Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
Любят рабочие Людину маму, уважают. Избрали они её делегатом на Всероссийский съезд Советов в Москву, в высший орган Советской власти.
Растерялась от неожиданной чести женщина, от людского доверия к ней. Тут же при всех расплакалась.
– Что ты, что ты, Анна Ивановна!
– Доброй дороги тебе, Ивановна!
Вытерла женщина слёзы.
– Да как же я там управлюсь? Там же решать дела всего государства.
Улыбаются ей рабочие:
– Не смущайся, справишься, Анна Ивановна. Смелей поезжай, Ивановна.
Гордится Смирнова Люда. Мать у неё кухарка, а едет
ДОЛГИЕ ЛЕТА
Деревня Усатовка за Уралом, в лесах да в глуши. Два месяца до неё катилась, прежде чем докатилась, весть о Великой Октябрьской революции. Привёз её из города Екатеринбурга уральский рабочий Андрей Задорнов. Его специально послали. С первым заданием, как агитатора.
И вот повёл Задорнов среди мужиков такой рассказ-агитацию и про партию большевиков, и про Советскую власть, и про товарища Ленина, что те только стояли рты поразинув.
– Выходит, земля теперь наша?
– А как же, на то и декрет.
– А заводы - рабочим?
– Рабочим и всему государству.
– И с немцами замирятся?
– Мир всем народам - так говорит Советская власть!
– А он, Ленин, какой? Молодой или старый?
– Не молодой и не старый, в самой цветущей поре. Роста он среднего. Волос на голове мало, почти что нет. Бороду носит, да не то что у вас, не лопатой, а клинышком. Голова большая - считай, что две головы.
– Ух ты!
Понравилась мужикам агитация. Всё ясно, понятно - народная нынче власть. Спасибо товарищу Ленину.
Посовещались они и решили в честь партии большевиков и товарища Ленина отслужить церковный молебен. Обратились к батюшке.
– Вы что, подурели?!
– набросился батюшка.
– В честь большевиков - и молебен! Слушать вас не хочу. Прочь, прочь из собора!..
– Эй, стой, не кричи! Народная нынче власть. Давай исполняй крестьянскую волю.
Священник и так и сяк: мол, в хворости он, мол, голос осип. Не принимают увёрток крестьяне. Читай им молебен, и точка. Сдался священник.
– Всевышний, всемогущий, всевидящий...
– начинает тихим голосом батюшка.
– Громче, громче!
– кричат крестьяне. Стоят они, крестятся, бьют земные поклоны.
– Партии большевиков долгие лета!
– Товарищу Ленину долгие лета!
– До-о-олгие ле-е-ета!
Узнал Задорнов про молебен, схватился за голову.
– Да где это видно, - кричал на крестьян, - чтобы в церкви да и вдруг про Ленина! Что я теперь в Екатеринбурге скажу?
Разводят крестьяне руками. Батюшка кричал, этот кричит.
– Да ты не кричи. Мы же по всей, по правильной форме.
Едет назад в Екатеринбург Задорнов: "Эх, эх, не сумел, не туда загнул... Никудышный из меня агитатор".
И батюшка места себе не находит: "Без ножа, чёртов сын, зарезал. Эка как взбаламутил крестьян. Видать, самого сильного к нам прислали".
КЛЯТАЯ ЛУГОВИНА
Приехал, как-то в деревню Глуховку к отцу и матери токарь Путиловского завода Прохор Знатков.
Понабежали в избу родичи и соседи:
– Ну, как там в Питере? Как поживают рабочие?
– Хорошо в Питере, - отвечает Знатков.
– Дружно живут рабочие. Повыгоняли буржуев с заводов. Сами теперь хозяева. Ну,
– И нам хорошо, - отвечают крестьяне.
– Помещиков взашей. Землю нарезали. Скот нынче у каждого. Барскую луговину делить будем.
– Луговину?!
– Ну да, ту, что у речки у Березайки, что от Клятого омута по ту и другую сторону.
– Так зачем же ее делить?
– Как - зачем?! Чтобы каждому своя часть приходилась.
– Ну это вы зря, - произнёс Знатков.
– Сделали бы луговину общей. Сообща бы её косили. Да и скотине так будет привольнее.
Усмехнулись крестьяне:
– "Общей"... На кой она общая! Нет, каждой травинке хозяин нужен.
Пытался приехавший говорить про завод - вот, мол, у них, у рабочих, заводы же общие.
– Ну, паря... Ты нам заводом не тычь.
Вскоре Прохор Знатков уехал. А мужики собрались и проголосовали так, как задумали: "Делить луговину - и точка".
Разделили. Но тут началось в Глуховке вдруг такое, чего и в прежние времена не случалось.
Пригонят мужики на рассвете скотину на луг. Ну, а дальше? Дальше сиди и смотри, чтобы твоя корова не зашла на чужой участок. А корова - как есть скотина. Где ей знать про крестьянское голосование. Так и норовит на надел к соседу.
Появились на лугу изгороди и межевые столбы. Пастухов развелось невидимо. Целый день крики:
– Куда пошла!..
– У, ненасытная!..
– Ванька, Вань-ка! Да уйми ты свою безрогую...
И чем дальше, тем хуже. К середине лета глуховские крестьяне все до единого перессорились между собой. В гости друг к другу не ходят. На улице не здороваются. Волками да лисами один на другого смотрят. И кто его знает, чем бы все это окончилось, да только в разгар жнивья снова приехал в родную Глуховку из Питера Прохор Знатков. Идёт он со станции полем. Рожь стоит спелая, высокая, налитым колосом к земле пригибается, осыпается рожь.
"А где же косцы?
– поразился Прохор.
– Может, в деревне беда какая?"
Ускорил он шаг. Вышел к реке, к луговине. Смотрит, луговина - что улей. Вооружились крестьяне кольями, вот-вот и война начнётся.
– Стойте! Сдурели вы, что ли? Стойте!
Остановились мужики, повернулись к Знаткову и вперебой:
– Да его Манька да на мой участок...
– Да его Рыжуха да мою траву...
– Да ихняя тёлка да под нашу изгородь...
– Эх, вы...
– вздохнул Прохор.
– "Манька. Рыжуха. Тёлка"... Да не совестно вам? Советская власть вам землю дала, скотом наделила. А вы? Тьфу! Тошно смотреть. Для этого, что ли, люди за лучшую долю бились? Для этого, спрашиваю?
Остыли мужики, разошлись по домам. И пошли по селу разговоры:
– Прав Прохор Знатков...
– Хватит волками и лисами друг на друга...
– Не для этого люди за лучшую долю бились...
– Обобщить луговину!..
В тот же день сняли мужики изгороди и межевые столбы - любо взглянуть на берег реки Березайки.
– Назад в Питер провожали Прохора всем селом. Шли огромной толпой четыре версты до самой станции.
– Молодец!
– говорили крестьяне.
– Сразу видать, что питерский. Одним словом - рабочий класс.