Собрание сочинений в трех томах. Том 3
Шрифт:
— Извиняюсь! Нельзя читать. Невозможно. Сначала сами прочитайте.
— Приказываю, чи-итай! — Самоваров откинулся в своем кресле и досадливо проговорил в публику тихо: — И слушать не буду: пусть сами разбираются. Еще и передерутся без руководства. — Он ухмыльнулся и не стал вслушиваться нарочито. Херувимов читает возвышенным тоном:
— «Ко всему колхозу!
Мы, Прохор семнадцатый, король жестянщиков, принц телячий, граф курячий и тому подобно, подобно, подобно, богом данной нам властью и проча, и проча, и проча, растранжирили кладовую в следующем количестве: ко-ко — две тысячи,
— Сто-о-ой!!! — кричит Самоваров.
Колокол звонит. Все встают в недоумении. Шум, гвалт.
— Что случилось? — спросил Терентий Петрович.
— Где горит? — кричит Игнат.
Самоваров рванул послание из рук Херувимова.
— Кто подписал?! Дайте мне этого врага!!!
— Вы, вы… сами подписали! Ваша подпись, — с наигранным испугом говорит Херувимов, — Я же вас предупреждал, но вы приказали. У вас так: сказал — крышка.
Самоваров остолбенел, глядя на послание.
— Кто подсунул на подпись? — орет он на Херувимова.
Херувимов пожимает плечами. Самоваров махнул рукой, чтобы все уходили. Все дружно и охотно выходят. Только Терентий Петрович и Петя сидят, якобы спят, посматривая одним оком друг на друга.
— Ну! Вы! — кричит на них Самоваров.
Оба вскакивают, будто спросонья, вытирают глаза и медленно выходят. На улице они громко рассмеялись.
Утро. Евсеич у зернохранилища с ружьем. Он собирается, уходить с поста, ощупывает замки, и‘разговаривает сам с собой:
— Вот и ночь кончилась. Соснуть, что ли, малость? Или прямо в райком пакет везти? — Достает из-за пазухи пакет, гладит ладонью. Чуть подумал и решил: — Сейчас и повезу в район.
Все слова Евсеича слышит Гришка Хват. Он стоит за углом зернохранилища с коромыслом на плечах — подслушивает, ожидая ухода сторожа, чтобы что-нибудь стащить. При последних словах Евсеича Хват быстро удаляется, предварительно обойдя зернохранилище, чтобы не попасться на глаза Евсеичу. В руках у Хвата колесо от плуга с номерком.
Шум мотора. Подъезжает «Победа». В автомашине Иван Иванович Попов. Он издали видит Евсеича. Но Евсеич не видит машины. Попов выходит из машины, говорит шоферу:
— Стань где-нибудь в укромном местечке. К правлению не подъезжай. Я похожу по колхозу. — Он идет к Евсеичу.
Тот увидел Попова, приложил ладонь к козырьку, вглядываясь, и говорит про себя:
— Что за человек в такую рань! Чужой, видать.
— Здравствуйте, — приветствует Попов подходя.
— Здоровеньки были! — Евсеич оглядывает Попова и снимает с плеча ружье — на всякий случай. — Из района или из области?
— Из района.
— А-а… А какая же у вас должность будет?
Попов подумал и сказал:
— Есть и должность…
— Видать, небольшая должностишка… Пешком ходишь… — сказал Евсеич, осматривая Попова.
— Ну, как у вас дела в колхозе?
— Дела? Плохо.
— А что так?
— Председатель — дрянь… И-и-х! Что ворочает, что ворочает! Беда! Прямо скажу — беда! — Иван Иванович достает записную книжку и ручку. — Записывать будешь — не
буду говорить.— Почему?
— А почем я знаю — правильно ли ты запишешь или нет. У меня тут пакет лежит: в нем все правильно. Больше ничего добавлять не надо. И мне доверили везти пакет к самому секретарю райкома Попову Ивану Ивановичу.
— Что же ты рассказываешь такое, о чем, может быть, не велено говорить?!
— Э! Батенька мой! Мы не в прятки играем. Да я самому Прохору скажу — хоть меня в морду бей. Я тоже за колхоз несу ответственность. — Он с грустью опустил глаза. — У меня… Два сына погибли на войне… Лучшие были колхозники. Ясно дело, отвечаю тоже.
— А с кем же вы живете?
— Старуха у меня, Марковна, значит. Петя, внучек, комсомол, на заочном учится. Так вот и живем, не гневим бога. Тося у меня на квартире, агрономша молодая.
— Ельникова?
— Она.
— Так это она о вас мне рассказывала? Вы — Евсеич?
— Ясно дело, — Евсеич. Я самый.
— Ну, вот и хорошо. Давайте мне ваш пакет.
— Э-э, нет! Как это так я отдам пакет? Кому велели, тому и отдам в руки.
— Так я же и есть секретарь райкома Попов… Пошли к вам в хату — побеседуем, поговорим.
Евсеич насторожился:
— Куда?
— В хату.
— Не секретарь ты райкома, — говорит он уверенно. — Чтобы секретарь райкома да пошел по хатам! Не бывает. Ишь ты, жук какой!
Пауза. Попов улыбается. Он поднимает лицо к Евсеичу и говорит душевно:
— Мне очень хочется побывать у вас. Пойдемте.
— Голос у тебя душевный… Если секретарь, то…
Иван Иванович подает документ. Евсеич достает очки, надевает их, читает шепотком и вдруг растерялся:
— Да как же это я, старый хрен?! А? Ты ж меня прости, Иван Иванович. Не знают еще тебя колхозники — новый ты человек.
— Не ваша вина — моя. Уже два месяца в районе.
— Вона-а! У нас был секретарь райкома три года, а видел его я один-единственный раз. А тебя, вишь, за два месяца увидал. Этак вполне выносимо… Ах я, старый хрыч!.. Милости прошу, гостем будешь!
Они пошли рядом, как заправские друзья, оба жестикулируя руками при разговоре.
Квартира Самоварова. Он спит в пуховиках. На столе пустая бутылка из-под водки, стакан и луковица. Быстро входит Хват. Он трясет Самоварова.
— Вставай!
Самоваров мычит. Хват трясет еще сильнее.
— Прохор Палыч! Беда!
— Кто? Что?
— Пакет! Евсеич пакет повез в райком: про вас написано.
— К телефону-у! — гаркнул Самоваров, вскочив с постели.
В хате Евсеича. Тося сидит перед планом поля и помечает карандашом. Она встает и говорит Марковне:
— Я поехала в поле. Завтракать приеду.
Входят Евсеич и Иван Иванович. Тося радостно:
— Иван Иванович! Как я рада! А я сегодня еще раз хотела к вам ехать. Невозможно больше так: Самоваров — это чья-то большая ошибка. Смотрите, он даже севооборот хочет уродовать. — Она подходит к карте. — Ну, хорошо. Шуров не даст ему портить в поле, но… но… сколько это стоит Шурову! Я не могу смотреть равнодушно… Петр Кузьмич… — Она замялась, смутилась.
Попов смотрит то на карту, то на Тосю, догадываясь о чем-то.