Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2

XXII. Кие и Тшу суть китайские Нерон и Калигула. Первый изображен в «Шу-Кинге» и в летописях государем сладострастнейшим и роскошнейшим, не имеющим ни честности, ни веры, любившим великолепие забав и увеселений до безумия, горделивым в своих требованиях, гнусным в поведении, вероломным и жестоким [подобно женщине, погибшей от разврата, нагло злоупотребляющим своей властью, чтобы притеснять подданных, и до высшей степени смешного унижающим ее, чтобы предаваться своим удовольствиям]. Второй рожден с дарованиями и добрыми качествами, составляющими великих государей, но стал чудовищем. Роскошь, вино, любовь к женщинам вели его постепенно от порока к пороку даже до той крайности, которая ставит человека ниже скота. Он истощил все государственные сокровища на свои забавы и увеселения, погубил множество невинных и раздражил природу бесчеловечными мучениями при беспутных и нечестивых своих деяниях. Династия Гия кончилась при Кие, а династия Танг при Тшу.

XXIII. «Любящий отца и мать никого не ненавидит, почитающий их никого не презирает. Если государь любит и почитает родителей своих сердцем и поведением, то сей великий пример научит подданных должностям детския любви и наставит в исполнении оной. Сами дикие, обитающие на островах моря, будут ими тронуты. Надлежит, чтоб император преизяществовал в детском почтении. Один делает добродетель, написано в летописях, и тысящи сердец к нему обращаются. Когда я говорю, что изъявлением детского почтения государь научает народы и вселяет в них добродетель, то не думайте, чтоб для подания в том наставлений должен он был обтекать всю империю. Пример его прелетает повсюду на крылах славы; он вещает всем сердцам и от всех услышан. Кто дерзнет родителей своих менее почитать братьев своих, менее любить друзей своих, менее уважать, нежель государь в рассуждении своих то наблюдает? О славное имя отца народов, — говорит «Ши-Кинг», — ты принадлежишь достойно тому единому, кто премудростию своею ведет к добродетели сердца тех, коих покорил ему Тиен». Конфуций в «Гиа-Кинг».

XXIV. Видно в «Кинге» и в летописях, что древность поставляла за главное дело правления то почтение, которое оно соблюдало к старикам, и те почести и отличности, которые она им определяла. 1. По возвращении с охоты в добыче получали старики свою долю, хотя б они на охоте и не были. 2. Дети их увольнены были от военной службы и от всяких должностей. 3. Ежегодно старикам даваны были три великолепные обеда; в столице присутствовал на таком торжестве сам император, а в городах князи, градодержатели, вельможи и мандарины. 4. Они увольнены были от всякого себе принуждения и тягости в обрядах придворных, в торжественных и печальных. 5. В глубокой старости вины их казнимы не были, и обыкновенно их дети в преступлениях своих щадимы были, дабы старости их не огорчить. 6. Присутствовавшие в совете старики могли подавать свои советы императору, когда достигали до семидесяти лет, выходили из совета прежде отправления дел и приходили в него, когда только хотели. Вступя в девяносто лет, посылали они с приветствием к императору. Он ходил к ним в дом, если имел что у них спрашивать, и всегда предшествуем был дарами. Конфуций, увещевая императоров сохранить их древние обычаи, доказывает, что постановили их премудрость, добродетель и испытание, и проч. Потом прибавляет: «Сыну лестно будет уважение ваше к отцу его, брату приятны милости, оказываемые брату его; целый город, целая область восхищена будет почестию, изъявляемою вами мужам престарелым. Миллионы сердец заплатят вам за то, что сделали вы для единого подданного. Подражание распространит, умножит, расширит и продлит сей превосходный пример различными образы, и проч.». Династия Гон, удаленная менее прочих от древности, была долгое время благополучна и процветающа по почтению и старанию, оказываемым от него старцам. Ву-Ти так начинает свой указ: «Старик без теплой одежды не согреется и без мясной пищи не укрепит своих сил. Повелеваем объявлять нам ежегодно, сколько в котором округе стариков, коих семья не в состоянии их одевать тепло, кормить мясом и поить вином, да удовольствуют их нашим собственным, и проч.».

XXV. «Государство, — говорит Тшанг-Гоен, — не для того установлено, чтоб все области оного способствовали славолюбию, забавам, богатству и власти единого человека, но дабы один человек управлял народами всех областей, как отец чадами своими, доставлял бы им нужное, помогал бы им в тягостях, сносил бы их недостатки и устроил бы их к добродетели... Царь, имеющий с своим народом одинакие печали и радости, одинакие привязанности и отвращения, есть их отец и в них детей своих находит».

XXVI. Сие касается до Кие и Тшу: первый не мог склонить свой народ к принятию за него оружия. Вторый войском своим был оставлен.

XXVII. Великое политическое деяние Каот-узу, основателя династии Ган, состояло в уменьшении подати и в превращении в благородную простоту роскоши, великолепия и расточения предшествующей династии. В каком бы месте его войско ни находилось, любившие его народы доставляли ему гораздо более того, что б мог он собрать тягостнейшими налогами. Он, смеючись, говаривал, что подданные его имеют ключ от его сокровищ.

XXVIII. Сие повествование пространно написано в Ли-Ки. Тшон-Эулг, сын от первый супруги царя Ханг-Ди и законный престола наследник, принужден был бежать от гонения своей мачехи. Царь Хан-Ди, у которого он взял прибежище, послал к нему возвестить смерть отца его и предложил ему помощь свою к возведению его на престол, если хочет он воспользоваться заботами печальных обрядов, дабы нечаянно напасть на хищника престола и одержать свое право. Юный князь хотел прежде советовать об оном с братом своей матери, который его препровождал, нежели дать ответ посланникам царя Хан-Ди. Благородный совет, упоминаемый в «Та-Гио», принят был Тшон-Эулгом. Он, поруча посланным возблагодарить их государя за участие, приемлемое им в его вспоможении, прибавил к тому: «Я, будучи несчастный и изгнанный, лишаюсь утешения оросить слезами моими гроб отца моего и присутствовать при его погребении, но тем живяе смерть его и скорбь мою ощущаю. Я был бы недостоин милости и покровительства знаменитого государя, вас ко мне пославшего, если б мог хотя на час подумать об ином». Сей ответ, переведенный нами из Ли-Ки, весьма угоден был Хан-Дию. Он явно оный восхвалял и повсюду разглашал. История повествует, что Тшон-Эулг помочью многих государей возведен был на престол родительский в половине седьмого века.

XXIX. «Горы сгущают пары, собирают облака, раздражают вихри, воздвигают молнию и все времена года в единый день соединяют. Кто зрит оные издали, тот почитает их лазуревыми и до небес касающимися. Но вблизи они не что иное суть, как набросанные громады камней и обиталище воров и тигров. Се подобие царского двора, когда злобная зависть руководствует министрами. Бывали иногда такие вельможи государства, кои ревновали токмо в доставлении государю своему славы и в исполнении всех его предприятий; но таковые вельможи были токмо при Яо и Шун, они отрекались от почестей, убегали предпочтении и друг о друге пред государем говорили, как пред отцом согласные дети. Но справедливости, при сих токмо монархах государство одну семью составляло. Если министр завидует достоинству, то, чем более имеет он остроты, проницания и опытом, тем более отъемлет он пособий у государя и изрывает окрест его пропасть».

XXX. Сии строки касаются до перемен министерства, уготовивших падение Гиа-и-Хангов. Язвительнейшие сатиры «Ши-Кинга» писаны на худых министров, и наши ученые в толкованиях своих на сии сатиры усугубили еще ругательства. Желчь и полынь из пера их истекают. Они подражают в том учителю своему Конфуцию, который предал посмеянию, презрению и ненависти всех веков тех худых министров, о коих говорит он в своей «Тшун-Тзиену». Главное правило наших ученых состоит в том, чтоб государя почитать, а укорять худых министров.

XXXI. «Глухие, немые, хромые, лишившиеся некоторых членов, карлы, горбатые что-нибудь работать могут; правительство назначает им по смерть даяние». Ли-Ки. «Запрещено продавать на торжищах шелковые цветные материи, жемчуг, каменные и драгоценные сосуды и выставлять на продажу готовые платья; содержать там столы и гостиницы... запрещено продавать на торжище коренья и травы не в свои времена года, преждевременные плоды, рубленые дрова из молодого еще дерева и молодых битых птиц, рыб и животных... Вельможи представляют императору счеты приставленных для надзирания над торжищами служителей. Получая сии донесения, он постится; потом старается доставить покой старикам, утешить земледельцев за труды их и учредить расходы на будущий год по доходам, в настоящий год получаемым». Ли-Ки.

XXXII. В Китае считается шесть чинов граждан: мандарины, военные, ученые, земледельцы, художники и купцы.

XXXIII. Понятия китайцев о знаменитости государства происходят от древнего их удостоверения в том, что всякий гражданин, яко член большой государства семьи, имеет право на свое содержание, пропитание, сохранение и на все приятности жизни, приличные его состоянию. Древняя пословица: где мечи заржавели, а плуги светлы, тюрьмы пусты, а житницы полны, ступени церковные в грязи, а дворы судилищ поросли травою, врачи пешком, а мясники верхами, — тамо стариков и младенцев много и государство благоуправляется.

XXXIV. Во время Тшу, говорит Киа-Хан, император имел только доходы с своих собственных поместьев и малые с областей подати, а сокровища его никогда не истощались. Тсин-Хи-Гоанг умножил свои поместья всеми поместиями царей, от него побежденных, усугубил налоги во всем государстве, учредил повсюду таможни, но златые и серебряные горы, со всех сторон висящие, пред очами его растоплялись и не становились ниже на расходы государственные. Сему быть надлежало: не количество снеди питает, но доброе сварение желудка. Сему уподобляется государство. Благое управление составляет его богатство. Тшу собирал токмо плоды, Тсин-Хи-Гоанг обдирал листия с ветвей, а истощенные древа усыхали, и проч.

РАССУЖДЕНИЕ О НЕПРЕМЕННЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЗАКОНАХ {*}

Верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных. Сию истину тираны знают, а добрые государи чувствуют. Просвещенный ясностию сея истины и великими качествами души одаренный монарх, облекшись в неограниченную власть и стремясь к совершенству поскольку смертному возможно, сам тотчас ощутит, что власть делать зло есть не совершенство и что прямое самовластие тогда только вступает в истинное свое величество, когда само у себя отъемлет возможность к соделанию какого-либо зла. И действительно, все сияние престола есть пустой блеск, когда добродетель не сидит на нем вместе с государем; но, вообразя его таковым, которого ум и сердце столько были б превосходны, чтоб никогда не удалялся он от общего блага и чтоб сему правилу подчинил он все свои намерения и деяния, кто может подумать, чтоб сею подчиненностию беспредельная власть его ограничивалась? Нет, она есть одного свойства со властию существа вышнего. Бог потому и всемогущ, что не может делать ничего другого, кроме блага; а дабы сия невозможность была бесконечным знамением его совершенства, то постановил он правила вечныя истины для самого себя непреложные, по коим управляет он вселенною и коих, не престав быть богом, сам преступить не может. Государь, подобие бога, преемник на земле вышней его власти, не может равным образом ознаменовать ни могущества, ни достоинства своего иначе, как постановя в государстве своем правила непреложные, основанные на благе общем и которых не мог бы нарушить сам, не престав быть достойным государем.