Собрание

8. Старо-Калинкин мост

С этих выступов на мосту Я смотрю в рассветающую темноту, С закутков, в которых убийцы тень, Вниз кидается ночь и вскарабкался день. Где справа налево метнулся собор, Перепрыгнув реки замерзающий створ, И на этом пронзающем реку носу Жизнь смеркается, плачет, дрожит на весу, Поспешает народ к стапелям, кораблям По гранитной плите, предрассветным соплям.

9. Звезда над Измайловским собором

Она приходит, как весна, Она не знает сожаленья — Звезда вечерняя одна, Сорвавшись с должного теченья, Плывет ко храму, там она Низка и слышит песнопенье. Она висит чуть ниже купола, Молитву видит как свеченье, В невидимое улетит не сразу, Она проходит горлом, глазом, И в сердце сразу замолчит — Со смертью нашей — там они, Как отроки в печи. И что ей в нашем сердце снится? И там во тьме она лучится. Так, может быть, и ты, звезда, не свет, А боль, иль зритель, или птица, Что хочет плыть перед волхвами, Как ящик с лишними дарами.

10

Кажется — особенно когда Звездный корабль ложится на борт — Что из болот городских, из гранита Ключ живой бьет. Может, на плацу, может, у старухи В подвале, под сундуком у беззубой, А может, в стволе колонны Или в сердце у дуба. Может, внутри человека какого? И жизнь оживет. Звезда, укажи! Но медлит, сбивается, угасает, Как слепая в небе кружит.

11. Меха

Ох, — в подвздошье глубина, высота. Ох, в подвздошье лихая пустота, Как нетопленой декабрьской печи чернота. Я вздыхаю тяжело — Ох, наверх, И в ответ Дух мне душу прижимает, Будто мех. В обе стороны ведет Воздушная дорога, И вздыхаю я уж вниз — Вздохом Бога.

12

Звезда огромная фонтаном Над пропастью души горит, И в голове тщедушной сада Как рана светлая болит. Высвечивай, высверкивай, Выблескивай себя — От локтя Ориона До снежного горба. Она стучит, сияет, всматриваясь, Будто не ослеплен циклоп, Лопнет вот-вот зренья мешок, Светом звездным зальет Неба покатый лоб.

1995

ПРЕРЫВИСТАЯ ПОВЕСТЬ О КОММУНАЛЬНОЙ КВАРТИРЕ

Гишпанский Петербург

Предисловие

В Испании (и, кажется, нигде больше) долго сосуществовали три веры: христианство, мусульманство (суфизм) и, в одном из самых изощренных своих проявлений (каббала), — иудейство. Три культуры жили как соседи, одолжаясь друг у друга в случае нужды (алхимией, к примеру).

Мне захотелось представить это в реальности, а единственная знакомая мне до глубины реальность — мир самого вымышленного города на свете, где все может (могло) быть, где, в конце концов, живут вместе православные храмы, костел, мечеть, синагога и буддийский храм.

В этом смысле Петербург — испанский город и находится в гишпанском королевстве, недаром и Гоголь (в лице Поприщина) все грезил об Испании. А Луну если и делают в Гамбурге, то у нас ее давно проиграли в карты.

Прости, любезный читатель: не для тебя, не для себя, не для Поприщина предприняла я этот дикий имагинативный опыт. А может быть, так все и было на самом деле.

Глава 1. Соседи помогают друг другу

В бывшем доходном доме, В квартире одной коммунальной У кухни круглой обручальной (Куда все двери выходили) Четверо свой век коротали: Три старичка И проводница Верка — Добрая до глупоты Краснорожая девка, Она и полы им мыла, И чем иногда кормила, Но выпивала она. Один старик был горный суфий. Переселившись в Петербург, Он будкой завладел сапожной, И, бормоча и улыбаясь, Весь день на улице сидел. Однажды духом опьянившись, Он никогда не протрезвел. В далекой юности влюбившись, Все тот же обожал предмет. С трудом скрывал свое счастье, Свое чужое блаженство, Подметку ли поправляя, На крыше ли сидя под вечер. На кухне ночами кружился, К Богу взмывая венком Из алых цветов и листьев. Он падал и вскрикивал громко Пронзительно на забытом Чужом самому языке. Когда это видел сосед — Еврей, по прозванью Давидка, То, воду ему подавая, Так всегда говорил: — Зачем ты, Юсуф, кружишься Почти убитою птицей? Ты к Господу не возлетишь. Да и чему ты смеешься И радуешься громко — Ведь жизнь — это страшный кошмар. А сам по ночам он считал, Считал он по свитку Торы И что-то еще мастерил. А то простоит, бывало, Весь день на тощей ноге, Взявшись за левое ухо. А третий сосед — смиренный, Тайный инок в миру, Любого — кто что ни прикажет — Слушался как отца, Такое он взял послушанье. Власий имя ему. Утром выходит на крышу, Осыпав себя крупою, И воробьи ликуют В круглой его бороде. Слезы льются по горлу Прямо в нагое сердце. Проходят годы. Они, как буквы разной крови Кружатся, не смыкаясь в Слово.

Глава 2. Другой взгляд

Листы Корана разметались, Евангелье во тьме сияло, И Тора вверх и вниз росла Как основание столпа. И ангелов расцветок разных Сновала грозная толпа. Вовне квартира та хранилась, Как твердый и глухой орех, Его сиянье распирало Невидимое для всех. И только будущая Дева Свой глазом проливала мрак, И в глуби мысленного чрева Писец царапал известняк.

Глава 3. Добрая Вера

А Вера, с рейса как пришла, На кухню яблок принесла: Смотри, приволокла для вас, Юсуф, Давид и дядя Влас. Влас отвечает: благодарствую. Спаси тя Господь. А Давид: счастлив, Вера, будет ваш супруг. Юсуф же только хохочет. А яблок красная гора Истаивает до утра. Ах, Вера! В двери крик да стук. Забрел уже солдатик к ней. Они запрутся — слышен смех Да взвизги: пей или налей! И шепчет Влас: ох грех, ох грех. Юсуф кружится все быстрей.

Глава 4. Война и Голем

Давид ночами что-то лепит, Все что-то ладит, мастерит, То щетиночку приклеит, То пружинку завертит… Там внизу проходит жизнь, хмелея, Сатанея, алчет наважденья. В этом плоском сумеречном граде Их свело так тесно Провиденье. Три светильника, горящих на Восток, Одного бы, кажется, хватило, Но в созвездие одно сцепила их И свела в ночи вселенской Сила. …колдует, дует, приклеит, Пружинку туже завертит — Глядишь: уж некто завозился, Глаза открыл, лежит, пищит… Там внизу стучит толчками время, Началась и кончилась война. Голодали, мерзли, но на крышу Не упала бомба. Ни одна. Маленькое существо меж труб Все сновало вверх и вниз по скату, Вдруг взлетало, бомбу изловляло И летело с нею к морю, к морю И бросало в волны за Кронштадтом — Только терпеливым рыбам горе. А потом тихонько приходило, В щель дверную под крюком скользнув, И ложилось спать, Как щенок свернувшись, под кровать. Раз за ним пришли чужие люди: Кто-то бегал по крыше, Не ракетчик [17] ли? И вроде к вам? — Что вы! Что вы! — им Давид сказал. — Это даже слышать нам обидно. — Поискали, да найдешь его! Голема то видно, то не видно,

17

Немецкий шпион, подававший сигнал самолетам, стреляя из ракетницы.

Глава 5. Вера приводит Будду

А в конце войны им Вера привела Потерявшегося желтого мальчонку, Бурятенка или монгольчонка. Где-то умирал В паутине шпал, Вот она и пожалела. Он не говорил им ничего. Вера постаревшая смотрела: — Бессловесный он, еще он мал. — — Как тебя зовут? — спросил Юсуф. — Будда. Будда, — отвечал ребенок. Вера хлебца принесла ему, И глаза косые повернулись В свой покой, в свою густую тьму. Влас ей низко-низко поклонился. — Да чего, — смутилася она. А Давид шептал: хоть мы не видим, Ты здесь рядом, близко, Шехина.

Глава 6. Обрывки разговоров на кухне

— Юсуф, ты страха Божьего не знаешь. — А ты не знаешь любви. — Я сто раз на дню умираю… — А ты живи, живи. Влас: Живи как колесо: Едва земли коснется — Несется вверх. Покайся, выплюнь грех, Слугою будь у всех, В смирении живи. Давид: Порченый свет, Подлеченное сиянье. Искру одну спасу — И я спокоен. Я (подслушивая из соседней квартиры, глядя на Власа): Мы все перебираем время По часику, по месяцу, по зернышку. А святой бредет по нему напролом (А оно стоит) Как сквозь туннель — ночью ли, днем Сломанной часовой стрелкой Летит.