Собрание сочинений. Том 1. Голоса

Рыба. Скользкая. Противная. Орудие для ласки.

Толпа. Вся разгоряченная. Разная. Орудие для ласки.

Дождь. Кино. Чужая чья-то жизнь. Все это – орудие для ласки.

Пятки обжигающий песок. Волосы хватающий ветер. Обнимающая воду волна. И в крови текущее море.

ЗРИТЕЛЬТворится что-то странное вокругс предметами: то все разобщены —бра отчужденно смотрят на портретыи занавес от рампы убегает.«Я» мыслями куда-то отвернулсяи свет разъят – присутствует – и все…то жадно все слипается кругом,свет слипся с темнотой и позолотой,ее лицо, и груди, и кулисаи весь театр течет как пастила…ОНАНо дальше, дальше – от себя к себетебя уносит теплый полумрак.Он снизу постепенно затопляет.Ты смутно виден, как из-под воды —и быстрые русалочьи касаньязатягивают дальше в глубину.ЗРИТЕЛЬРука чужая. Ногу не согну.ОНАЗдесь люди и предметы изнутрикак будто светятся пушистым светом.Пушистые олени и фазаны,пушистые постели, телефоны,пушистая луна, как одуванчик,и женщина в пушистой наготе.И все это пушистое тебякасается, почти что не касаясь.И пробегают огненные волны,так быстро и почти неуловимо,что все в тебе от холода зашлось.ЗРИТЕЛЬПронизывает ток меня насквозь!ОНАНо это я тебя насквозь пронизываю!Нанизываю на себя тебя!Пронизываю огненными стрелами!Нанизываю огненными кольцами!Где ты где я – уже не различить.Я начинаюсь где-то за пределами.Я не кончаюсь пятками и пальцами.Я излучаюсь радостными птицами.Я солнцами и криком исхожу —криками щекочущими, мятнымисиними, оранжевыми пятнами…ЗРИТЕЛЬСебя ищу – тебя лишь нахожу.

РОМЕТТА

В полусвете-полумраке склепа среди обрывков парчи и шелка возникает прекрасное юное лицо.

Но если ночь темна, как юный полдень,то щебетом, как ранний соловей.Пора расстаться… Нет, еще помедли.Прижмись ко мне. Плотнее. Крепче. Ну!Предутренняя хмарь – цветы, и небо,и соловей сливаются в одно.В восторге наступающего дняты вся во мне – и мы нерасторжимы.Не разлепить, как десять тысяч братьев.И если вам придет такая мысль,нас разлучить разнять, то не иначе,вам действовать придется топором.Рометта – я! Мой девичий румянеци юношеский над губой пушок,присущая мне женская стыдливость,движенья угловатые подростка,мальчишеская пылкость, легкий шаг —когда бегу по улицам Вероны,я царственно ступаю по земле —все! – двойственность и зыбкая слиянность,ромашки в колокольчики вплетая,свидетельствует миру об одном,что вместе мы, что сплетены и слитыдва существа, две сущности, две ветви.Не скажет вам ученый садовод,искусствовед вам даже не докажет,хоть будь он трижды кандидат наук —привит к Джульетте черенок Ромеоили к нему Джульетты черенок.Двоящееся вечно колдовство,то юноша, то девушка, то нечто,встречая, говорят: – Привет, Ромео.Смотри, Парис идет к своей невесте…И тут же обернувшись: – Синьорина,простите, здесь был, кажется, Ромео…Ромео! Слушай, что за наважденье.Мне показалось только, что Джульеттуя видел здесь… Простите, синьорина,вы часом не Ромео?.. Мама миа!Допустим, у меня в глазах двоится.Но не настолько все же я набрался,чтобы о д н о из них мужчиной было,д р у г о е – женщина… Так говорятБенволио, Бальтазар и все другиеВлюбленные, я – тайна ваших грез.Любовники, я – цель желаний ваших.Ромбаба – я, а может быть Джульбарс.Для чуда, для чудовища такогони прошлого, ни будущего нет,лишь вечное блаженство в настоящем.Но вечно невозможно продолжатьсяблаженству У меня есть враг – семья,вернее две – два тигропоппотама.Враждуя, Капулетти и Монтеккитак резво ненавидели друг друга,что все передрались, перепились,перееблись, затем переженились.Меркуцио женился на Тибальде,Сеньора на кормилице женилась.Ночной горшок сеньора Капулеттиженился на исподнице Монтекки,а супница Монтекки вышла замужза бронзовый подсвечник Капулетти.Ха-ха-ха, смешно! Сегодня ночьюон вставит ей претолстую свечу.А в результате – страшная семья,чудовищный мой недруг Монтолетти,всей гидрою – драконом стоголовым,все эти Капунтекки! Обступили,испанскими клинками мне грозят.И в мысль еще совсем не приходило:меня хотят зарезать, как ягненка,на площади Вероны у фонтана.За что вы ненавидите меня?Мне говорят: «Ты кашлял у стеныи кашлем разбудил собаку нашу.У нас – глаза орехового цвета,а ты орехи щелкала вчера».Мне говорят: «Ты – наша дочь, племянник,племянница, троюродный кузен,сестра и брат! Ну разве это непричина, чтоб тебя возненавидеть?!»Вы правы все: я – чудище, я – монстр.Но ты не меньший монстр – семья Контекки.Родня Молетти – в неопрятной злобе,ты вся срослась, как новый Лаокоон:кормилица, но с головой Бенволио,Тибальд, но с бородою фра Лоренцо,Меркуцио с турнюром Розалины,а у тщедушного Монтекки – грудьи томный голос мамы Капулетти:«О-о мадонна бедное дитя!»Все прыгают, визжат и шпаги тычут.Жабо, лохмотья, ржавые колеты,смешливые глаза, гнилые зубы,сквозь жирный грим бездарные гримасы,грифоны, львы, знамена цеховые —блевотиной, цветами разложеньявоняет эта рыжая парча.За что? – За то! Им ведомо за что,за то, что их слепили кое-как,за то, что душу в глину не вдохнули —забыл вдохнуть забывчивый Создательи глиняные толстые обрубкипо улицам Вероны разбросал.Да что – обрубки! кажется, клинкикинжалы всюду прыгают – не люди!Словами ранят, мыслью убивают.Здесь обоюдоостро слово «здравствуй»,а слово «ласка» сизое как сталь.Не я – себя! меня, меня убили.В клоаки моя изорвана рубаха.Смотрите все: на теле сорок ран.И здесь. И тут. И Кассир. И Брут.Любая бездарь воет: «Аве Цезарь!»И тычут прямо в раны будто дети:«Нет повести печальнее на свете».

БЕДНЫЙ ЙОРИК (почти диалог)

Есть многое на небе и земле,

что и во сне, Горацио, не снилось

Твоей учености.

ГАМЛЕТ

В классической позе, став одной ногой на могильный камень, ГАМЛЕТ разглядывает ЧЕРЕП, который держит в руке.

ГАМЛЕТ. Бедный Йорик…

Здесь и далее ЧЕРЕП говорит устами ГАМЛЕТА.

ЧЕРЕП. Я… Не бойся, Гамлет.Воспользовался я твоей гортанью,а также позаимствовал язык.Живой и красный плещет, будто рыбка,свистит, хлопочет, будто птичка в клетке.Отвык от плоти. Тесно, горячо…Поговорим? Тем более что зубысвои, как видишь. Зубы – не прошу.ГАМЛЕТ. Ты шутишь, череп.ЧЕРЕП. Череп – вечный шут.Скажи-ка мне, ты можешь отличитьодно зерно пшеницы от другого?ГАМЛЕТ. Пожалуй, нет.ЧЕРЕП. А как же ты берешьсямой череп отличить от своего?Я вправду «бедный Йорик», угадал.Ты угадал, а мог бы промахнуться,попасть не в куропатку, а в соседа.Я той же формы, благородной лепкии, как у всех датчан, крутой и крепкий,хоть мой хозяин карлик был – и шут.ГАМЛЕТ. Ты прав, мой драгоценный белый ларчик,ты мог принадлежать кому угодно.пощелкай крышкой.ЧЕРЕП. Вместе – и потом.Меня Шекспир тебе подсунул, Гамлет,чтоб мог ты разразиться монологомо знатной даме, что ее лицо,каким бы толстым слоем ни лежалина нем румяна, вроде моего…Другую тему мы с тобой поищем.ГАМЛЕТ. А разве есть другая?ЧЕРЕП. Видно, есть.ГАМЛЕТ. Меня одна лишь занимает – месть!ЧЕРЕП. Не долго ждать козленку. В пятом актевсех забодаешь: петушка Лаэрта,куницу Клавдио и кошку королеву —и тут же в тронном зале на закате —как мне живописать картину эту? —разорванная белая рубаха,растрепанные волосы до плеч…ГАМЛЕТ. Мне кажется, ты чересчур увлекся, маляр.Так я нетерпелив?ЧЕРЕП. Потому что – влюблен.ГАМЛЕТ. Значит, я глуп?ЧЕРЕП. Как все влюбленные.ГАМЛЕТ. В кого же, шут, я, по-твоему, врезался?ЧЕРЕП. Ты втюрился в смерть, дураку ясно.ГАМЛЕТ. Как же можно втрескаться в такой предмет, дурак?

ЧЕРЕП. А так что даже покончить с собой из-за безнадежной любви, умник. Смерть – известная кокетка. Она и привлекает, и отталкивает в одно и то же время, и не открывается никому. Вспомни, с каким упоением ты слушал, что нашептывает тень твоего отца… А когда ты проткнул шпагой портьеру и острие вошло в живую плоть… И разве ты не полюбил утопленницу?.. Лучше брось все, ложись на этот могильный холмик и усни, дурачок. Сон – репетиция смерти. Кто – спит, разучивает свою роль. А раньше или позже будет премьера.

ГАМЛЕТ. Кроме шуток, шут, что – т а м ?ЧЕРЕП. З д е с ь ?ГАМЛЕТ. Т а м.ЧЕРЕП. Прежде всего расскажи, что видишь вокруг.

ГАМЛЕТ. Пожалуйста, философствующая кость. Вот, разрытая мокрая яма, из которой торчат гнилые доски. На дне ее – два могильщика в капюшонах, видны только носы и взъерошенные бороды. Свежая глина в отвале. Вокруг – кресты, надгробия, склепы. Поодаль кладбищенская часовня. Дальше на пустоши пасется стадо свиней. Все в веерных и бурых пятнах, худые, как кошки, разбредаются между могил, похрюкивая. Из часовни вышел бородатый монах, бранит свинопаса. Свинопас палкой гонит свиней с кладбища. Свинцовое небо, несколько мазков белилами сверху – вот и вся картина. Недаром у художника-итальянца я учился новейшим законам перспективы.

ЧЕРЕП. А теперь, художник, посмотри сквозь мои очки.

Гамлет подносит череп к своим глазам.

ГАМЛЕТ. Пространство заполнено разнообразными плотными формами. Яма. Налита до краев клеем, в котором лениво шевелятся фигуры, поднимаются и опускаются заступы. Между могилами разлеглось зеленое… как бы это назвать?.. межмогилье! Между крестами расположились красивые междукрестья. Между бегающими свиньями – междусвинье то вытягивается, то сжимается. А между монахом и свинопасом ворочается толстое, как змей, монахосвинопасье. Над равниной простирается бледное надравнинье, как засохший сыр. А река вся серебрится и течет навстречу себе… Ergo, обычно мы видим не все яблоко, а ровно половину.

ЧЕРЕП. Меньше, принц, крошечный огрызочек, даже не откусить. Поднеси меня ближе и посмотри в мои окна снова.

Гамлет смотрит через глазницы черепа.

ГАМЛЕТ. На дне глубокой ямы – могильщики. А это что?.. Над капюшонами плавает полупризрачное, сдвоенное, колышется, как медуза… отсвечивает лиловым, красным, почти пурпуром…

ЧЕРЕП. Это э р р о е. Оно всюду, где люди. Только всюду разное. Над тобой, как сине-желтый колпак. Над монахом ясное, как серп полумесяца. У свинопаса – тоже серп, багровеющий, кверху рожками.

ГАМЛЕТ. А этот кристалл, светящийся у корней ивы?

ЧЕРЕП. Этот сам по себе. М е с т а к р и з.

ГАМЛЕТ. А эти, плавающие над водой, как волосы Офелии! И еще – похожие, мохнатые клубки! Катаются всюду. И эти – длинные бледные полосы! Черные мельтешащие точки! Они пронизывают меня – и какая-то неуловимая часть моего существа испытывает неизъяснимое блаженство, тогда как остальное замирает от ужаса.

ЧЕРЕП. Спокойно принц. Такое всегда бывает в сумерках. А точки – атомы темноты, мы их зовем м е т ч о т ы.

ГАМЛЕТ. Над нашим унылым Эльсинором обозначаются зыбкие длинные дворцы, однообразно уходящие ввысь и сливающиеся с темным небом. И там вверху и здесь вокруг зажигаются миллионы звезд и светильников…

ЧЕРЕП. Призраки, кочующее будущее… Хотя далекое, близкое, большое и малое – все человеческое, слишком человеческое Гамлет… Вот подул ветер, заколыхались, исчезли… Закрой глаза и посмотри опять.

ГАМЛЕТ (смотрит). Постой, сквозь расплывчатые контуры одного могильщика проступает какая-то жуткая сцена: растерзанная мегера душит его самого, пьяного! забавно! А другой копает заступом глину и в то же время бьется в конвульсиях, на соломенной подстилке, чадящий факел. Чума! Это чума! А кругом кусты, памятники – тоже шевелятся, меняют свое обличье. Мраморный ангел превратился в белую глыбу. Всюду хрюкают толстые свиньи, разрешаясь от бремени. Из них сыплются горохом поросята, которых кормят, ловят, насаживают на вертел, поджаривают на огне и пожирают одновременно. А монах, который вышел из часовни, его обнимает голая девка, и он уже истлевает! А свинопас не успел родиться, уже сгорбленный старик! А сколько кругом процессий! Как людно на этом заброшенном кладбище! Пищат дудки, гудят волынки! Сверху валятся синие… внизу просвечивают зеленые… Розовые проходят сквозь лиловых… Время ускорило свой бег… Вихрем кружатся стрелки и показывают: нет, нет, нет небытия! (Закрывает лицо руками.) Вар, Вар, верни мне мою скудную реальность!

ЧЕРЕП. Что, струсил, принц?ГАМЛЕТ. Не струсил, а страшусь.ЧЕРЕП. Чем дальше, тем забавней, дурачок.Показывать?ГАМЛЕТ. Показывай.ЧЕРЕП. Смотри.ГАМЛЕТ (с закрытыми глазами).Боюсь открыть глаза, а вдруг увижу,что видит червь со дна глубокой ямыили что видят звезды с высоты.Положим, входишь в комнату своюи зришь: неизъяснимо все вокруг,а комната твоя полна существи лиц, тебе доселе неизвестных…ЧЕРЕП. Открой глаза. Что видишь, говори.

Гамлет открывает глаза, видит нас.

АМАДЕЙ И ВОЛЬФГАНГ

Перед нами появляется МОЦАРТ АМАДЕЙ, легонький сухой старичок, одетый по моде тридцатых годов прошлого столетия: серая пуховая шляпа, пышный галстук, фрак, узкие панталоны.

Я – Моцарт, Амадей. С Вольфгангом – моим двойником, близнецом, если хотите, вообще не имею ничего общего. Тот был законопослушный сын, обожал своего папочку: «обожаемый папочка», целовал перед сном свою мамочку: «милая мамочка», играл в четыре руки на клавесине со своей сестричкой: «моя любезная сестричка».