Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2

9. Если государь уважает и почитает глубокие лета (XXIV) старцев и добродетель мудрых, если отличает он преимущество мужей государственных и превосходство людей с дарованиями, если о слезах несчастных и о нуждах сирот он сердцем соболезнует, тогда восхищенные народы его сами собою предадутся всему тому, что сыновнее почтение, братская любовь и нежное сострадание имеют в себе чувствительнейшего и любезнейшего. Сердце его овладеет их сердцами; оно первым их подвигом и правилом пребудет. Если хочет он быти таковым еще более и никогда не обмануться, да отвратит он от государя то, что оскорбляет его в подданных, а от подданных то, что в государе им противно; да бежит он тех погибельных путей, по коим предместники его заблуждались, и да нейдет сам по тем, по коим преемники его могут заблуждаться. Да десница его не разит тех, кого милует шуйца его, и да не милует шуйца, кого разит десница; да не взыскует он того, на что сам не может согласиться, и да ставит он себя непрестанно на место своих подданных, дабы свое яснее мог увидеть.

Песнь гласит: «О возлюбленный и дражайший государь! отец и мать народа своего! Хощете ли вы хвалы сея быть достойными? Прилепляйтесь, принимайте на себя все склонности народа вашего. Сделайте их своими собственными и будьте как отец и мать, любящие все то, что приятно их младенцам, и ненавидящие то, что для них противно» (XXV).

Песнь гласит: «О полуденные горы! ваши гордые верхи предлагают взору крутые токмо громады каменных бугров, ужасно на воздухе висящих. О Ин! ты паче устрашаешь взоры унылого народа; он, трепеща, на тебя их возводит». Цари! страшитесь уподобиться сему ненавистному вельможе, престол ваш падет под бременем гордыни, и развалины его гробом вашим будут.

Песнь гласит: «Когда династия Хангов сердцами обладала, тогда зрела она выше себя единого Ханг-ти и была драгоценным его подобием. О вы, последовавшие ему, измеряйте очами высоту его падения, и да научает оно вас, что тем труднее исполнять вам ваше звание, чем оно есть выше»; сие вещают все века единогласно. Любовь подданных дает скиптры и короны. Их ненависть исторгает оные и преломляет (XXVI). Посему истинно мудрый государь старается паче всего укрепиться и успевать в добродетели, ибо ведает, что тем любезнее становится своим подданным, чем бывает добродетельнее; а чем более станет любим от своих подданных, тем паче возрастут его области, а с областьми имение и богатство, производимое изобилием. Добродетель есть непоколебимое основание престола и неиссыхаемый источник власти; богатство и обилие суть токмо его украшение. Если в оном государь обманывается и постороннее приемлет за существенное, то развращенные примером его подданные свергнут бремя законов и осквернят грабительством и хищением все те протоки, кои корыстолюбие его отверзет для приведения к себе источников богатства. Чем более течет злата и серебра к государю корыстолюбному, тем паче сердца хладеют и удаляются; чем более государь истощает мудро свои сокровища, тем в большем множестве текут к нему сердца и им наполняются (XXVII); се закон всех веков; ругательство, оскверняющее уста, исходя из них, входит в уши, раздирая оные. Когда корыстолюбие государя развратит честность подданных, тогда нечестие их рассеевает сокровища, собранные его неправосудием.

В «Шу-Кинге» написано: «Вышний правитель судеб наших не навсегда единое определение поставляет». То есть, что тою же рукою, которою возводит на престол государей, могущих добродетелью своею сохранить оного славу и оправдать судьбу его, низвергает он других, посрамляющих престол своими пороками и нудящих его правосудие на свое низвержение. Вы вопрошаете, сказал послам некто из великих министров, что всего драгоценнее и почтенное в Тсуском государстве? Наши правы вам отвечают: добродетель.

Ответ премудрого Киеу столько ж превосходен: законы призывали на престол его племянника по кончине царствовавшего его родителя. Государь, у коего сей наследник искал покровительства, обещал ему отворить путь к престолу. Все уверяли его, что медлением он всего лишиться может. «Проливай слезы, — сказал Киеу своему племяннику, — не помышляя ни о чем, оплакивай смерть своего родителя. Хотя ты изгнан и странствуешь, но великий долг сыновния любви должен быть тебе драгоценнее короны» (XXVIII).

«Увы! — возопил Му-Кинг, огорченный воспоминанием войны, безрассудно предприятой и несчастно продолжавшейся. — Но ищу я высоты ума в министре, на коего возложить бы мою доверенность, но ищу разума истинного, сердца правого, души великой и благородной, которая заставляла б его почитать и уважать достоинство без всякого ощущения зависти; производить и покровительствовать дарования без всякой мелкости предубеждения; чтить и ободрять добродетель с тем нежным снисхождением и с тем ревностным усердием, которое изъявляем мы во всем том, что прямо до нас касается. Колико был бы я спокоен с таким министром о будущей судьбине дома моего и народов моих! Но если б избрание мое пало на человека надменного, который бы боялся, удалял, от меня скрывал или утеснял всех тех, коих способность, знание, ревность, служба и честность возмущали б его гордыню и раздражали б его зависть (XXIX), — тогда с какою б высотою ума и дарований он ни был, тогда что будет с потомками и народами моими? Все государство мое не подвергнется ли конечному бедствию?» Таковые министры рождены на разрушение и погибель государств. Мудрый токмо государь умеет отвергать их услуги, изгонять их от лица своего, очищать государство свое от их присутствия и заточать между варварами тех, в коих варварские пороки обитают (XXX). В сем разуме вещает Конфуций: «Благотворение государя сияет столько же в являемых им строгостях, сколько в нежных свидетельствах его благости». Если монарх не имеет душевной бодрости призвать издалека достоинство к почестям; если он удаляет путь его и произращает на нем терние; если вверяется он людям, коих злоба ему известна, или не вдруг и не всю свою от них доверенность отъемлет, тогда разит он самого себя и отверзает дверь величайшим бедствиям. Сделать любимцем своим человека, всем ненавистного, или презирать мужа, всеми почитаемого, значит не что иное, как нагло опровергать все те понятия о правосудии, которые природа в сердца вложила, возбуждать роптания и входить в то облако, где кроется стрела, готовая разить. Сие вещают все века, повторяют всех совести: верность, правота и честность суть истинные подпоры престола. Гордыня, коварство и злоба оный низвергают.

Почто заблуждать по кривым и мрачным стезям ложныя политики, когда премудрость являет путь, толико ясный и толь прямо ведущий к достижению конца желаемого? Хощешь ли, чтоб блаженное изобилие оживляло целое тело государства и приносило теплоту здравия и чувство веселия во все оного члены? Умножь число граждан полезных (XXXI), коих попечительные промыслы созидали б и производили богатства; уменьши число жителей ленивых, коих опасное тунеядство усугубляет иждивения и расточения; да непрерывность работ умножит государственные пособия, да распространит оныя мудрость достоинства. Истинная слава государя состоит в том, чтоб делать богатыми, а не самому быти таковым: он хощет сокровищ, чтоб только их рассыпать. Но чем он благотворнее, тем паче находит в своих подданных (XXXII) всю щедрость и нежность чувствований. Усердие побеждает все препятствия к исполнению его намерении, и они менее стрегут свое собственное, нежели им вверенное сокровище.

Окончаем слово наше: все богатств источники текут для государства; но есть такие, из коих государь никогда не должен почерпать. Самая благопристойность и вельможам сие запрещает. Некто из древних сказал: «Кто кормит коней для колесниц своих, тот на жертву дичи не приносит. Кто на пиру мороженое ставит, тот сам живности не кормит; и кто начальствует в войске над стомя колесницами, тому стыдно богатиться от наглых поборов, он лучше б хотел видети чинимое ему воровство, нежель подлое стяжение». Правосудие есть обильнейшее и неисчерпаемое сокровище государств. Сие неоцененное сокровище должен государь усугубляти непрестанно: он им одним богат будет. Великолепие государства есть плод мудрости и добродетели государя (XXXIII); кто дерзает мыслить, что оное есть действие богатств его, у того душа низка и нет сердечных чувств. Несчастен государь, который внемлет министру, тако с ним беседующему, и который власть свою продаст в его руки. Все мудрые государства его совокупно не возмогут наполнить бездны, которую он под стонами своими изрывает, ниже воспрепятствовать его туда падению. Прибытки, от сбережения доставляемые, не принадлежат государству (XXXIV); оно токмо правосудием и добродетелью богато бывает.

ПРИМЕЧАНИЯ НА «ТА - ГИО»

I. Те, кои особенно примечать будут одни слова и буквы подлинного сочинения, найдут, может быть, что мы присовокупили нечто к смыслу Конфуциеву в сем первом изречении и во многих местах нашего перевода, но мы просим приметить:

1. Что знаменование слов и букв, во-первых, зависит от тех понятий, какие к ним присоединяет и какие им дает тот, кто их употребляет. Академик, философ, нравоучитель и проповедник равно употребляют слово премудрость, но кто дерзнет сказать, чтоб оно не значило более у одного, нежели у другого? 2. Что Конфуциева философия есть философия премудрости, добродетели и веры, почерпнутая из чистейших источников древних предании, а потому и не удивительно, что парение ее выше стоического любомудрия. 3. Как в «Та-Гио» все соединено и расположено порядочно, то высота предшествующего правила доказывается высотою последующего... 4. Что, держась изъяснений и толкований китайских, мы не всегда оставляли смысл подлинника столь высоко, сколь могли... 5. Что как буквы наши составлены из символов и подобий, то и самые избраннейшие выражения весьма несовершенно оные объясняют. Например, слово просвещение выражает ли то понятие, которое представляют подобия солнца и луны буквы минг?

II. Китай разделен был во время Конфуциево на многие государства. Сей философ говорил государям, современным себе, и все его слова не столько начертавают им образ поведения,сколько описывают их предместников, коим целое государство обязано за общую перемену во нравах и за истинное счастие.

III. Ученые китайцы почитают сию статью за глубоко мудрое сокращение всего того, что философия и политика содержат в себе яснейшего и несумненнейшего. В сих кратких словах учителя своего нашли они те правила политики и нравоучения, кои пленили самых победителей наших, подкрепляли законы наши, сохранили древние наши нравы и питали от века в век ту древнюю любовь к отечеству, которая принадлежит к общему токмо благу и всем оному жертвует. Любопытствующие ведать внутренний состав науки о правления могут читать Та-Гио Иан-и-лу, где увидят, что один только государственный человек, упражнявшийся в науках и просвещенный опытом и разумом, может сообразить все интересы со всеми должностями и политику с честностию. Сочинение Киеу-о Уп было б так же полезно в Европе, как и в Китае; и начальник диких орд воспользовался бы оным так же, как и великие наши императоры для управления неизмеримых областей своих.

IV. Уен-Уанг был основателем династии древних Тшу, начавшейся 1122 года до Христа и продолжавшейся до 221 года. Он почитается сочинителем [комментариев к] Куа [императора] Фугии. «Ши-Кинг» говорит, что он на небе сидит возле Ханг-ти. Истории похваляет много его кротость, приятность, воздержание, мудрость и сыновнее почтение.

V. Тшинг-Танг был основателем династии Танг, начавшейся за 1761 год до Христа и продолжавшейся до 1122 года. История великие ему похвалы приписывает. Она повествует, что, видя народ свой огорченным продолжавшимся многие годы бездождием, остриг он власы свои, очистился банею, постился, оделся в рубище и пошел в лес принести себя на жертву Тиену для утоления гнева его; он со слезами и воздыханиями молился, говоря: «Я грешник и безумный, погубишь ли ты целый народ, меня наказуя?» Исследование, которое сделал он своему поведению и правлению, упоминается во всех историках. Они все также говорят единогласно, что моление его услышано было и ниспослан дождь обильный.