Собрание сочинений в десяти томах. Том первый. Стихотворения

УМЫСЕЛ И ЗАМЫСЕЛ

Косных и злобных язвите, будите погрязших во грезах, Лживых дразните, стихи, но почитайте добро.

ВААЛОВЫ СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ

Вольность святая! Свобода! Стремленье людей к совершенству! Сам бы во храм поспешил, будь там другие жрецы…

ОТВРАЩЕНИЕ

Прочь, лицемеры! Но первым пускай убирается тот, кто Грубость под правду рядит, пряча лукавство и ложь.

ПАТРИОТ

«Ах, конституция! Чудо!» — И верно. Но, хилый и бледный, Прежде чем грезить о ней, вспомни хотя бы свою.

ФИЛИСТЕРАМ

Глядя на бабочек, вспомните гусениц: вашу капусту Сильно попортят они, чуть ли не с блюда украв.

ДОМАШНИЙ УКЛАД

Прав, спору нет, садовод, когда с воробьями воюет. Прав, но… природа не даст выиграть эту войну.

ГОМЕР ПО ВОЛЬФУ

«Спорили семь городов…» Как делить между ними Гомера? Волки его раздерут, вольфы волкам подсобят.

РЕЙНЕКЕ ЛИС

«Рейнеке Лис? Да о нем ведь, я слышал, давно написали?» — Но не поймали ж его! Здравствует Рейнеке Лис.

НАВЯЗЧИВОМУ

Раз навсегда хочешь вечную жизнь обеспечить поэту? Лучше покой обеспечь, сгинувши раз навсегда.

РЕКЛАМА КНИГОТОРГОВЦА

Люди! спешите узнать, для чего вы живете на свете! Ключ к этой тайне продам ровно за десять грошей.

ИСТИНА

Истину остерегись человек человеку поведать. Сразу перекувырнут истину вниз головой.

ПРИЗНАНИЕ

Вслух этих строк не читай. Осмеял я глупцов, но, признаюсь, Умникам здесь кой-каким тоже несладко пришлось.

ЛИРИЧЕСКОЕ

АМУР-ЖИВОПИСЕЦ

На скале сидел я ранним утром, Пристально глядел в туман рассветный, Точно холст, покрытый серым грунтом, Вширь и ввысь он затянул окрестность. Подошел ко мне какой-то мальчик И воскликнул: «Что ты, друг любезный, В полотно уставился глазами? Иль навеки потерял охоту Красками орудовать и кистью?» На дитя взглянул я и подумал: «Ишь, наставник у меня нашелся!» «Так сидеть бездейственно и мрачно,— Молвил мальчик, — выйдет мало толку. Хочешь, я картину нарисую, Научу, как пишутся картины?» И тотчас же пальчиком искусным, Розовым и белым, точно роза, Быстро начал по холсту водить он, Пальцем начал рисовать картину. Наверху изобразил он солнце В блеске ослепительно прекрасном, Облака, с краями золотыми В тех местах, где луч сквозь них пробился. Трепетными, легкими мазками Лес наметил, от росы блестящий, А за лесом широко и вольно Цепь холмов волнистую раскинул. Без воды не обошлось в картине — Написал и речку, так правдиво, Будто солнце на воде сверкало, Будто волны на песок плескались. За рекой простерся луг с цветами, На лугу зажглись, затрепетали Зелень, пурпур, золото, эмали, Россыпи рубинов и смарагдов. А над всем — лазурный купол неба, И вдали — синеющие горы. Восхищенный, то на живописца Я глядел, то на его картину. «Ну, теперь ты видишь, — мне сказал он, В этом деле кое-что я смыслю, Но пора заняться самым трудным». И тогда, с великим прилежаньем, Написал он пальчиком искусным На опушке леса, там, где солнце Ярким светом зелень заливало, Написал прелестную пастушку, Стройную, в простом, открытом платье, Синий взор и розовые щеки, Розы-щеки, схожие по цвету С пальчиком, который сотворил их. «О дитя! — вскричал я. — У кого ты, У какого мастера учился Рисовать так верно и правдиво И с таким высоким совершенством?» Не успел еще договорить я, Закачались ветви на деревьях, Легкий ветер закурчавил воду, Взвил косынку на кудрях пастушки, И тогда, — о, как я изумился! — Девушка ногой переступила, Обернулась и пошла к утесу, Где сидели я и мой учитель. И когда все, все пришло в движенье, Воздух, волны, листья, и косынка, И сама красавица — о боги! — Мог ли я недвижно, будто камень, Усидеть на каменном утесе! 1787

«Купидо, шалый и настойчивый мальчик…»

Купидо, шалый и настойчивый мальчик, На несколько часов просил ты приюта. Но сколько здесь ночей и дней задержался, И ныне стал самовластным хозяином в доме. С широкой постели я согнан тобою, Вот на земле сижу и мучаюсь ночью. По прихоти своей очаг раздувая, Ты зимний сжигаешь запас, и я тоже сгораю. Посуду всю ты сдвинул, все переставил; Ищу, а сам как будто слеп и безумен; Нещадно ты гремишь; душа, я боюся, Умчится, мчась от тебя, и дом опустеет. 1787

НОЯБРЬСКАЯ ПЕСНЯ

Стрелку, — но не тому, кто сед, Кто правит солнца бег, Скрывает мглой небесный свет И шлет нам первый снег,— Но мальчику восторг певца! Почтим того хвалой, Кто ранит нежные сердца Волшебною стрелой. Он согревает мрак ночей Порою зимних вьюг, Дарит нам преданных друзей И сладостных подруг. Да вознесем его к звездам, Чтоб вечно меж светил Он, светлый, улыбаясь нам, Всходил и заходил. 1783

ПОСЕЩЕНЬЕ

Нынче я хотел прокрасться к милой; На замок закрыты были двери, Но ведь ключ всегда при мне в кармане! Дверь желанную открыл я тихо. Я любимой не нашел в гостиной, В спальне также не нашел любимой, Наконец я тихо отворяю Двери задней комнаты и вижу: На диване спит она одетой. За работой милая уснула, Руки нежные на грудь сложила, Выронив и спицы и вязанье. К ней подсев неслышно, стал я думать, Надо ли будить ее сейчас же,— А меж тем смотрел, каким покоем Полны были сомкнутые веки, Тихой верностью дышали губы, Прелесть на щеках была как дома, И невинность с добротой сердечной Грудь то опускали, то вздымали. Сна божественный бальзам разнежил Вольно разметавшееся тело. Радостно смотрел я — и желанье Разбудить ее сковала прочно Радость тайною, но крепкой цепью. Думал я: «Любимая, так, значит, Даже сон, предатель всякой фальши, Уличить ни в чем тебя не может, Повредив во мненье друга хрупком? Ведь сейчас глаза твои закрыты И приворожить не могут взглядом, Губы нежные не разомкнутся Ни для слова, ни для поцелуя, И распались колдовские кольца Обвивающих меня объятий, И, наперсница дразнящей ласки, Нежная рука лежит недвижно. Будь ошибкой то, чем ты мне мнишься, Будь моя любовь самообманом, Все бы мне сейчас могло открыться: С глаз повязка спала у Амура». Долго я сидел и любовался Неподдельностью ее достоинств, Радуясь моей любви, не смея Той, что так мила во сне, коснуться. Тихо положив два апельсина И две розы рядом с ней на столик, Ускользнул я прочь неслышным шагом. Чуть глаза любимая откроет, Пестрое увидит приношенье,— Удивится, что попал подарок В дом, а двери и не отпирались. Ночью мы увидимся, мой ангел, И мою сегодняшнюю жертву Возместит твоя любовь мне вдвое! 1788

УТРЕННЯЯ ЖАЛОБА

О, скажи мне, милая шалунья, Чем я виноват перед тобою, Что меня измучила ты пыткой, Что не держишь своего ты слова? Ведь вчера ты, нежно пожимая Руку мне, тихонько говорила: «Да, приду, приду я завтра утром В комнату к тебе, не сомневайся!» Дверь свою прикрыл я осторожно И ее проверил перед этим, Радуясь, что петли не скрипели. Что за ночь провел я в ожиданье! Я не спал, все четверти считая, И когда на миг я забывался, Сердце, оставаясь неусыпным, Прогоняло легкую дремоту. Да, я ночь благословлял за то, что Всех она заботливо укрыла. Как я рад был тишине безмерной, К тишине прислушивался жадно, Не услышу звука ли откуда. Если б одного мы с ней хотели, Если б к одному стремились оба, До утра б она не дожидалась, В комнату мою давно пришла бы. Пробежит ли кошка по карнизу, Заскребется ли в углу мышонок, Заскрипят ли в доме половицы, Кажется: твои шаги я слышу, Кажется: твою походку слышу. Так лежал я долго, очень долго, И рассвет уже забрезжил серый, И то здесь, то там скрипело что-то. Дверь ее? Или моя, быть может? Приподнявшись, ждал я на постели И следил за дверью в полусвете, Ожидая, вот ее откроют. Неподвижны были обе створки И висели на безмолвных петлях. День светлел все более и боле. Дверь открыл сосед мой, уходивший На свою поденную работу. Слышал я, повозки загремели, Отворили в городе ворота, Разложили свой товар торговцы, Наполняя рынок суматохой. Вот уже и в доме заходили Вверх и вниз по лестнице, звучали Здесь и там шаги, скрипели двери, Но не мог я, как от светлой жизни, От своей надежды отказаться. Наконец, когда уже и в окна Солнце ненавистное проникло, Я вскочил и в сад бежать пустился, Чтобы слить горячее дыханье С утренней прохладой благовонной И тебя, быть может, там увидеть. Но, увы, ни в липовой аллее, Ни в беседке я тебя не встретил. 1788

КОФТСКИЕ ПЕСНИ

I

Пусть над глупцами ученые бьются, Строгие трудятся учителя! Мужи мудрейшие с нами смеются, Нас наставляют, запомнить веля: Вздорно глупцов призывать к исправленью! Разума дети, доверьтесь реченью — Дурня верней оставлять в дураках! Мерлин-старик в лучезарной могиле В дни, когда мы еще юными были, В схожих со мной изъяснялся словах: Вздорно глупцов призывать к исправленью! Разума дети, доверьтесь реченью — Дурня верней оставлять в дураках! Индии ль светлые чуешь высоты, В нильские ль темные спустишься гроты,— Всюду услышишь в священных местах: Вздорно глупцов призывать к исправленью! Разума дети, доверьтесь реченью — Дурня верней оставлять в дураках!

II

В путь! Покорствуй указанью! Как ступать тропинкой правой, Загодя учись, дружок! На весах судьбы лукавой Редко дремлет стерженек: Приглядись к их колебанью! Кто ты? Победитель новый? Или сам в полон попался? Гордым молотом поднялся Или наковальней лег? 1787

ШТИЛЬ НА МОРЕ

Дремлют воды. Недвижимый Словно скован кругозор, И с тревогой корабельщик Смотрит в сумрачный простор. Иль не стало ветра в мире? Мертвенная тишина. Ни одна в бескрайней шири Не шелохнется волна. 1795