Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
Наставшу дню моего брака упреждал я Аврору; еще царствовало в дому нашем молчание; нетерпящий взор мой возводил я к тем местам, где восстает солнце; наконец оно явилось, обремененно густым облаком, которое едва лучами своими могло оно проникнуть; темнота, казалось, хощет продолжить свое царство. «Увы! — вещал я. — Ясное небо не хощет украсити дня моего благополучия!» Произнеся слова сии, тайным неким предвещанием смущалось мое сердце; сам я, удивленный толь малым чувствием моея радости, упрекал себя равнодушием. Я к Селиме устремился, и, едва ее узрел, смущение мое уже разгнанно стало. Я украшал ее цветами, собранными мною; она венец надела на меня, на коем наши имена были означены; но я то приметить мог, что цветы, составляющие оные, слезами ее были орошенны.
Мы вошли и сень Иакова, который обнял нас с горячностию. Между тем, братия мои еще не возвратились; отец мой для изъявления
Мы оставили сень нашу; Иаков единую руку подал мне, а другую Селиме; предшествующу Вениамину, прошли мы весь дом наш, среди радостных восклицаний по пути, который жены и дети моих братий свежим листвием устлали. Я возводил довольный взор мой и на сих добродетельных жен, и на сих младенцев, не приемлющих нималого участия во злобе отцов своих, и на сии многочисленные сени, новыми украшенные цветами. Мы отошли уже некое расстояние от дому нашего, Иаков приемлет место под кедром, а Селима, Вениамин и я восходим на холм возвестити ему пришествие моих братей.
Солнце свершило уже половину своего течения, и смущенный отец мой начал страшитися, не приключилось ли сынам его некоего бедствия; упрекал он себя, почто согласился на отшествие их, и хотел идти сам помощи им или утешити их. Но я, подозревая весьма истинную вину сего медления, зрел всю мою надежду исчезающу. «Успокойся, — рек я Иакову, — я иду искати моих братий».
«И ты, — отвещает он, — и ты меня оставить хощешь! Так должно мне лишитися всех моих сынов!.. Знаю, что послать тебя в Сихем или шествовать мне самому туда есть то же самое; любовь твоя к братиям твоим мне уже известна... Но если и тебя должен я так же долго ожидать, как и их сюда прибытия! Я не весьма от смерти удален; если умру, не дав тебе моего благословения, и если не ты затворишь мои очи!..» Сии слова смягчили сердце мое. С другой стороны, Селима просила меня нежнейшими словами не разлучаться с нею. Сердце мое пресильно колебалось, но братское дружество и долг мой все преодолели. Я обнял моего родителя, а он, прижав меня к груди своей, стенанием своим смущал мою душу; я обнял Селиму и младого Вениамина, который, общей нашей последуя печали, простер ко мне свои руки и проливал слезы.
Плачущая Селима последовала стопам моим. «Я не могла свободно вещати тебе в присутствии Иакова, — рекла она. — Куда ты идешь? Иль забыл ты злобу своих братий? Не чаешь ли ты привесть их в дом наш? Сей день должен быть в жизни нашей благополучнейшим; если б ты меня любил, то мог ли б ты еще отлагати брак наш?»
«Я люблю тебя, - ответсвовал я ей, - но любовь моя к тебе погасит ли дружбу, которою я должен моим братиям? благополучие мое не возмутится ли их отсутствием? Или чаешь ты, что, смущенный судьбою их, Иаков соединит нас до их сюда прибытия? И любовь и дружба велит мне спешити их возвращением».
Окончив сии слова, оставил я нежные объятия Селимы и от них удалился. Часто обращаясь, возводил я очи мои на сих нежных другов, кои с своей стороны взором своим меня препровождали. Но едва потерял я их из глаз моих, уже объяла мой дух жестокая тоска. Я обратился было к ним, желая еще их видети; они приближались ко мне с тем же намерением; мы простерли руки наши и несколько минут взирали друг на друга с безгласным изъявлением нашея горячности. «О чем лиются слезы их? — вопрошал я сам себя. — Но почто и мое терзается сердце? Я разлучаюсь с ними на единый день токмо видети братий моих».
Мысль о долге моем возобновилася во уме моем, я в последний раз взглянул на Иакова, Селиму и Вениамина и, устремя взор мой на дом родительский, видимый мною с холма того, узрел я брачную сень мою. «Прости, — вещал я, — блаженное жилище! Прежде нежели украшающие тебя цветы увянут, надеюсь я под тению твоею разгнати мое сердечное смущение». В то же самое время продолжал я путь свой.
Чем далее я шел, тем паче успокоивалось сердце мое желанием обняти моих братий. Я ласкал себя тем, что не возмогут они противитися моему молению и нежному дружеству, которого искренность явна им будет в очах моих, в прошении моем, во гласе и слезах.
Тако размышляя, достиг я до Сихема в самый тот час, в который стада паству оставляют; в надежде встретиться с моими братиями, прешел я стремительно пастырские хижины, но ни единого из них не видел. Вопрошал я, где сынове Иаковли? Ответствовали мне, что несколько дней тому, как сии дети, недостойные отца толь добродетельного, вышли из своего дому, что новое их убежище неизвестно никому, но что видели их в ближний лес идущих. Сии слова извлекли из меня тяжкое воздыхание, и я смятенными стопами пошел в поле; уже нощная темнота приближалась. О, колико дух мой колебался!
Продля мое отсутствие, оскорблю я отца и возлюбленную, которых я сам видети желал, но мог ли я возвратитися к ним, не провождаемый моими братиями? Как возвестити мне Иакову, что нет боле их в Сихеме, что никто о месте их пребывания не знает? Предприял я паче жертвовать собою, нежели не привести в объятие Иакова всех его сынов. Я не ожидал солнечного возвращения. Нощь распростерла уже свою мрачную завесу, я вошел в лес и, не ведая куда иду, вопиял: «Сынове Иаковли! братия моя! где вы?» Глас мой слышен был подобен гласу агнца, лишенного своея матери».«Как! — прерывает речь его устрашенная Далука. — Ты был один, среди темного леса, в ужасе мрака?
Я страшусь, чтоб лютые звери на тебя не напали!» — «Они бежали пред лицом моим, — отвещает Иосиф, — и я должен был обрести в братиях моих еще лютейшие сердца...
Странник некий притек на вопль мой и возвестил мне, что сынове Иаковли были в Дофаиме; я чаял его быти ангела, сошедшего мне на помощь. «Ах! если идешь ты мимо дому Иаковля, — рек я ему, — вниди в сень его, разгони страх его и Селимы, с которою бы ныне уже я соединен был без некиих гибельных нам обстоятельств, вещай им, что я медлю к ним прийти, следуя стопам моих братий».
Я продолжал путь мой и, шедши всю ночь, прибыл я светающу дню в поля дофаимские. Скоро узрел я идущее многочисленное стадо; верные их псы прибегли и ласкалися ко мне. «Итак, — возопил я, восхищенный радостию, — итак, скоро объиму я моих братий!» В то же самое время устремился я на стретение первого, который был Симеон. Ярость, возгоревшая в очах его, возвестила мне, что он познал меня. «Дерзновенный! — рек он. — Ты последуешь мне в места, где убегаю я твоего присутствия! Украшенный сим противным мне венцом, соединяющим оба имена ваши, хощешь ты еще принудить меня быти свидетелем твоего счастия!» По сих словах отревает он меня. Признаюсь, что хотел я победити сию злобу; несмотря на его силу, взял я его в мои объятия и, не могши произнести ни единого слова, прижал я его к груди моей с таким принуждением, которое единым токмо дружеством может извинитися.
Но, не смягчась моим объятием, он паче воскипел. «Сим являешь ты любовь или ненависть? — рек он мне. — Слабый враг! победивши меня хитростию, или мнишь ты победить меня и силою?» Произнеся сии слова, сопротивляется он мне, исторгает себя из рук моих, извлекает нож свой и на сердце мое его подъемлет. Я ему не противился нимало, но Рувим притек и удержал руку брата моего.
В тот час все они меня окружили и я внимал им, судящим о моей судьбине. Ярость Симеона не могла ничем быти упрощенна. Он разорвал венец, надетый на меня Селимою, и, не допуская умоляти себя, повлек меня и вкинул в ров безводный.
Солнце достигало до среды своего течения, и братия мои радовались тогда, когда я почти бездыханен лежал на знойном камне и ожидал смерти. Вдруг является Симеон на бреге рва того, повелевает мне изыти из него и подает на помощь свою руку. Хотя та же ярость в очах его горела, но я мнил, что сожаление подвигло его душу.
Я последовал ему, трепеща, до того места, где братия мои были собранны: тамо с удивлением узрел я чужестранцев, считающих им злато. Но скоро, узнав несчастную мою судьбину, обращал я повсюду мои очи искати Рувима, который тогда от них уклонился. Прежде воздыхания мои прервали глас мой; наконец победил я скорбь мою и к сыновьям Иакова обратил сие слово: «Если б взоры, воздыхания и слезы братии могли смягчить сердца ваши, я вас не стал бы упрекати. Сия ли награда мне за дружество мое, которое изъявлял я вам с самого моего младенчества? Я оставил дом отца моего возвратити вас в него; не нашед ни единого в Сихеме, следовал я до сих мест за вами и последовал бы еще далее: я не хотел праздновать брак мой, не окружен будучи моими братьями, не возвратя их к себе горячности; и се мзда моего усердия! Дружество мое к вам лишает меня всего моего счастия!.. Но скажите, правда ль то, что вы имеете ныне жестокосердие похитить меня от родителя, невесты... от братии; ибо не могу я еще того забыти, что имеем мы единого отца! Можете ли вы продати собственную кровь вашу? Или злато в очах ваших большую имеет цену, нежели приятные и священные узы братского дружества?.. Симеон! почто воспрепятствовал тебе Рувим меня умертвити? Но здесь нет уже его, прими паки нож свой, вот грудь моя, мне приятнее умрети, нежели быти рабом и жити удаленным от возлюбленных... Если не смягчаетесь вы моими бедствиями, если, не проливая слез, представляете вы стенания мои, разлуку мою с ближними и ужас рабства моего, то неужели бесчувственны будете вы и к скорби Иакова? Хощете ли вы видети слезы отца своего и во гроб его повергнути?.. Но что?