Собрание

ЧЕРНАЯ МОЛЬ

Книгу жизни в середине открыть, Если боль — там чудесная боль, Но уже в корешке затаилась Черная жирная моль. Лучше бы в море ее бросали, Лучше б разъела едкая соль, Чем эта — жрущая с конца и начала, Ненасытимая моль. О, теперь я узнала тебя! Это ты торжествуешь, проклятый, — Ангел смерти, тупой Самаэль, И твои слепые солдаты.

АСТРОЛОГИЯ

Сатурн с Меркурием сойдутся, И ваши вены разорвутся, А Марс под Львиный хвост вопьется — Война нещадная начнется. Как странно — миллионы нитей В одних и тех же сходятся руках! Бессчетность маленьких событий В морях и кровяных тельцах Сокрыта в пляске огненных шаров, Всего лишь девяти… А тот, кто играет звездами, Играет одной рукой, Смотрит глазом одним. Об этом странно думать под небом дневным, Когда безмятежен лазурный покров, За его голубыми волнами Ходят парами звезды, тащат улов, Разноцветными взблескивая глазами.

ЗАБАВЫ (Осьмнадцатый век)

Званый обед

Карлик упрятан В жаркий пирог. В жару тестяном Плачет он, одинок. Лук вопиет, смердит паштет. Когда настанет нужный момент, Хлопнет в ладони мажордом, И карлик, вскочив, вскричит петухом, Взвизгнет: "Кука! Кукареку!" — Шпагу придерживая на боку.

Будни

Снег безутешно идет, Девки чешут барыне пятки И смеются украдкой, Ум уплывает в пальцы, Печка жарко гудёт. Барыня откладывает пяльцы, Закуривает чубук. И думает: где бы наук Набраться? Уехал мой друг, Забрал и ребяток. В Париж? В Петроград? Отчего чесание пяток Насладительней в снегопад?..

Масон

Здесь в поместье мне привольно, Но не пьется и не курится, Все читаю Сведенборга, За которым Бог ходил по улице. Я помню потолок июньский В масонской ложе на Морской, В старинный гроб, немного узкий, Я бросился вниз головой. Вход в Соломонов храм был рядом — Между колонок "В" и "J", Но все кончалося попойкой И грубым словом "абраксас".

ЗАКАТ НА VERTS GALANTS [12]

Пропела птица — Будто повернула Три раза ключ. И Солнце выдохнуло и вдохнуло Последний луч. Затихла птица — Будто повернула Уключину на сломанном весле. На Verts Galants, в закате это было, Где медленно сгорал Жак де Моле. А Солнце все равно утонет в Сене, И не сказала я ему — постой! И не просила. Я вдруг стала просто Живою устрицей, лимонной пустотой.

12

Verts Galants — остроконечный островок на Сене, под Новым мостом, устремленный на запад, навстречу другим кораблям.

ВРЕМЯПРОВОЖДЕНЬЕ #4 (За границей)

Вдруг брошу книгу и бегу В ночную даль Искать проулочек глухой, Где удавился де Нерваль, Но нет его — на месте том Торговый дом… Но вот уж там, где жил Фламель, По стенке ногтем проведу, И в жизни, может быть, другой Дом алхимический найду, И в каждом граде образую Свои потайные места, Которые меня запомнят, Запомнят на свое всегда. Я если даже там не буду, Они запомнят все равно, Как помнят легкий ветер странный, Провеявший давным-давно. И если даже в Антарктиде Я окажусь, я там найду В порезах и ушибах льдину И взглядом нежно обведу. И так разбросаны повсюду Владенья легкие мои — Гора под Кельном, храм в Белграде И по лицу всея земли. Под Лугой — лужа, в Амстердаме Мой голубь под мостом гулит. Он мой солдат и соглядатай На родинке моей земли. Да-да-да-да! Я император Клочков, разбросанных вдали.

ГОСТИНИЦА НА СКРЕЩЕННЫХ ШОССЕ

В отравленном предсердии Европы, В гостинице на скрещенных шоссе Я, будто Шива, руки простирала, Тряся машинами на жутком колесе. Они скользили вдаль и разбивались. Они, взрываясь, рассыпались в искры. Траву, засохшую уже в начале лета, Подкармливала я дешевым виски. Неба надо мной шуршал Шарманочный затертый вал, А смерть все это время развлекалась Не с тем, кто ее звал и заклинал. Она взглянула мне в окно, — не щурясь Я отвечала золотым глазам. Ее стилет свистел и, занедужась, Лишь воздух возле тела щекотал.

" Синенький цветочек "

Д.Ш.

Синенький цветочек На горе Сион, Повторяя "Отче", Рвется в небосклон. Крохотный, лазурный, К небу не дойдешь, Как наступит осень — На землю падешь. "Следущей весною Я пробьюсь повыше Всею синевою, И Господь услышит". Вот земля горшечника, Что купил предатель, Здесь тоски нечистой Небольшой загон. Тени тут, как ночью, Бродят, не любя. Синенький цветочек, Не сомну тебя! Как мне было б жутко Раздавить его, Он глядит так кротко В пятку синевой. Закрывая очи, Видит странный сон, Будто он — цветочек, Сын горы Сион.

" Мне моя отдельность надоела. "

Мне моя отдельность надоела. Раствориться б шипучей таблеткой в воде! Бросить нелепо-двуногое тело, Быть везде и нигде, Всем и никем — а не одной из этих, Похожих на корешки мандрагор, И не лететь, тормозя, как дети Ногой, с невысоких гор. Не смотреть из костяного шара в зеленые щели, Не любиться с воздухом через ноздрю, Не крутиться на огненной карусели: То закатом в затылок, то мордой в зарю.

ТРАКТАТ О НЕРАЗДЕЛЬНОСТИ ЛЮБВИ И СТРАХА

Глухой: Бомба ли разорвется, Подумаешь: "Я оглох". (Не входи в темную комнату, не зажигай света, там может быть Бог.) Слепой: Если вдруг что-то вспыхнет, Подумаешь: "Я ослеп". И превратишься в сияющий, Но заколоченный склеп. Тогда и входи в комнату, Зажигай оранжевый свет, Бога там больше нет. Он теперь весь внутри. Вы одни в темноте, Нищете, тесноте.

ТРАКТАТ О БЕЗУМИИ БОЖЬЕМ

Бог не умер, а только сошел с ума, Это знают и Ницше, и Сириус, и Колыма. Это можно сказать на санскрите, на ложках играя, Паровозным гудком, или подол задирая (И не знают еще насельники рая). Это вам пропищал бы младенец 6-мильярдный, Но не посмеет, сразу отправят обратно. Но на ком же держатся ночи, кем тянутся дни? Кто планет и комет раздувает огни? Неужели ангелы только одни? Вот один, как бухгалтер, не спит, все считая Мириады, молекулы. Только затея пустая. И другой, подхвативши под руки птицу, Скачет, смеется и странно резвится… Может, и ангелы? Подкожной безуминкой вирус и в солнце и в сердце. Если вся тварь обезумела, Творцу никуда уж не деться. Мира лопнула голова. Холодно стало в раю. Морды кажут слова, Их пропитанье — дурная трава. И только надежда на добротолюбие тех, Кто даже безумье священное стиснет в арахис-орех.