Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Песня Индии

Пела женщина, глаза полузакрыв.Пела женщина на странном языке…И звучало слово каждоекак взрыв,повторяющийся эхом вдалеке…Эта песня иссушала, песня жгла,непонятными путями к сердцу шла,нервной дрожью шла по спинам и бокам,наполняла зал граненый, как бокал.Зал сжимался,тихой песней оглушен……Будто тот, кому поет она,ушел.Не простился, не сказал куда —ушел.Не сказал, когда вернется он, —ушел.Заплутался на шести материках,и они не могут встретиться никак…Может, так,а может, все наоборот…Звезды дальние пылают, как костры.Продолжается Земли круговорот…И я чувствую: сюда, через миры,по Вселенной,по всему,навернякас колыбели породнившись с высотой,очень радостный и очень молодой,человек идет за песнейсквозь века!Он идет сейчас по Млечному Пути,греет руки над мерцающим огнем…Онобязан эту женщину найти,потому что песня женщины —о нем.Слышите, она зовет:приди!Голосом своим зовет:приди!Силою любви зовет:приди!Песнею своей зовет:приди!

Солнце

Это навсегда запомни тыи людям расскажи…Солнце начинает в комнатестроить этажи.Солнце продолжает древнюютихую игру —тянет сквозь окно из временитонкую иглу.Вот плывет игла,раздваивается,шире становясь.Ветром с потолка сдуваетсясолнечная вязь.Вот и солнечные зайцы —эй, посторонись! —в зеркало, как в пруд, бросаютсяголовами вниз.И, тугим стеклом отброшенные,вмиг осатанев,скачут легкими горошинамипо крутой стене.Вся стена — в неровных линиях,в крапинках стена…Солнце яростными ливнямихлещет из окна!Не лучи уже, а ворохинитейпламенных и сочных…Съели солнечные волкизайцев солнечных.

Снег

Этой ночью первый снег летел в окно.Этим утром снег идти не перестал…Так идет он,будто кто-то озорно,как бутылку,все окрестности взболтал.И не знает снег, куда лететь ему,где найти ему местечко для жилья.И забыл он, где земля,зачем земля,почему трава и зелень почему.То идет он сверху вниз,то снизу вверх —озабоченный, растерянный, чудной…Я прекрасно понимаю первый снег,потому что так же было и со мной.Время встало.А потом пошло назад!Все часы на свете канули во тьму.И забыл я, что сказать.Зачем сказать.Почему смеяться,плакать почему.Шла за осенью весна,потом — зима.Позабыл я все слова,все имена.Позабыл я даже то, как ты нужна, —ты об этом мне напомниласама.Очень гордая, сама пришла ко мне,равнодушие обидное стерпя.На твоих ресницах тает первый снег…Что б я делал,если б не было тебя?!

Слышишь?!

А. К.

Чайку бы!Покрепче б!С малиной!Какие некстати мечты…Занозистый звон комариный.Корявые сосны…А тыдалеко.Как детство, далеко.Далеко, как эта рекас названием-всплеском: Олекма —сейчас от тебя далека…Вхожу я под посвисты ветра,как в воду, в дорожный азарт.Я понял разлуку,и этоне так мудрено доказать.Могу я плечом отодвинутьот сердца глухую печаль.И даже без писем — привыкнуть.И даже без крова — смолчать…Я видел и землю и небо,умею ответить врагу,могу без воды и без хлеба,но без одногоне могу!Пускай это слишком жестоко,пускай я тебя огорчу, —прости меня!Слышишь?! Но тольков дороге я верить хочу,что где-то на глобусе этом,летящем,как мир,молодом,озябшем,продутом,прогретом,то темном,а то золотом, —ты голову дымом дурманишь,не знаешь ни ночи, ни дняи плачешь, и руки ломаешь,и ждешь, как спасенья,меня!

Однажды

Я проживу не слишком долгий век —все то,что мне судьбой отведено.И постучится смертьв мое окно.И скажет:«Собирайся, человек…»Мои глаза погаснут не спеша.Живое сердце защемит в груди…А я отвечу смерти:– Не мешай!Я занятжизнью!Слышишь? Погоди!..Послушай, смерть!Ликуя и скорбя,я столько раз глядел в лицо огню,я столько в памяти всего храню,что там уженет места для тебя!Такие тайны я не смог открытьи начатоестолько раз бросал,еще я столько людямне сказал,что мне с тобой не время говорить!И надокаждым часом дорожить,мечту любуювыверивтрудом…Решил я жить,покуда будужить!А смертьрешил оставитьна потом!

Стихи о моем имени

Ояру Вациетису

Мне говорят:«Послушайте, упрямиться чего вам?Пришла пора исправить ошибки отцов.Перемените имя.Станьте Родионом.Или же Романом, в конце концов…»Мне это повторяют…А у меня на родинев начале тридцатых в круговерти днейпартийные родителиназывали Робертамиспеленутых, розовых, орущих парней…Кулацкие обрезы ухали страшно.Кружилась над Алтаем рыжая листва…Мне шепчут:«Имя Роберт пахнет иностранщиной…»А я усмехаюсь на эти слова.Припомнитесь, тридцатые!Вернись, тугое эхо!Над миром неустроенным громыхни опять.Я скажу о Роберте, о Роберте Эйхе!В честь егостоило детей называть!Я скажу об Эйхе.Я верю: мне знаком он —большой, неторопливый, как река Иртыш…Приезжал в Косиху секретарь крайкома.Веселый человечище.Могучий латыш.Он приезжал в морозы, по-сибирски лютые,своей несокрушимостьюнедругов разя.Не пахло иностранщиной!ПахлоРеволюцией!И были у Революции ясные глаза…А годы над страною летели громадно.На почерневших реках дождь проступал, как сыпь…Товарищ Революция!Неужто ты обманута?!Товарищ Революция,где же твой сын?В какую мглу запрятан?Каким исхлестан ветром?Железный человечище.Солдат Октября.Какими подлецамирастоптан,оклеветан?..Неужто,Революция,жизнь его —зря?!От боли, от обидынапрягутся мышцы.Но он и тогда не дрогнет, все муки стерпя.В своем последнем крике,в последней самой мысли,товарищ Революция,он верил в тебя!..Да будет ложь бессильной.Да будет полной правда…Ты слышишь, Революция, знамен багровых плеск?Во имя Революции —торжественно и прямо —навстречу письмам Эйхевстает партийный съезд!Рокочет «Интернационал» весомо и надежно.И вот,проклиная жестокое вранье,поет Роберт Эйхе —мой незабвенный тезка!..Спасибо вам, родители,за имя мое…Наверно, где-то ждет меня мой последний день.Кипят снега над степью.Зубасто встали надолбы…Несем мы имена удивительных людей.Не уронить бы!Не запятнать бы!

Вступающим в жизнь

Так и мы входили.Все правильно.Состояние, как в бою.Силы хватит.Крылья расправлены.Начинайте песню свою!Судьи с тонкими шеями,судьис петушиными голосами,только начаты ваши судьбы,чуть намечены ваши судьбы.Вот вам жизнь.Разбирайтесь сами.Нате!Стройте и протестуйте!О своем твердите упрямо.Нате — мучайтесь!Нате — думайте,в чем вы правы,а в чем – не правы.Вот она, безграничная, — нате!Этой жизнью себя наполните.Все, что мы позабыли, —вспомните!Все, что мы не узнали, —узнайте!Только сразу не обессудьте,не ругайте слишком поспешно, —если вы упадете,судьи, —мы подымем вас твердо и бережно…Мир дрожит от весеннего грохота.Вас заботы нашисмешат.Это – много,но это и крохотно —сделать первый собственный шаг.Ведь пока для себя вы распутаетевсе, что создано было не вами,вы еще очень долго будетеговорить не своими словами.Разбираться в цитатах выспренних,горевать от случайных бед,сомневатьсяв известных истинахи выдумыватьвелосипед.

«Наверное, будут глохнуть историки…»

Наверное, будут глохнуть историки,копаясь в тоннахнашей риторики…Но — сквозь любую наносную муть,которая сверху лежит, —они должны понять(и поймут!),как мы любили жить!Жить!Ладонями землю трогать.Жить!Детей качать на руках.Жить!и чувствовать друга локоть.Жить!И видеть лицо врага.

«Мы судьбою не заласканы…»

Мы судьбою не заласканы.Но когда придет гроза,мы возьмем судьбу за лацканыИ посмотрим ей в глаза.Скажем:«Загремели выстрелы.В дом родной вошла беда…Надо драться?Надо выстоять?»И судьба ответит:«Да».Скажем:«Что ж. Идти готовы мы…Но скажи ты нам тогда:наши жены станут вдовами?!»И судьба ответит:«Да».Спросим:«Будет знамя красноенад землейалеть всегда?Наши дети будут счастливы?»И судьба ответит:«Да».…………………………..И мы пойдем!

Друг

Мы цапаемся жестко,Мы яростно молчим.Порою — из пижонства,порою — без причин.На клятвы в дружбе крупныеглядим, как на чуму.Завидуем друг другу мы,не знаю почему…Взираем незнакомос придуманных высот,считая, что другомуотчаянно везет.Ошибок не прощаем,себя во всем виним.Звонить не обещаем.И все ж таки звоним!Бывает:в полдень хрупкиймне злость моя нужна.Я поднимаю трубку:«Ты дома, старина?..»Он отвечает:«Дома…Спасибо – рад бы…Но…»И продолжает томно,и вяло,и темно:«Дела… Прости… Жму руку…»А я молчу, взбешен.Потом швыряю трубкуи говорю:«Пижон!!»Но будоражит в полночьзвонок из темноты…А я обиду помню.Я спрашиваю:«Ты?»И отвечаю вяло.Уныло.Свысока.И тут же оловяннобубню ему:«Пока…»Так мы живем и можем,ругаемся зазря.И лоб в раздумьях морщим,тоскуя и остря.Пусть это все мальчишествоминые назовут.Листы бумагичистымичетвертый день живут, —боюсь я слов истертых,как в булочной ножи…Я знаю:он прочтет ихи не простит мне лжи!

Костер

Умирал костер, как человек…То устало затихал,то вдругвздрагивал, вытягивая вверхкисти желтых и прозрачных рук.Вздрагивал, по струйке дыма лез,будто унести хотел с собойэтот душный, неподвижный лес,от осин желтеющих рябой,птиц неразличимые слова,пухлого тумана длинный хвост,и траву, и россыпь синих звезд,тучами прикрытую едва.