Я уехалот весны,от весенней кутерьмы,от сосулечнойапрельскойочень мокрой бахромы.Я уехал от ручьев,от мальчишечьих боев,от нахохлившихся почеки нахальных воробьев,от стрекота сорочьего,от нервного брожения,от головокруженияи прочего,и прочего…Отправляясь в дальний путьна другой конец страны,думал:«Ладно!Как-нибудьпроживем и без весны…Мне-то, в общем, все равно —есть она иль нет ее.Самочувствие моебудет неизменным…»Но…За семь тысяч верст,в Тикси,прямо среди бела днядогнала веснаменяи сказала: «Грязь меси!»Догнала, растеребя,в будни ворвалась и в сны.Я уехалот весны…Я уехалот тебя.Я уехал в первый разот твоих огромных глаз,от твоих горячих рук,от звонков твоих подруг,от твоих горючих слезсамолет меня унес.Думал:«Ладно!Не впервой!Покажу характер свой.Хоть на время убегу…Я ведь сильный,я — смогу…»Я не мерил высоты.Чуть видна земля была…Но увидел вдруг:вошлав самолет летящийты!В ботах, в стареньком пальто…И сказала:«Знаешь что?Можешь не убегать!Все равно у тебя из этогоничего не получится…»
Облака
Хочешь,оторву
кусок от облака?Вот от этого…Смотри, какое пухлое…Проплывает с самолетом об рукубелой свежевыпеченной булкою.На семи ветрах оно замешано,приготовленов дорогу дальнюю…Солнечный разливи тьма кромешнаяпотрудились над его созданием…Посмотри:растет оно и пыжится,будто в самом деле — именитое.Так сурово и надменно движется,будто все оно — насквозь! — гранитное,монолитное,многопудовое,диктовать условия готовое.Раздувается с довольной миноюи пугает неоглядно толщью:«Захочу — и я вас уничтожу!Захочу, — наоборот, —помилую…»Мне еще все это незнакомо.Мне, —сказать по правде, — страшновато.Ну, а если облачная ватав горле у мотора встанет комом?Ну, а если небо занавеситсяи на нас навалится с опаскою?..Самолетпо очень длинной лестницелезет к богу самому за пазуху….Бортмеханик говорит спокойно,глядя на меня из-под бровей:– Это все, приятель,пустяковина…Будем живы!Ты уж мне поверь… —Он читает «Расщепленье атома»и поет про свежесть васильков.Мы летим на север.Скоро Амдерма.Мы летим.Мы выше облаков.
Немного экзотики
– Ну, и как там?
(Вопрос, на который очень трудно ответить)
На улице, как и вчера, — холодина,снег, поземка…Впрочем,«улица» — это большая льдина,от других отличающаясяне очень.Разве что чуть побольше(а все ж таки край — недалече).Разве что чуть покрепче(но это мы скажем позже,скажем:«Спасибо, льдина!Выдержала, молодчина»).Пока от похвал воздержатьсяособая есть причина.Дело совсем не в страхе!Не в том, чтобы кто-то сдрейфили вместе с началом дрейфаначались «охи» и «ахи».У нас хорошая льдина —ее выбирали не зря, —вполне приличная льдина,но все ж таки — не земля.Но все ж таки там, под нею,такая вода темнеет,таким леденящим светом,что лучше…не будем об этом.Не надо! Кому охота…Это я просто к слову.День начинается новыйне с солнечного восхода.Всему удивляться какой резон?Но странносчитать в порядке вещей,что солнцеиз принципавообщене уходит за горизонт.Мерцает маленькое пятносквозь выцветшую пелену…Но если ты очень устал, то оновполне заменяет луну.По радиодиктор неунывающийнас будит в восемь часов утра —в Москве:«Спокойной ночи, товарищи!» —значит, вставать пора…Пора…И уже минут через пятьмы щурим глаза от света…«Как нынче погода?Ветер опять?»Нет, это не ветер.Это,примериваясь для посадки на лед,лопастями винтов шевеля,с достоинством в небе висит вертолет —гибрид головастикаи шмеля.
На Дрейфующем проспекте ты живешь…
Мне гидролог говорит:– Смотри!Глубина сто девяносто три! —Ох, и надоела мне однане меняющаяся глубина!..В этом деле я не новичок,но волнение мое пойми —надо двигаться вперед,а мыкрутимся на месте, как волчок.Две недели,с самых холодовпуть такой —ни сердцу, ни уму…Кто заведует движеньем льдов?Все остановил он почему?Может, по ошибке,не со зла?Может, мысль к нему в башку пришла,что, мол, при дальнейшем продвижениирасползется все сооружение?С выводом он явно поспешил —восхитился намии решилпожалеть,отправить на покой.Не желаю жалости такой!Не желаю, обретя уют,слушать,как о нас передают:«Люди вдохновенного труда!»Понимаешь, мне обидно все ж…Я гидрологу сказал тогда:– На Дрейфующем проспекте ты живешь.Ты же знал, что дрейф не будет плавным,знал, что дело тут дойдет до драки,потому чтов человечьи планывносит Арктика свои поправки,то смиряясь,то вдруг сатанеятак,что не подымешь головы…Ты же сам учил меня, что с неюнадо разговариватьна «вы».Арктика пронизывает шубыяростным дыханием морозов.Арктика показывает зубыветром исковерканныхторосов.Может, ей, старухе,и охотанасовсем с людьми переругаться,сделать так, чтоб наши пароходыникогда не знали навигаций,чтобы самолеты не летали,чтоб о полюсе мы не мечтали,сжатые рукою ледяною…Снова статьневедомой страною,сделать так, чтоб мы ее боялись.Слишком великалюдская ярость!Слишком многихмы недосчитались!Слишком многие лежать остались,за победу заплатив собою…В эти разметнувшиеся ширислишком много мы труда вложили,чтоб отдать все то, что взято с бою!Невозможно изменить законы,к прошлому вернуться хоть на месяц.Ну, а то, что кружимся на месте,так ведь это, может,для разгона…
Подъем флага
Флаг поднимался медленно и верно.И знал,что взгляды всех сейчас —на нем!Он наши лица осветил мгновенноземным огнем.Трепещущим огнем.Он сразу же метели стал перечить.Молчал.(А нам казалось, что – звенит!)Он, складки распрямляя, будто плечи,над нашей головойвсходил в зенит…Стояли мы,немея от восторга,смотрели, как он бьется на ветру.И было ясно:флаг сюда —надолго!Ему такое место —по нутру!..И знали мы:среди торосов грузныху флага будет каждый на виду.Он не потерпитшкурников и трусов,поможет,если попадешь в беду.Не сдаст,не упадет и не остынет,бунтующий,разлившийся в глазах.…Ну, вот и все.Конец тебе, пустыня!Конец тебе, безмолвье!Грянул залп.
«Восемьдесят восемь»
Сочетание ««88-С» по коду радистов означает «целую».
Понимаешь,трудно говорить мне с тобой:в целом городе у вас — ни снежинки.В белых фартучках школьницы идут гурьбой,и цветы продаются на Дзержинке.Там у вас – деревья в листве…А у нас, —за версту, наверное, слышно, —будто кожа новая,поскрипывает наст,а в субботу будет кросслыжный…Письма очень долго идут.Не сердись.Почту обвинять не годится…Рассказали мне:жил один влюбленный радистдо войны на острове Диксон.Рассказали мне: был онне слишком смели любви привык сторониться.А когда пришла она, никак не умелс девушкой-радисткой объясниться…Но однаждыв вихре приказов и смет,график передачи ломая,выбил он:«ЦЕЛУЮ!»И принял в ответ:«Что передаешь?Не понимаю…»Предпоследним словом себя обозвав,парень объясненья не бросил.Поцелуйвосьмерками зашифровав,он отстукал«ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ!»Разговор дальнейшийбыл полон огня:«Милая,пойми человека!«Восемьдесят
восемь!»Как слышно меня?«Восемьдесят восемь!»Проверка».Он выстукивал восьмерки упорно и зло.Днем и ночью.В зиму и в осень.Он выстукивал, покав ответ не пришло:«Понимаю,восемьдесят восемь!..»Я не знаю, может,все было не так.Может —более обыденно пресно…Только верю твердо:жил такой чудак!Мне в другое веритьнеинтересно…Вот и ямолчание не в силах терпеть!И в холодную небесную просиньсердцем выстукиваю тебе:«Милая!Восемьдесят восемь!..»Слышишь?Эту цифру я молнией шлю.Мчать ей через горы и реки…Восемьдесят восемь!Очень люблю.Восемьдесят восемь!Навеки.
Мне сегодня показалось, словнотишина,тугая и густая,страшным грохотом была разломанаи из океанагорывстали!Встал хребет почти до небосвода,огляделся, тяжело вздыхая,и заговорил,морскую водус каменного тела отряхая:сколько помню я себя —ни разуна вершинах, темных и тенистых,не бываливаши альпинисты,не ступаливаши водолазы.Над моими склонами неслышноходят рыбы легкими стадами.Водоросли медленно колышутсинимигустыми бородами.Бродят неуверенно и немозыбкие,кисельные медузы.Надо мноювместо глыбы небаокеан лежит великим грузом.Эту тяжесть подперев руками,я стою,крутую выгнув спину.Снизу мне дрейфующие льдиныкажутся большими облаками.Не хочу,чтоб жизнь без цели гасла!Жду,наверное, миллионный день я,чтобы вамотдать свои богатства;чтобы выпришли в мои владенья…Я —ровесник вашего Урала!Я уже ущельями разорван…Приходите!Подарю вам зернадрагоценного, как жизнь, урана…Приходите!Говорю, как старший.Вас зову не за подачкой тощей…Я раскрою угольные толщи(вам такоеи не снилось даже!).Вашим домом стану и оплотом,подарю вам золотые жилы…Хватит спину мне царапать лотом!Присылайте помудрей машины!Ясвоею каменною грудьювас от всех опасностей прикрою,напою вас собственною кровью…Присылайте умные орудья.Жаль, что нет пока таких орудий.Их еще выдумываютлюди.
1
Хребет имени Ломоносова – горный хребет, проходящий по дну Ледовитого океана. – Прим. авт.
Горячий Север
А слышала ли ты, что он — горячий?..Вмиг освистав торосистые пики,метели покуражатся и спрячутвсе вехи,все привычные тропинки.По насту —он невозмутимо гладок,по снегу —он тяжел и слишком тих —гидрологи выходят из палаток,и ночьнеслышно принимает их.Гидрологи выходят напевая.И никого на помощь не зовут,горячими руками согреваялебедочную злую синеву…Когда бураны начисто ломаютлюдской покойи грузы тяжелы —ребята раздеваются до маек,спасаясь от невиданной жары!..Чернеет в лунке круглая вода.Свет фонаря задумчив и рассеян…Обычная работа.Как всегда.Медлительная ночь…Горячий Север!
Аврал
Мы ящиков не выбираем полегче.Натружены руки.Оттянуты плечи.Не гнутся,но кажутся ватными пальцы.Упасть бы сейчаси в снегу отоспаться!На десять минут бы!На десять…Но снова,палаточный город собой сотрясая,врывается слово,взрывается слово:«АВРАЛ!»…Очень медленно движутся сани.Как будто стальные.Как будто из камня.Скрипя, подаваясь почти незаметно, —то плавно,а то вдруг толчками, рывками, —еще на полметра.Еще на полметра…А снег под ногами предательски порист.И лезем мы,на руки яростно дуя,шатаясь,проваливаясь по пояс,по ровному полю, как в гору крутую.Холодное солнце идет небесами…Глаза застилает.Дышать уже нечем.Оттянуты руки.Натружены плечи.Но движутся сани.Но движутся сани!…Мне долго еще будет сниться такое:нежданнойприходит Большая Работа.Полундра! —и мы поднимаемся с коек.Аврал!—и рубахи дымятся от пота.
Мираж
Дежурный закричал:– Скорей сюда!Мираж! смотрите!Все сюда!Скорей!.. —И резко отодвинута еда.И мы вываливаемся из дверей.Я ждал всего.Я был готов к любому:к цветам и пальмам в несколько рядов,к журчащему прибою голубому,к воздушным башням древних городов.Ведь я читал,как над пескомбесстыдновставали эти памятники лжи.Ведь я читал,как жителей пустынис дороги уводили миражи…Ведь я читал,ведь я об этом знаю:слепящим днем,как в полной темноте,шагалилюди, солнце проклиная,брелик несуществующей воде.Но здесь…– Да где мираж?!– А очень просто.Туда смотри!..Я замер,поражен:на горизонте плавали торосывторым,не очень ясным этажом.Они переливались и дрожали…Я был готов к любому.Ждал всего…Но Арктика!Ты даже миражамиобманыватьне хочешь никого.
Нелетная погода
Нет погоды над Диксоном. Есть метель.Ветер есть.И снег.А погоды нет.Нет погоды над Диксоном третий день.Третий день подряд мы встречаем рассветне в полете,который нам по душе,не у солнца, слепящего яростно,а в гостинице.На втором этаже.Надоевшей.Осточертевшей уже.Там, где койки стоят в два яруса.Там, где тихий бортштурман Лешаснисходительно,полулежа,на гитаре играет, глядя в окно,вальс задумчивый «Домино».Там, где бродят летчики по этажу,там, где я тебе это письмо пишу,там, где без рассуждений почти с утра, —за три дня,наверно, в десятый раз, —начинается «северная» игра —преферанс.Там, где дни друг на друга похожи,там, где нам ни о чем не спорится…Ждем погоды мы.Ждем в прихожейСеверного полюса.Третий день погоды над Диксоном нет.Третий день.А кажется:двадцать лет!Будто нам эта жизнь двадцать лет под стать,двадцать лет, как забыли мы слово: «летать»!И обидно.И некого вроде винить.Телефон в коридоре опять звонит.Вновь синоптики,самым святым клянясь,обещают на завтравылетдля нас.И опять, как в насмешку,приходит с утразавтра, слишком похожеена вчера.Улететь — дело очень нелегкое,потому что погода —нелетная.…Самолеты охране поручены.Самолеты к земле прикручены,будто очень опасные звери они,будто вышли уже из доверья они.Будто могутплюнуть они на людей —на пилотов,механикови радистов.И туда, где солнце. Сквозь тучи.Над Диксономтретий день погоды нет.Третий день.Рисковать приказами запрещено.Тихий штурман Лешаглядит в окно.Тихий штурман наигрывает «Домино».Улететь нельзя все равнони намеренно,ни случайно,ни начальникам,ни отчаянным —никому.