Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы
Шрифт:
Бокельзон. Такие же грациозные.
Книппердоллинк. Такие же быстрые.
Бокельзон. Такие же горячие.
Книппердоллинк.
Повисла луна колесом над землей. И скоро я также повисну, и в злой Почувствую пытке я каждый зубец, И вот — четвертуют меня под конец.Бокельзон.
Луна! О как ты золота, пышнотела, От прелестей этих твоих обалдел я. Летит к тебе страсть моя — за облака, И похоть моя — словно ярость быка. Иди, дрянь, сюда! Не валяй дурака!Книппердоллинк.
ЗаБокельзон.
…Небо вместе с землею мы вдруг разнесем.Начинают изображать Страшный Суд.
Бокельзон.
Судный день недалек. Он придет, и тогда Бокельзон царь спокойно войдет в зал суда.Книппердоллинк.
Голый он, окровавленный, все свои вирши Гордо произнесет пред Судьею Всевышним.Бокельзон.
И вострепещут и, страхом гонимы, Взлетят разом ангелы и херувимы.Книппердоллинк.
Мир — только театр. Господь наш поймет, Встанет и тихо в отставку уйдет.Бокельзон.
Прочь, херувимы! Ангелы — вон!Книппердоллинк.
Тогда и воссядет на Божеский трон Анабаптистов король — Бокельзон.Бокельзон.
И насладится небесным мгновением — Поставленным им же светопреставлением.Книппердоллинк.
И занавес в гуле оваций падет: Всемирной истории кончится ход.Бокельзон. Овации. Вот именно. Овации. А теперь мы покинем сцену бывшего театра епископа, о несчастнейший из моих подданных, мы покинем также царский дворец и прямиком направимся к воротам Эгидия.
Уходят.
Книппердоллинк. Мы же вновь скроемся во тьме.
На подступах к Мюнстеру. Из ворот Эгидия выходит Бокельзон.
Бокельзон.
Истоптанная вестфальская мякина, Запятнанная грязью, зараженная, Наполовину развалившаяся, Битком набитая спасателями мира и безумным бабьем, Готовая, словно связка соломы, вспыхнуть от Огня моей фантазии. Слишком уж немецкий городишко, Ты меня больше не устраиваешь. Аплодисменты — вот в чем я нуждаюсь, В восторженной публике, В буре оваций. Ибо тот, кто здесь мне еще хлопает, Просто сошел с ума от голода И сжался в комок из страха перед поражением, Пытками и смертью на виселице. И потому убогий, мелкий городишко Мюнстер, Забытый Богом и всеми меценатами, Прощай, я покидаю тебя.На сцену выходят государи, военачальники и ландскнехты. Кардинал на носилках, епископ в кресле на колесах.
Вы, государи, собрались у стен города, Который вот уже несколько лет противостоит вам. Я предстал перед вами в образе царя. Я, как подобает комедианту, играю фарс, Где в изобилии встречаются отрывки из Библии И мечты о лучшем мире. О нем ведь как мечтал народ. И я занялся для вашего же увеселения Тем же, чем и вы, То есть правил, творил произвол И поступал по справедливости, Вознаграждал меценатов, палачей и одержимых Честолюбием, Прельщал лаской, Использовал благочестие и подлинную нужду, Жрал, пьянствовал, спал с женщинами, Подобно вам, томился от скуки, присущей любой власти, Которую я — уж этого вы точно не можете — Возвращаю вам прямо здесь. Спектакль окончен, о несравненные государи. Я лишь носил вашу маску и ни в коей мере не уподоблялся вам.Распахивает ворота Эгидия.
Мюнстер ваш! И гнев свой, и ярость Излейте на тех, кто еще здесь остались. Им — пытка! Я вольный мыслитель и лишь режиссер. И венок мне из лавров! А не топор!Государи дружно аплодируют.
Кардинал. И его вы не взяли в свою труппу, епископ?
Курфюрст. Великий артист!
Ландграф. Я предлагаю вам пожизненный договор.
Курфюрст. Он принадлежит моему театру.
Кардинал. Приди в Наши объятия, Бокельзон. (Прижимает его к груди.)
Актера Мы вам не отдадим, ландграф Гессенский. Бокельзон, получая тройной оклад по высшей ставке, будет играть на Нашей сцене, Которая благодаря ему станет самой лучшей в Нашей Священной Германской империи.Подводит его к носилкам.
Бокельзон усаживается в них.
Ландскнехты, займите город и три дня бесчинствуйте в нем. Жестоко покарайте его, за это с вас никто не спросит. Господь отвергнул свое лицо от Мюнстера, Так уподобьтесь ему, и грех не ляжет на вас. Оставьте только в живых несколько зачинщиков — Они предстанут перед трибуналом. И пусть среди них один окажется лишенным дара речи — Его мы выдадим за Бокельзона. Блюдя формальность и исполняя так волю Нашего всемилостивейшего императора.Под ликующие возгласы уходит. Вместе с ним уносят Бокельзона. Государи и ландскнехты врываются в город. Перед беспомощным епископом ворота закрываются.
У стен города замер в ожидании епископ.
Из ворот выходят ландграф Гессенский и курфюрст, они кланяются епископу и удаляются.
Затем город покидают Иоганн фон Бюрен и Герман фон Менгерссен, они встают перед епископом и сгибаются в поклоне.
Иоганн фон Бюрен. Мюнстер вновь принадлежит вам, епископ!
Оба уходят. Сверху спускаются клетки.
Двое ландскнехтов вносят на сцену плаху с подвергнутым колесованию Книппердоллинком и ставят ее перед епископом. Затем они отдают честь и уходят.
Книппердоллинк.
О Господи! О Господи! Взгляни на мое изувеченное тело, Измолотое твоей справедливостью. Ты не желаешь отвечать. Ты дохнул холодом на мое сердце, Хотя Ты не побрезговал ни одним из моих даров. Выслушай же мой отчаянный стон, Восприми муки, которые терзают меня, Исторгаемый моим ртом крик, ибо я на последнем издыхании хочу воздать Тебе похвалу. Господи! Господи! Мое тело, словно в чаше, лежит На этом жалком колесе, И чашу эту Ты до краев заполняешь своей милостью.