Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
Шрифт:
«А этот непутевыми книжками займается! — все более раздражался Лука Лукич. — Вся жизня у тебя непутевая, сын, непонятная, не та. Был бы ты дома — какой бы хозяин вышел! А все ни к чему, связался с этими, как их там… Эх-хе-хе!.. Недоглядели за тобой мои глаза!» — Лука Лукич тяжело вздохнул.
— Ну что ж, Лука Лукич. — Ленин вернул старику пожелтевший от времени пергамент. — Грамота как грамота. В сущности, ничего особенного, обычная дворовая опись времен царя Алексея. Никакой дарственной на землю здесь и в помине нет.
— Но село-то наше! Как же так? — глубокомысленно проговорил
— А кто же это знает! — Ленин пожал плечами. — Сельцо Дворики поминается, но о ваших ли Двориках идет речь.
— Как так «о ваших ли»? — Гнев прозвучал в голосе Луки Лукича. — Вот тебе и раз! Слыхал, Петр? Ну нет, господин адвокат, то писано про наши Дворики. У нас Грамота найдена, стало быть, о нас и писано.
Ленин взял Грамоту и еще раз перечитал ее.
— Нет, — сказал он, бережно кладя ее на стол («Не обидеть бы старика!»), — тут совершенно неясно, какие Дворики имеются в виду… Да и откуда известно, что эта Грамота имеет какое-нибудь отношение к Тамбовской губернии? — Он внимательно поглядел на огорченного Луку Лукича. — Да и как она вообще-то к вам попала? Где вы ее разыскали?
— Ее поп нашел в барских бумагах в Улусове, — ответил Флегонт.
Тяжело ему было смотреть на отца: Лука Лукич выглядел совсем раздавленным, — еще никто так резко и откровенно не отзывался о Грамоте. Нельзя сказать, чтобы Лука Лукич до конца верил в ее силу. В глубине души он носил сомнение, хотя и считал его греховным и никому бы в нем не признался, ибо признание это лишало не его, а село, сотни людей той последней надежды на справедливость в мире, которая поддерживала их дух.
Ленин тоже понимал; что творится в душе Луки Лукича. Уж одно то, с каким трепетом этот человек прикасался к Грамоте, открыло ему многое… Пожалеть его? Нет, выдавить призрачно мерцающую надежду на справедливость, удушить ее! И он сказал:
— Значит, она была у барина… А ваш барин мог получить ее откуда угодно, в наследство, в подарок… Но даже не в этом дело, Лука Лукич. Повторяю: в Грамоте ни слова не сказано, что какие-то там земли отдаются Дворикам на вечные времена. Нет, здесь такого не написано.
Лука Лукич склонил голову. В разговор вмешался все время молчавший Петр.
— Ну нет, господин Ульянов, — проговорил он; лицо его потемнело от злобы и разочарования, — у нас тоже умники выискивались: писано, мол, а что — неведомо. Так тех умников прямо на сходке лупцевали, понятно?
Неожиданная угроза рассмешила Ленина, но он подавил желание рассмеяться.
— Хорошо, что я не на сходке, — заметил он, — иначе бы и меня постигла участь ваших вольнодумцев, а?
Лука Лукич еще ниже опустил седую свою голову.
— Однако шутки шутками, но вот что я вам скажу, Лука Лукич…
— Говорите, батюшка, я слушаю вас, — скорбно ответил Лука Лукич…
— В суде с этой бумагой вам показываться не надо: засмеют, и только. Давайте уж лучше без нее. Дело ваше, я вижу, запутанное, надежд на выигрыш у вас почти никаких нет, да и не в этом суть,
я так полагаю. Верно ведь Флегонт Лукич?— Вполне! Главное — тянуть и не дать Улусову отобрать землю.
— Правильно. Я знаю одного очень хорошего адвоката, фамилия его Волькенштейн. Человек он честнейший, земских начальников не любит, как и вы… Впрочем, по поводу совсем иному. И вообще по этим делам он дока. Но грамоту не показывайте и ему. Посмеется — не со зла, конечно, а потому, что она гроша ломаного не стоит.
Это была последняя капля; Лука Лукич взорвался.
— Благодарствуем за совет, только, как я разумею, адвокаты нам теперь вовсе не нужны. — Лука Лукич встал.
Петр с недоумением воззрился на деда. Флегонт прошел к окну и оттуда наблюдал за отцом: вид у того был решительный, он что-то определил для себя — определил с той самой секунды, как встал.
— Нет, не адвокаты нам нужны, — повторил Лука Лукич и крепко сжал посох. — Вы говорите, что в Грамоте этой силы нет. Ладно! Может, оно и так, может, и не так. И не в ней ныне для меня дело. Мне теперь другая сила нужна, — такая, чтобы все суды, все законы пересилила, Улусова до смерти настращала и землю нам вернула. Без земли, батюшка, и моему семейству, и множеству прочих — смерть. Сила эта — верую в нее, аки в господа Иисуса, — царское слово. К царю мне теперь путь.
— Э-э, дед, до бога высоко, до царя далеко, — мрачно сказал Петр. — Это что ж, господин хороший, стало быть, не вернут нам суды нашу землю? Как же так? Что мы без земли? Прах… Без земли — без правов, без воли… У кого же их нам просить?
Ленин, остановившись напротив Петра, внимательно слушал его.
— К примеру, чтобы самому себе быть полным хозяином, — с алчным блеском в глазах спрашивал Петр. — На ноги встать, хозяйство крепкое завести?..
Флегонт крякнул, махнул рукой и отвернулся от Петра. Ленин пристально глядел на младшего Сторожева: алчный блеск Петькиных глаз сказал ему все об этом человеке.
«Ого, — подумал он, — этот старается только за себя». А вслух сказал:
— Садитесь, Лука Лукич, что ж стоять! Прошу вас… Вот ваш внук заговорил о земле, правах и воле. Конечно, рано или поздно все это вы получите — и землю, и права, и полную волю…
Петр жадно слушал слова адвоката.
— Но только, вы уж простите меня, ни царь, ни правительство земли и всех прав вам добром не отдадут. Да ведь если бы царь…
Лука Лукич прервал его:
— Насчет царя вы мне ничего не говорите, господин адвокат! — Голос его был суров. — Царь всех этих безобразиев, может быть, и не знает. Не может один человек знать все, не может! — убежденно окончил Лука Лукич.
— А если бы знал, то сделал бы по-нашему? — вмещался Флегонт.
— Молчи, сын, тебя не спрашивают. Ты отрезанный ломоть, ни мужик, ни городской, бог тебя разберет, кто ты. Сиди помалкивай.
«Вот все они такие, — думал Ленин. — Наивная вера в царя… И чем только ее из них выбить?..»
— Нет, ежели бы государь знал все, — продолжал Лука Лукич свою мысль, не обращаясь ни к кому, кто был здесь, а к себе, — ежели бы обо всех наших бедах, о безземелье нашем прознал, все бы для нас сделал. Он наш отец, мы его дети.