Соблазн быть счастливым

– Да, я сошел с ума, но ты же меня знаешь – мне скучно жить как все!

Конечно, в качестве объяснения в любви мое заявление было не ахти, и все же она засмеялась – может быть потому, что уже научилась меня понимать. Однако через пару секунд она вновь стала серьезной, посмотрела мне в глаза и ответила:

– Чезаре, ты просто сумасшедший, ты это знаешь? Это должно прекратиться!

– Так ничего же еще не начиналось…

Она вздохнула и опустила голову. Я помню, что на какое-то мгновение я подумал было поцеловать ее, но уже в следующее мгновение она окатила меня ледяным душем.

– Почему ты решил завести с ней двоих детей, если ее не любишь?

Вопрос на миллион. Мне следовало бы сесть, зажечь сигаретку и несколько часов разглагольствовать о том, что для того, чтобы жить по-настоящему достойной жизнью, нужно было бы принимать важные решения каждое утро. К сожалению, необходимость выбора меня выматывает, и поэтому я никогда его не делал. Именно поэтому я так ни в чем и не состоялся.

Разумеется, я ответил ей совсем по-другому:

– Мы говорим о нас, а не о Катерине.

Тут она взорвалась.

– Катерина – моя сестра, тебя, кажется, это не волнует!

Я закрыл ей рот рукой, чтобы ее возмущенный голос случайно не донесся до столовой. Эмма не отстранилась, и тогда я набрался смелости и погладил ей шею. Должен признаться, что это было чистым безумием с моей стороны: она могла бы залепить мне пощечину и выскочить с кухни. И я не знаю, как бы я потом смог снова вернуться к столу. Однако она не сопротивлялась, пока мои пальцы ласкали ее нежную кожу, а лишь слегка прикрыла глаза. Тогда я подумал: «Что ж, Чезаре, сейчас ты должен поцеловать ее». И я клянусь, что сделал бы это, если бы в этот самый момент мой племянник не грохнулся с трехколесного велосипеда: он разревелся и принялся звать маму как припадочный. Две секунды спустя Эмма была уже возле него, и момент был упущен. Тем же вечером я нашел в кармане куртки сложенную бумажку. Внутри было написано: «Нам нельзя».

Даже и сегодня мне иногда случается размышлять о том злополучном эпизоде. Может быть, тут вмешалась судьба, приложив свою руку. Наверное, мне стоило бы быть благодарным племяннику, что своим падением ему удалось лишить меня воспоминания, которого я мог бы стыдиться. Но вместо этого я думаю лишь о том, что он прибавил еще одно сожаление в мою уже весьма внушительную груду.

В последующие годы у Эммы было еще два серьезных романа. Долгое время я встречал ее только на семейных праздниках. Она больше не удостоила меня ни одним из тех взглядов, от которых у меня по телу бежали мурашки. Несколько лет спустя она поддалась на уговоры сестры, предлагавшей провести вместе летний отпуск. От этого времени у меня остались в памяти дом с окнами, выходившими прямо на пляж, запахи жаренной на гриле еды по вечерам, неумолчный стрекот цикад в полуденной тишине, скрип двери, выходившей в сад, крики чаек ранним утром, мокрые волосы Эммы и стекающие с них по плечам капли воды, когда она возвращалась после купания. К тому времени уже прошло десять лет с тех пор, как я начал смотреть на нее не просто как на сестру жены, и ее красота, если можно так выразиться, распустилась как цветок.

Никогда еще я так не желал ее всем своим существом, как в то лето. Однако она не давала мне возможности за ней ухаживать и если замечала, что я смотрю на нее, под каким-нибудь предлогом сразу отходила и бежала поцеловать своего парня – симпатягу-бухгалтера, пару лет спустя признавшегося ей, что он гомосексуалист. Когда я узнал об этом, мне захотелось помчаться к нему и как следует ему наподдать. Ну как же так: я всю жизнь пускаю по ней слюни, а ты, у которого есть возможность каждый вечер ложиться с ней в постель, вдруг заявляешь, что ты гей. В любом случае, почти в самом конце нашего отпуска Эмма сдалась и ответила на мой пристальный взгляд тем нашим сообщническим взглядом.

И тогда как-то днем, когда в доме все спали после обеда, я отправился на пляж, где она купалась в одиночестве. Я бросился в море и через пару гребков оказался с ней рядом. Она ничего не сказала, но мне показалось, что она побледнела. Я как сейчас вижу ее лицо, на котором читалось желание поцеловать меня. Но вместо этого спустя какое-то время она произнесла следующее:

– Чезаре, может быть, для тебя все это – игра. Но знаешь что? Для меня – нет. Я всю жизнь влюблена в тебя, с того самого момента, как ты впервые посмотрел на меня. Я десять лет пытаюсь тебе сопротивляться и не имею ни малейшего намерения уступать тебя сейчас!

Я был ошеломлен. Одно дело – это надеяться, что женщина, сводящая тебя с ума, разделяет твои чувства, и другое – получить этому подтверждение.

– Для меня все это не шутка, – произнес я серьезно.

– А что это для тебя?

Я оказался совсем близко к ее лицу, ее взгляд метался от моих губ к моим глазам и обратно. Еще мгновение – и я бы поцеловал ее, а потом признался бы наконец, что люблю ее, а может быть, даже сказал, что хочу уйти от ее сестры. Но вместо этого откуда ни возьмись рядом с нами появилась Звева – ей в то время было около двенадцати лет. Я услышал ее голос прямо у себя за спиной, и от неожиданности у меня сердце ушло в пятки. Она все это время купалась с подругами в нескольких метрах от нас и сейчас растерянно смотрела на меня, пытаясь понять, что это за странная сцена, которую она наблюдает.

Эмма вспыхнула и стремительно отплыла от меня, тогда как я нырнул поглубже и оставался под водой несколько секунд, необходимых мне, чтобы прийти в себя от шока и придумать убедительное оправдание.

– Солнышко, – сказал я, когда наконец вынырнул.

– Что вы делаете?

– Да ничего, твоя тетя рассказывала мне один секрет, ничего особенного, – ответил я с идиотской улыбкой.

Эмма нашлась быстрее меня: она подплыла к племяннице и прошептала ей на ухо:

– Твой отец – жуткий сплетник, ему вечно нужно сунуть нос в чужие дела!

Моя дочь внимательно посмотрела на нас обоих, а потом решила разрядить ситуацию смехом. С тех пор мы со Звевой никогда не вспоминали этот случай, но я знаю, что она знает и что рано или поздно она мне это припомнит. Так или иначе, но это был последний раз, когда я оказался в шаге от того, чтобы поцеловать Эмму. Когда, много лет спустя, Катерина умерла, она долго стояла, сжав меня в объятиях – такого никогда не случалось в прошлом – и потом прошептала мне на ухо:

– Скажи мне спасибо, а то могло ведь получиться так, что ты жил бы с вечными угрызениями совести!

Я ей не ответил, иначе мне пришлось бы спорить с ее словами прямо у смертного одра моей жены. Угрызения, дорогая моя Эмма, всегда со мной, они будят меня каждое утро. И знаешь, что они мне шепчут? Что ты приковываешь себя цепями к кому-то или чему-то каждый раз, когда отказываешься от выбора.

Непредвиденный вариант

Неаполь на рассвете выглядит строгим и элегантным. Пустынные улицы, на которых припаркованы притихшие дремлющие машины с росой на стеклах, крики чаек вдалеке, оглушительный грохот поднимающихся дверей-жалюзи, аромат свежей выпечки, наполняющий улицы, звон кофейных чашек, раздающийся из немногих уже открытых баров. Не слышно голосов, смеха и гомона, и немногочисленные бредущие по улицам прохожие, кажется, с уважением относятся к торжественности момента. Вероятно, город знает, что Эмма умерла, и сегодня ночью этот бедный старик, шатающийся как пьяный, получил от жизни очередной удар под дых. Неаполь уважает чужое горе, потому что слишком хорошо знает, что это такое.

Мне нужно выпить кофе. Я захожу в бар и устраиваюсь за стойкой. Прежде чем обслужить, бариста окидывает меня любопытным взглядом. Должно быть, у меня не самый цветущий вид. Если бы Звева знала, как я провел ночь, то я бы получил от нее очередной нагоняй. Но на самом деле на этот раз я не виноват, на этот раз я лишь сделал то, что на моем месте сделал бы кто угодно: попытался спасти жизнь юного невинного существа.

От карабинеров я узнал, что они задержали мужа, шатавшегося по улицам в невменяемом состоянии. Странное дело, мне не удается испытывать по отношению к нему злости – смерть Эммы лишила меня всех эмоций, так что мне кажется, что даже плакать у меня не получится.