно восклицает Эмма. Врач устремляет взгляд на ее живот, а затем, обращаясь к медбрату рядом, говорит с торопливой деловитостью:

– Хорошо, тогда сделаем только УЗИ брюшной полости и наложим повязку на руку.

Медбрат провожает Эмму из кабинета. Я собираюсь отправиться в зал ожидания, но тип в белом халате меня останавливает.

– Вы знаете, сколько я видел женщин в таком состоянии и даже хуже? И знаете, что почти все они упали с велосипеда, со стула, с качелей или с мотороллера?

Я опускаю голову, не в силах выдержать его взгляд.

– Что вы от меня хотите? – спрашиваю я наконец.

– Ничего. Если вы можете, убедите синьору говорить!

– Я сделал все что мог. Ну а вы сами: почему все эти вопросы вы не зададите самой девушке?

– Она бы все равно никогда не сказала мне правду.

– Это не так, вам просто нравится так думать, – возражаю я, прежде чем выйти из кабинета и вернуться на свое место.

Краешком глаза я успеваю заметить, как врач пристально смотрит на меня и качает головой в знак неодобрения. Не считай меня старым придурком, мы с тобой не слишком отличаемся друг от друга: тем или иным образом, но мы оба решили не вмешиваться и заниматься каждый своими делами. Остается надеяться, что в один прекрасный день нам не придется вместе испытывать еще и угрызения совести.

Эмма выходит через полчаса; рука у нее перевязана. Она идет мне навстречу и смотрит на меня со слезами на глазах. Молча ждет, чтобы первым заговорил я.

– Не волнуйся, я ничего не сказал.

Губы ее улыбаются, и здоровой рукой она обнимает меня за плечи. Я с большим трудом нахожу в себе силы обнять ее в ответ. Но вот улыбка, однако, у меня совсем не получается.

Хотел бы я быть Гормити [14]

Бывают такие дни, когда не хочется признаваться самому себе в неприглядной правде: годы у тебя за спиной всем очевидны и давят на тебя своим тяжким грузом. Утро началось отвратительно. В автобусе какой-то прыщавый парнишка с наушниками в ушах почувствовал, что он обязан вскочить в моем присутствии, будто он был солдатом, а я – его командиром. Я бросил на него полный ненависти взгляд, но он сказал: «Садитесь, пожалуйста». После этого я уже был вынужден сесть, чтобы не продолжать привлекать к себе новых нескромных взглядов со стороны окружающих. Да, я знаю, я должен был бы поблагодарить его за любезность, но вместо этого я молча уселся и отвернул от него свое морщинистое лицо к окну.

14

Гормити – популярная в Италии и во всем мире серия детских игрушек: маленькие пластиковые монстры, изображающие воинов с острова Горм. Благодаря своей популярности гормити стали также героями мультсериала и компьютерной игры (прим. перев.).

На самом деле это была моя ошибка – не стоило мне ехать на автобусе, где обычно битком набито разных личностей, пытающихся перещеголять друг друга в том, кто из них больше вызовет у людей жалости. Я же скорее готов сломать себе ногу, лишь бы не вызывать у других подобного чувства.

Но это было еще не все. Потом, если это только возможно, стало еще хуже. Я сидел на лавочке у школы и ждал, пока выйдет мой внук Федерико. Я в очередной раз не смог найти подходящего предлога, которой помог бы мне спихнуть с себя это поручение.

Короче, я сидел и никого не трогал, когда вдруг заметил, что стайка из троих ребят показывала на меня пальцем и хихикала. Я отвернулся в другую сторону – в конце концов, это были всего лишь дети, я же сосредоточил все свое внимание на ожидающих мамашах, бывших, уж конечно, более приятным зрелищем. Только вот эти трое поганцев не прекращали потешаться надо мной.

«Да, давайте, молодцы, веселитесь, – подумал я – все равно прежде, чем вы успеете заметить, жизнь уже поменяет роли, и это вы будете сидеть на этой проклятой лавке и служить мишенью какого-нибудь очередного сопляка».

Потом я опустил взгляд и заметил, что у меня расстегнута молния на ширинке: трудно придумать что-то более смешное для восьмилетнего придурка. Тогда я исправил свою оплошность и скорчил троим моим преследователям ласковую мину, сделав им знак подойти ко мне. Дитятки присмирели, но самый рослый из них направился в мою сторону.

– Привет, – обратился я к нему сердечным тоном.

Он ответил, не поднимая глаз.

– Ты знаешь, кто я такой?

Руки этот молокосос держал продетыми под лямки рюкзака. Взглянув на меня, он отрицательно помотал головой.

– Я полицейский, – сообщил ему я, по-прежнему улыбаясь и все тем же ласковым голосом.

Он уставился на меня во все глаза.

– Ты знаешь, что некрасиво смеяться над полицейским? Это то, чего никогда нельзя делать, твоей маме стоило бы тебя этому научить!

Он опустил голову. Когда я захочу, я умею напустить страху.

– Ну и что я должен теперь сделать? Отвести тебя с собой в участок?

В этот момент мальчишка заплакал, еще чуть-чуть – и одна из мам могла бы обратить внимание на происходящее. Может, я и правда перегнул палку со своим представлением, поэтому я поднялся с места и попытался исправить положение.

– Ну что ты, не волнуйся, – сказал я, – полицейские добрые. Пойдем, я куплю тебе мороженое!

Однако он удрал от меня к друзьям, и после недолгого совещания они все вместе обратились в бегство. На мое счастье, случившегося никто не заметил. Но самое главное было еще впереди. Я забрал внука, и мы пешком двинулись по направлению к конторе его матери. Только вот всем известно, что как старый, так и малый не могут слишком долгое время гулять спокойно, не испытывая нужду опорожнить мочевой пузырь. И поэтому мы вошли в один большой магазин и устремились в туалет. Всякий раз, когда мне случается посещать общественный туалет, я благодарю Бога за то бремя, что болтается у меня между ног. Если бы я был женщиной, я бы предпочел описаться, чем выстаивать всю эту очередь. Так или иначе, я помог Федерико, а потом сказал ему выйти и подождать меня снаружи; по правде говоря, если бы он увидел, как я мочусь сидя, многие из его идеалов рухнули бы в одно мгновение.

Проблема в том, что когда я вышел из туалета, Федерико не было. Я подумал, что он отправился ждать меня к выходу из магазина, но это было не так. Тогда я вернулся к туалету и стал спрашивать у женщин из очереди. Никто не видел никакого мальчика. Меня прошиб холодный пот. Правда в том – и я уже это говорил – что я не в состоянии следить за внуком: в моем возрасте уже другим нужно было бы следить за мной, а не наоборот. Короче, я обшарил сверху донизу весь магазин, прежде чем заметил этого несносного мальчишку, который преспокойно гладил щенка лабрадора. Я подбежал к нему и, даже не переведя дыхания, завопил:

– Федерико, какого хрена ты творишь? Я же сказал тебе не двигаться с места!

Несколько секунд он отчаянно старался не заплакать, и губы у него прыгали от усилий сдержаться, но в конце концов он горестно разрыдался. Тогда владелица собаки, грозно посмотрев на меня, заявила:

– Что это за манеры?

– А вы вообще молчите, – огрызнулся я ей. – Вы разве не заметили, что ребенок один? Вам не пришло в голову, что его, может быть, кто-то ищет?

Она тут же ретировалась, пробормотав в ответ: