Собрание сочинений, том 26, ч.1

(Но в том-то и штука, что эти «люди старого закала» применяют такой способ производства, который не имеет ничего общего с капиталистическим и при котором невозможно все то развитие производительных сил труда, какое приносит с собой капиталистическое производство. Характерно, что такое специфическое различие для Росси и всех ему подобных является несущественным.)

«Нанимая слугу, я покупаю силу, которая может быть использована для выполнения сотен услуг и результаты деятельности которой зависят от того, как я эту силу использую» (стр. 276).

Все это не имеет никакого отношения к делу. [414] В- третьих,

«можно покупать или нанимать… определенное применение какой-нибудь силы… В этом случае вы покупаете не продукт и не результат, который имеете в виду». Защитительная речь адвоката может привести или не привести к тому, что я выиграю процесс. «Во всяком случае сделка между вами и вашим адвокатом состоит в том, что за определенную стоимость он отправится в такой-то день в такое-то место, чтобы говорить там за вас и применять в ваших интересах свои интеллектуальные силы» (стр. 276).

{К этому еще одно замечание. В XII лекции, стр. 273, Росси говорит:

«Я далек от того, чтобы считать производителями лишь тех людей, которые проводят свою жизнь в изготовлении коленкора или сапог. Я уважаю труд, каков бы он ни был… но это уважение не должно быть исключительной привилегией работника физического труда».

Этого А. Смит не делает. Кто создает книгу, картину, музыкальное произведение, статую, тот у него «производительный работник» во втором смысле, хотя ни импровизатор, ни декламатор, ни виртуоз и т. д. не является таковым для Смита. А «услуги», поскольку они прямо входят в производство, А. Смит рассматривает как материализованные в продукте, будь то труд работника физического труда или же директора, приказчика, инженера и даже ученого, если он является изобретателем, работником мастерской, работающим в ее стенах или вне их. Говоря о разделении труда, Смит разъясняет, как эти операции распределяются между различными лицами, и показывает, что продукт, товар, является результатом их совместного труда, а не труда кого-либо одного из них. Но «духовные» работники вроде Росси озабочены тем, чтобы оправдать ту крупную долю, которую они получают из материального производства.}

После этого рассуждения Росси продолжает:

«Таким образом, в меновых сделках внимание сосредоточивается то на одном, то на другом из этих трех главных фактов производства. Но могут ли эти различные формы обмена отнять у известных продуктов характер богатства, а у усилий определенного класса производителей — качество производительного труда? Очевидно, что между этими идеями нет такой связи, которая оправдывала бы подобный вывод. Если я, вместо покупки определенного результата, покупаю силу, необходимую для его производства, то неужели вследствие этого действие этой силы не будет производительным, а продукт не будет богатством? Возьмем опять пример с портным. Покупают ли у портного одежду в совершенно готовом виде или же поручают сшить ее рабочему-портному, выдав ему материал и заработную плату, — в отношении результата в обоих случаях всегда получается одно и то же. Никто не скажет, что первый труд — производительный труд, а второй — непроизводительный труд; разница лишь та, что во втором случае тот, кто хотел получить платье, был своим собственным предпринимателем. Но в чем же, в отношении производительных сил, разница между рабочим-портным, которого вы взяли к себе на дом, и вашим слугой? Никакой разницы между ними нет» (цит. соч., стр. 277).

Здесь квинтэссенция всей ложной мудрости этого важничающего водолея. Поскольку А. Смит, в своем втором, менее глубоком определении, различает труд производительный и непроизводительный в зависимости от того, овеществляется ли труд прямо в таком товаре, который может быть продан покупателем труда, или не овеществляется, — постольку он называет портного в обоих случаях производительным работником. Но согласно его более глубокому определению портной, фигурирующий во втором из указанных случаев, — «непроизводительный работник». Росси показывает только, что он «очевидно» не понимает А. Смита.

То, что «формы обмена» кажутся Росси безразличными, равносильно тому, как если бы физиолог сказал, что ему безразличны определенные формы жизни, ибо все они — лишь формы органической материи. Но как раз только эти формы и важны для нас, когда речь идет о том, чтобы понять специфический характер какого-либо общественного способа производства. Сюртук есть сюртук. Но если он произведен при первой форме обмена, то перед вами капиталистическое производство и современное буржуазное общество; если же он произведен при второй форме обмена, то перед вами некоторая форма ручного труда, совместимая даже с азиатскими отношениями или со средневековыми и т. д. И эти формы являются определяющими для самого вещественного богатства.

Сюртук есть сюртук, в этом — вся премудрость Росси. Но в первом случае рабочий-портной производит не только сюртук, он производит капитал, а значит и прибыль; он производит своего хозяина как капиталиста и себя самого как наемного рабочего. Когда я поручаю рабочему-портному сшить для меня лично сюртук у меня на дому, то благодаря этому я столь же мало становлюсь своим собственным предпринимателем (в смысле определенной экономической категории), как мало предприниматель-портной становится предпринимателем оттого, что [415] он сам носит и потребляет сшитый его рабочими сюртук. В одном случае покупатель портняжного труда и рабочий-портной противостоят друг другу как простой покупатель и простой продавец. Один платит деньги, другой поставляет товар, в потребительную стоимость которого превращаются мои деньги. Это решительно ничем не отличается от того случая, когда я покупаю сюртук в магазине. Продавец и покупатель противостоят здесь друг другу просто как таковые. В другом случае, напротив, они противостоят друг другу как капитал и наемный труд. Что же касается слуги, то с рабочим-портным № 2, труд которого я сам покупаю ради его потребительной стоимости, он имеет то общее, что им обоим присуща одна и та же общественная форма. Оба — простые покупатели и продавцы. Разница только в том, что здесь, вследствие специфического способа пользования покупаемой потребительной стоимостью, имеет место еще некоторое патриархальное отношение, отношение господства и услужения, что видоизменяет и делает отвратительным это отношение простой купли и продажи, если не по его экономической форме, то по его содержанию.

К тому же Росси лишь в других выражениях повторяет Гарнье.

«Когда Смит утверждает, что труд слуги не оставляет после себя никакого следа, то он, — скажем это прямо, — ошибается больше, чем это позволительно для Адама Смита. Допустим, что какой-нибудь фабрикант сам управляет большой фабрикой, требующей усиленного и внимательного надзора… Этот самый человек, не терпящий возле себя непроизводительных работников, не держит домашней прислуги. Он, следовательно, вынужден сам себя обслуживать… Что же будет с его производительным трудом в течение того времени, которое он должен посвящать этому якобы непроизводительному труду? Разве не ясно, что ваши слуги выполняют работу, которая дает вам возможность заниматься трудом, более соответствующим вашим способностям? Поэтому как же можно говорить, что от их услуг не остается никакого следа? Остается все то, что вы делаете и чего вы не могли бы делать, если бы в обслуживании вашей особы и вашего дома вас не заменяли слуги» (цит. соч., стр. 277).

Это опять то сбережение труда, о котором говорили Гарнье, Лодердель и Ганиль. Согласно этому взгляду, непроизводительные виды труда являются производительными лишь в той мере, в какой они сберегают труд и оставляют больше времени для собственного труда, будь то «деятельному капиталисту», будь то производительному рабочему, — оба они-де в состоянии выполнять более ценный труд благодаря тому, что в области менее ценного труда их заменяют другие. Этим самым исключается значительная часть непроизводительных работников — домашние слуги, в той мере, в какой они являются только предметом роскоши, и все те непроизводительные работники, которые производят только наслаждение и трудом которых я могу пользоваться лишь тратя на пользование им ровно столько же времени, сколько требуется продавцу этого труда на то, чтобы произвести его, выполнить его. В обоих случаях о «сбережении» труда не может быть и речи. Наконец, даже действительно сберегающие труд личные услуги были бы производительны лишь постольку, поскольку их потребитель является производительным работником. Если он праздный капиталист, то они сберегают ему труд только в том смысле, что избавляют его от необходимости вообще что-либо делать. Свински неопрятная барынька заставляет причесывать себя и стричь себе ногти, вместо того чтобы самой делать это; провинциальный дворянчик нанимает себе конюха, вместо того чтобы самому быть своим собственным конюхом; человек, единственным занятием которого является еда, держит повара, вместо того чтобы самому готовить себе пищу.

К числу этих работников принадлежали бы также и те, которые, по выражению Шторха (цит. соч.), производят «досуг», благодаря чему кое-кто получает возможность заполнить свое свободное время наслаждениями, умственным трудом и т. д. Полицейский сберегает мне то время, которое понадобилось бы мне для того, чтобы быть своим собственным жандармом, солдат сберегает мне время, необходимое для самозащиты., правительственный чинуша сберегает время, нужное мне для управления самим собой, чистильщик сапог — время, необходимое мне на чистку сапог, поп сберегает время, необходимое для размышлений, и т. д.

Что в этом верно, так это мысль о разделении труда. Кроме своего производительного труда или эксплуатации производительного труда, каждому приходилось бы выполнять еще массу функций, которые были бы непроизводительны и которые отчасти входят в издержки потребления. (Собственно производительные рабочие должны сами нести эти издержки потребления и сами выполнять для себя непроизводительный труд.) Если это «услуги» приятного свойства, то господин нередко выполняет их за холопа, как это показывает jus primae noctis^{50} или труд по управлению и т. п., который господа издавна берут на себя. Но это отнюдь не уничтожает различия между производительным и непроизводительным трудом; напротив, само это различие выступает как результат разделения труда и в этом смысле способствует развитию общей производительности труда — в силу того, что разделение труда превращает непроизводительный труд в исключительную функцию одной части работников, а производительный труд — в исключительную функцию другой части.