Собрание стихотворений

«Банальнее банального…»

Банальнее банального, Печальнее печального, Умильнее умильного, Под гром оркестра бального, А дальше право сильного, Без разговора дальнего. А там совсем банальщина, Шампанское, цыганщина. Банальнее банального, «Прости» свистка вокзального, Печальнее печального, В купэ вагона спального, В ночи с огнями встречными, С цветами подвенечными, Железа бормотание «В Ис-панию, в Ис-панию»…

«В белом дыму паровоза…»

В белом дыму паровоза, Возле вагонных колес, Были улыбки и розы, Не было правды и слёз. Так в этот час расставанья, В час умиранья души Он говорил: «До свиданья, Ведь ненадолго. Пиши…» Сердце царапают кошки. Все утешенья — вранье. …Белый платочек в окошке Делает дело свое.

«Прощанье на вокзале…»

Прощанье на вокзале, Прощальные цветы. На «вы», или на «ты»?.. — Зачем вы не сказали? Ведь я простить могла, Ведь я не помню зла… — Не надо расставаться, Двенадцать, нет — тринадцать Минут еще осталось И можно все решить… — Мне больно. Я устала, И времени так, мало, Так трудно говорить… Широкая перчатка, Дорожное пальто. …В Берлине пересадка… Ах, это все не то! Осталось восемь, семь… И нет минут совсем И все-же надо жить… Свисток И говор шведский… Навек твой, профиль детский, Навек твой детский рот… …А поезд уж идет.

«Из счастия не вышло ничего…»

Из счастия не вышло ничего – Мы елки не зажгли под Рождество, Не встретили мы вместе Новый Год, На лыжах мы не бегали. И вот На счастие поставить надо крест… Как театрально суетлив отъезд! Опять разлука. О, в который раз Мужские слезы из холодных глаз! В который раз «навеки», «навсегда»! Слова, как ветер, слезы, как вода. – Так до весны, не забывай… Свисток. Летает голубем в руке платок. Все кончено. И все же надо жить. Сесть у окна. На столик положить Свой похоронно-свадебный букет. …Ни прошлого, ни будущего нет…

«Ни дни, ни часы, а столетья…»

Ни дни, ни часы, а столетья В разлуке до тла сгорев… И вот наконец Венеция, Дворцы и Крылатый лев. Стеклянные воды канала, Голубизна голубей. Ты плакала: — «Мне этого мало. Убей меня лучше. Убей!..» Казалось, что даже и смертью Ничем уж тебе не помочь. Не в первую, нет, а в третью Венецианскую ночь… — Послушай, поедем в Венецию!..

«Весной в лесу таинственном…»

Весной в лесу таинственном, Булонском, восхитительном… О, этот день таинственный, Блаженный, светлый, длительный. Трубит труба победная, Труба автомобильная. Весна такая бледная, Бессильная, холодная. А платье очень бедное, (На медные гроши), И сумочка не модная Чулки не хороши И даже шляпка пыльная. В Лоншане скачут лошади, Конечно — страшно нравится, До одури, до зависти… О, только бы прославиться, Чтобы на круглой площади Мне памятник стоял! — Но разве можно выиграть? — Попробуй. Ведь игра. Теперь как раз пора Побить удачу козырем. С победой по пути И в дом над белым озером Хозяйкою войти. Женою? Нет, вдовою, С влюбленностью, с тоскою (Пока шумит гроза), И слабою рукою Закрыть ему глаза…

«Все на земле кончается…»

Все на земле кончается, Теряется, находится… Волна с волной встречается, Волна с волной расходится… На мачте флаг качается, А в трюме крысы водятся. Растрепанная, шумная Душа по горю треплется, Высоко в небе теплется Звезда зелено-думная. Бессонница… Несносица… Соленый бром… Истерика… Тоски разноголосица. Ни отдыха, ни сна. А сердце в омут просится… — Привет тебе, Америка, Чужая сторона! Но если в волны броситься, Не доплывешь до берега И не достанешь дна…

«Под лампой электрической…»

Под лампой электрической, С улыбкой истерической, В подушку толовой. По полю, под луной, Летит стрелой лисица… Нет, это только снится. Нет, это скверный сон — И казино, и Ницца, И лунный Пантеон. И все ж юна гордится Богатством и собой И горькою судьбой. Она такая странная, Прелестная и пьяная, И — вдребезги стакан… — Вы из далеких стран? Вам хочется любить? Вам хочется пожить На маленькой земле В печали и тепле?…

«В аллеях бродят сумерки…»

В аллеях бродят сумерки Тоскливо, будто умер кто-то. Жасмин под ветром ежится И сыплятся цветы. Опять мелькает рожица Несбыточной мечты. Как за решеткой пленника Горит звезда изменница, И в радио-приемнике Любовь зовет и пенится. Истасканное, пошлое Хрипит чужое прошлое, Любви мешая петь, – Про встречи и разлуки, – О, перестань храпеть! Про плечи, губи, руки, О сладостном грехе И прочей чепухе. Но зябнущее сердце Уже попалось в сеть. О, только бы согреться, Согреться и сгореть.

«Было счастье подвенечное…»

Было счастье подвенечное, Было платье бесконечное, Шлейф, как млечный путь. Звезды, розы и приветствия И классически — Венеция. Все причины и все следствия, Вся земная суть. С океанскою безбрежностью, С восхищеньем, с нежной ревностью, С праздничною повседневностью Ночи до утра… Это все вчера, А теперь пора Днями жить, а не ночами, Стать портретом в пышной раме, От тоски и от удушья Научиться равнодушью, Одиночеству вдвоем. Принимать, вести свой дом. Быть женою экономной, Томной, скромной, вероломной… Вся земная суть, Вся земная жуть.

БАЛЛАДА О ГУМИЛЕВЕ

На пустынной Преображенской Снег кружился и ветер выл… К Гумилеву я постучала, Гумилев мне дверь отворил. В кабинете топилась печка, За окном становилось темней. Он сказал: «Напишите балладу Обо мне и жизни моей! Это, право, прекрасная тема»,- Но я ему ответила: «Нет. Как о Вас напишешь балладу? Ведь вы не герой, а поэт». Разноглазое отсветом печки Осветилось лицо его. Это было в вечер туманный, В Петербурге на Рождество… Я о нем вспоминаю все чаще, Все печальнее с каждым днем. И теперь я пишу балладу Для него и о нем. Плыл Гумилев по Босфору В Африку, страну чудес, Думал о древних героях Под широким шатром небес. Обрываясь, падали звезды Тонкой нитью огня. И каждой звезде говорил он: – «Сделай героем меня!» Словно в аду полгода В Африке жил Гумилев, Сражался он с дикарями, Охотился на львов. Встречался не раз он со смертью, В пустыне под «небом чужим». Когда он домой возвратился, Друзья потешались над ним: – «Ах, Африка! Как экзотично! Костры, негритянки, там-там, Изысканные жирафы, И друг ваш гиппопотам». Во фраке, немного смущенный, Вошел он в сияющий зал И даме в парижском платье Руку поцеловал: «Я вам посвящу поэму, Я вам расскажу про Нил, Я вам подарю леопарда, Которого сам убил». Колыхался розовый веер, Гумилев не нравился ей. – «Я стихов не люблю. На что мне Шкуры диких зверей»… Когда войну объявили, Гумилев ушел воевать. Ушел и оставил в Царском Сына, жену и мать. Средь храбрых он был храбрейший, И, может быть, оттого Вражеские снаряды И пули щадили его. Но приятели косо смотрели На георгиевские кресты: – «Гумилеву их дать? Умора!» И усмешка кривила рты. «Солдатские – по эскадрону Кресты такие не в счет. Известно, он дружбу с начальством По пьяному делу ведет.!..» ...Раз, незадолго до смерти, Сказал он уверенно: «Да. В любви, на войне и в картах Я буду счастлив всегда!.. Ни на море, ни на суше Для меня опасности нет…» И был он очень несчастен, Как несчастен каждый поэт. Потом поставили к стенке И расстреляли его. И нет на его могиле Ни креста, ни холма – ничего. Но любимые им серафимы За его прилетели душой. И звезды в небе пели: – «Слава тебе, герой!»