Собрание сочинений. Том 46 часть 1

Аu fond это вопрос о понятии капитала и наемного труда, а потому — фундаментальный вопрос, возникающий уже на самом пороге системы современного общества. Монетарная система понимала самостоятельность стоимости лишь в том виде, в каком стоимость выходит из простого обращения, — в виде денег; поэтому она превращала эту абстрактную форму богатства в исключительную цель народов, вступавших как раз в такой период, когда обогащение как таковое представлялось самоцелью общества.

Затем возникла меркантилистская система, относящаяся к той эпохе, когда промышленный капитал, а потому и наемный труд появляются в мануфактуре и развиваются в противоположность непромышленному богатству, феодальной земельной собственности и за ее счет. В глазах меркантилистов деньги уже выступают как капитал, но в сущности выступают опять-таки лишь в форме денег, в форме обращения торгового капитала, капитала, превращающегося в деньги. Для меркантилистов промышленный капитал обладает ценностью и даже наивысшей ценностью — в качестве средства, а не в качестве самого богатства в его производительном процессе — потому, что он создает торговый капитал, а этот последний в процессе обращения превращается в деньги. Мануфактурный труд, т. е. аu fond промышленный труд [— вот что, по мнению меркантилистов, приносит стране деньги] . Земледельческий труд, наоборот, был для них трудом, производящим главным образом потребительную стоимость. Сырье, подвергшееся обработке, представлялось им чем-то более ценным потому, что оно в ясной, пригодной для обращения, приспособленной для торговли меркантильной форме приносит больше денег (при этом здесь отразился исторически сложившийся взгляд на богатство неземледельческих народов, таких, в особенности, как Голландия, — в противоположность земледельческим, феодальным народам; земледелие тогда вообще выступало не в промышленной, а в феодальной форме, следовательно как источник феодального, а не буржуазного богатства). Таким образом, одна из форм наемного труда, промышленный труд, и одна из форм капитала, промышленный капитал, были признаны источником богатства, но лишь в той мере, в какой они создавали деньги. Поэтому сама меновая стоимость еще не была понята в форме капитала.

Перейдем к физиократам. Они отличают капитал от денег и берут его в его всеобщей форме, как ставшую самостоятельной меновую стоимость, которая сохраняется в процессе производства и увеличивается посредством него. Поэтому-то они и рассматривают отношение [между наемным трудом и капиталом] само по себе; рассматривают его не так, как оно само выступает в качестве момента простого обращения, а, наоборот, рассматривают это отношение как предпосылку простого обращения, которая в качестве таковой постоянно вновь восстанавливает себя из самого обращения. Следовательно, они являются отцами современной политической экономии .

Физиократы понимают также, что созидание прибавочной стоимости наемным трудом представляет собой самовозрастание капитала, т. е. его реализацию. Но каким образом капитал, т. е. имеющиеся в наличии стоимости, создает при посредстве труда прибавочную стоимость? Здесь физиократы совершенно отбрасывают форму и рассматривают только простой процесс производства. Поэтому производительным трудом, по их мнению, может быть только труд, совершающийся в такой сфере, где природная сила орудия труда явным образом позволяет рабочему производить больше стоимостей, чем он потребляет. Таким образом, прибавочная стоимость проистекает у них не из труда как такового, а из силы природы, используемой и управляемой трудом, — [III—25] из земледелия. Поэтому для физиократов земледелие является единственно производительным трудом: ведь [в своем анализе капитала] они продвинулись уже настолько далеко, что считают производительным трудом только труд, создающий прибавочную стоимость; однако эта прибавочная стоимость незаметно превращается у них в избыток того количества потребительной стоимости, которое выходит из производства, над тем ее количеством, которое было в нем потреблено.

(Примитивное воззрение, согласно которому прибавочная стоимость непременно должна быть выражена в каком-нибудь материальном продукте, встречается еще у А. Смита . Актеры являются производительными работниками не потому, что они производят спектакль, а потому, что они увеличивают богатство своего хозяина. Но какого рода труд имеет место, стало быть, в какой форме труд материализуется, — это для рассматриваемого отношения совершенно безразлично. Это обстоятельство вновь становится небезразличным с тех точек зрения, к рассмотрению которых мы перейдем позже.)

Указанное увеличение количества потребительной стоимости, т. е. избыток продукта над той его составной частью, которая должна служить для нового производства, — избыток, часть которого может быть, следовательно, потреблена непроизводительно, — осязательно выступает только в соотношении между существующими в природе семенами и их продуктом. Только часть урожая должна быть снова непосредственно возвращена земле в качестве семян; при посредстве продуктов, тоже имеющихся в природе, при посредстве таких элементов, как воздух, вода, земля, свет, а также веществ, привносимых в виде навоза или каким-нибудь другим образом, семена воспроизводятся в умножающихся количествах в виде зерна и т. д. Короче говоря, для того чтобы получить избыток продукта, т. е. для того чтобы те же самые вещества природы из формы, непригодной для потребления, превратить в форму, пригодную для него, — человеческий труд должен только направлять химический обмен веществ, отчасти способствуя ему также механическими средствами (в земледелии), или же направлять самый процесс воспроизводства жизни (в животноводстве). Отсюда [по мнению физиократов] следует, что истинной формой всеобщего богатства является избыток продуктов земли (хлеба, скота, сырья). Значит, говоря экономически, формой богатства является только рента. Таким образом, получается, что первые пророки капитала считают представителем буржуазного богатства только не-капиталиста, феодального земельного собственника. Но вывод, который они делают из этого, — переложение всех налогов на ренту, — целиком уже в интересах буржуазного капитала. В принципе феодализм прославляется на буржуазный лад, — и это обмануло некоторых феодалов, например Мирабо-старшего, — лишь для того, чтобы на практике его разрушить.

Во всех других стоимостях [создаваемых не в сельском хозяйстве] представлены [по мнению физиократов] только сырье и труд; самый труд является представителем хлеба или других продуктов земли, потребляемых трудом. Следовательно, фабричный рабочий и т. п. добавляет к сырью не больше того, что он из других сырых материалов потребляет. Стало быть, его труд, так же как и его работодатель ничего не добавляют к богатству, — которое есть избыток сверх товаров, потребленных в процессе производства, — а только придают существующему богатству формы, приемлемые и полезные для потребления.

Во времена физиократов еще не было развито применение сил природы в промышленности, а также не было развито разделение труда и т. д., увеличивающее естественную силу самого труда. Но все это уже имело место во времена А. Смита. Поэтому у Смита труд вообще является источником стоимостей, точно так же как и источником богатства, но прибавочную стоимость труд создает, собственно говоря, тоже лишь постольку, поскольку при разделении труда избыток выступает в такой же мере как естественный дар общества, как результат данной от природы силы общества, в какой у физиократов этот избыток выступает как дар земли. Отсюда то значение, которое А. Смит придает разделению труда.

С другой стороны, капитал у Смита первоначально не содержит в себе, в качестве своей противоположности, момент наемного труда , а выступает в том виде, как он выходит из обращения, в виде денег, и поэтому он возникает из обращения посредством сбережения,. Таким образом, первоначально капитал [у Смита] не самовозрастает, так как в само его понятие не включено как раз присвоение чужого труда. Лишь задним числом, после того как он уже предположен как капитал, он выступает— mauvais cercle — как распоряжение чужим трудом. Поэтому, согласно А. Смиту, труд, собственно говоря, должен был бы получать в вознаграждение свой собственный продукт, заработная плата должна была бы быть равна продукту, следовательно труд не должен был бы быть наемным трудом, а капитал — капиталом. Поэтому для того чтобы ввести прибыль и ренту в качестве первоначальных элементов издержек производства, т. е. чтобы заставить прибавочную стоимость проистекать из процесса производства капитала, Смит в чрезвычайно неуклюжей форме заранее предполагает существование прибыли и ренты. Капиталист-де не хочет безвозмездно предоставлять для производства свой капитал, а земельный собственник — свою землю. Они требуют чего-нибудь взамен. Таким образом, они вместе со своими претензиями введены Смитом как исторически сложившиеся факты, но никак не объяснены. Собственно говоря, у Смита получается, что заработная плата является единственной экономически правомерной составной частью издержек производства, так как только она экономически необходима. Прибыль и рента представляют собой лишь вычеты из заработной платы, произвольно вынуждаемые в ходе исторического процесса капиталом и земельной собственностью, и они правомерны только юридически, а не экономически.

Но так как, с другой стороны, Смит опять-таки противопоставляет труду средства производства и материалы производства как самостоятельные элементы в форме земельной собственности и капитала, то по существу он берет труд как наемный труд. Таким образом, у Смита имеют место противоречия. Отсюда его колебания в определении стоимости; стремление поставить на одну доску прибыль и земельную ренту; ошибочные [III—26] воззрения относительно влияния заработной платы на цены и т. д.

Теперь о Рикардо (смотри пункт первый ). И у него наемный труд и капитал выступают не как исторически определенная общественная форма, а как данная природой форма для производства богатства как потребительной стоимости. Это означает, что форма наемного труда и капитала как таковая — именно потому, что она понимается как данная природой — оказывается безразличной и берется не в ее определенной связи с формой богатства, подобно тому как и само богатство, в его форме меновой стоимости, выступает у Рикардо как чисто формальное опосредствование своего вещественного существования. Вследствие этого у Рикардо оказался непонятым определенный характер буржуазного богатства — именно потому, что характер этот выступает у него как адекватная форма богатства вообще. Поэтому также и в экономической плоскости, хотя Рикардо и исходит из меновой стоимости, определенные экономические формы обмена сами по себе не играют в его политической экономии совершенно никакой роли, а все время говорится лишь о распределении совокупного продукта труда и земли межд тремя классами, как будто в понятии богатства, основанного на меновой стоимости, речь идет только о потребительной стоимости, а меновая стоимость является всего лишь церемониальной формой, которая у Рикардо исчезает точно так же, как в обмене исчезают деньги в качестве средства обращения. Поэтому для того чтобы показать значение истинных законов политической экономии, Рикардо любит ссылаться на-это отношение денег как на нечто всего лишь формальное. Этим объясняется также слабость его теории самих денег.

***

Необходимо точно развить понятие капитала, так как оно является основным понятием современной политической экономии, подобно тому как сам капитал, — абстрактным отображением которого служит его понятие, — является основой буржуазного общества. Из четкого понимания основной предпосылки [капиталистического] отношения должны выявиться все противоречия буржуазного производства, так же как и та граница, достигая которую это отношение гонит буржуазное производство к выходу за свои собственные пределы.

***

{Важно отметить, что богатство как таковое, т. е. буржуазное богатство, там, где оно выступает как посредник, как опосредствование самих крайностей меновой стоимости и потребительной стоимости, в наивысшей степени всегда выражается в меновой стоимости. Это опосредствующее начало выступает всегда как завершенное экономическое отношение, потому что оно охватывает воедино обе противоположности, и в конце концов оно всегда выступает как односторонне более высокая степень по сравнению с самими крайностями, потому что то движение или то отношение, которое первоначально выступает в качестве опосредствующего обе крайности, диалектически с необходимостью приводит к тому, что оно оказывается опосредствованием самого себя, субъектом, лишь моментами которого являются те крайности, самостоятельное предпосылание которых оно снимает с тем, чтобы путем самого их снятия утвердить само себя в качестве единственно самостоятельного. Так в сфере религии Христос, посредник между богом и человеком — всего лишь орудие обращения между ними — становится их единством, богочеловеком и, в качестве такового, становится важнее самого бога; святые — важнее Христа, попы — важнее святых.