Собрание

1996

МАЛЕНЬКАЯ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ МИСТЕРИЯ

Бог: Вот алмаз, который спрятать Я хотел бы на земле, Но боюсь — в его лучах Вспыхнет, превратясь во прах. Ангел (Марии): Ты выдержишь преображенье крови? Ты вынесешь ли световой удар? Сейчас ты превратишься в горстку пепла Иль Бога в хрупком чреве понесешь. Другой ангел: Вот реторта, вот фиал — Голубица, чье имя: Любовь. Пусть смесится с новой страшной кровью, Как в воде вино, — земная кровь. ………………….. Бог вошел в нее и лег как в лодку, Плыл от центра мира до яслей, А Она была футляр и стены печи, В коей он всходил для жизни дней.

декабрь, 1995

ТРОЕРУЧИЦА В НИКОЛЬСКОМ СОБОРЕ

Синий футляр пресвятой Троеручицы, Этот лазурный ковчег В мокрую вату вёртко закручивал Быстро темнеющий снег. Все ж я Тебя полюбила невольно, Это небесный был приворот, Съежилось сердце, дернулось больно И совершило, скрипя, поворот. Если чего виноваты мы, грешные, Ты уж прости, Три своих рученьки темные нежные В темя мое опусти.

май, 1996

ПО ТУ СТОРОНУ РАЗУМА

ПОЧЕМУ НЕ ВСЕ ВИДЯТ АНГЕЛОВ

Геннадию Комарову

Ангелы так быстро пролетают — Глаз не успевает их понять. Блеск мгновенный стену дня взрезает, Тьма идет с иглою зашивать. Вечность не долга. Мигнуло тенью Что-то золотое вкось. Я за ним. Ладонями глазными Хлопнула. Поймала, удалось. А если ты замрешь, вращаясь На острие веретена — То Вечность золотой пластинкой Кружится. Взмах — ее цена. И если ангел обезьяной Сидит на ямочке плеча, То нет плеча и нет печали, Нет ангела — одна свеча.

1996

ПОСЛАНИЕ ВАСИЛИЮ ФИЛИППОВУ В БОЛЬНИЦУ

Вася, улетайте из своей психбольницы! Положите куклу в кровать — и летите. Как бы Вы сказали: когти рвите. А я уж жду и кружу над Невой. Мы взлетим — небольшие курящие птицы Над пепельницей из пепла — Луной. Больше руки у Вас не дрожат. Чем мы ближе к черной дыре, Тем спокойней. Сильный сквозняк — Завертело — и все. Это было не больно. Я тут знаю табачную книжную водко-кофейную лавку. Или нам ничего уж не нужно? Вьюжно. Там за тьмой Кукольный театр, вертеп. Какие смешные и милые куклы. Видишь, Вася, ты разве ослеп? Бабушка тихая "с бусинками глаз" на метле. Черный песик, Миронов и Дева. Вы зачем-то бьете ножом бесконечно По ладони Вашего папу. Он истекает клюквенным соком. Довольно, Оставьте. Ему ведь ни капли не больно. Вот и финал (не смотрите): Петрушка с большою дубиной На медном коне в патине и паутине, Царевич бежит от него, убегает. Спасется — лицо закрывает руками — не спасся. Вот и Лавиния в пестрой рясе Молится в углу за тебя, Бедный маленький Вася. Тихо развратный инок в миру. (Я не привыкну к этой местности блеклой и морю тины) Но здесь я пойму твою жуткую кротость И тихость упованья скотины. Стань, наконец, что ли, змеем воздушным! Покорный солдат, тихий брат. Улети из гостиницы душной в никуда наугад. Или воздушным шаром… Или пожаром.

1996

ГОДОВЩИНА 1 МАРТА

Звенит, крошась, жемчужный снег. Трубы взбурлится водосток, Что близок март, что недалек… Рождает тени человек — Они блуждают одиноко. Сто лет назад промокший Петербург Стоит как замок алхимический. (Три тени лики обратили на Восток, И скользок путь домой и труден.) В подвале варится гремучий студень, И некий маг (губернии Таврической) Почуял — нынче миг нигредо — В который все должно чернеть, Весенней грязью ползть — и жизнь его, И королю всех прежде умереть, Нырнув в России-каши вещество. И тигли булькают, И три железных тени Восходят в башню, Сразу на колени Становится Король, Он со стены снимает бритву-меч И клонит голову, И женщина ее срезает с плеч. И — сразу вой, хаоса торжество, Кружится башня, плещет вещество, Слетаются все мартовские черти, Тележная, Садовая и Роты Кусают хвост свой, как больные черви. Куда бежать, кому бежать охота? Повсюду слепота и смех белесой смерти. Летят по воздуху глаза И в них зрачок святой, растертый. Весна тюрьмы, весна казарм, Шипя, несется из реторты. О, кто не маг, не гомункул-дитя, Тем неохота бродить и кипеть, Все равно белой крупинкой на лету блестя, В черном бродильном мешке умереть.

1985

" Дождь ли, град, снег — "

Дождь ли, град, снег — то есть все — что выходит наружу, то есть все — чем мерцают глаза. А в окнах у цыган Краснело, полыхало. Но это не костер, Иль в комнатах костер? Из-за деревьев вдруг Окликнули, позвали, И тень к теням — Мы с именем вдвоем. Пусть лето влажное колено подвернуло, Пусть вяз накинул лечащий халат, Казалась жизнь тесна, А вот висит свободно, Нет листьев у меня, А ворон был мне брат. О Батюшков, тебя, безумного, сегодня, Разумная, тебя я вспомню, как помнит все вода. Венера мне не сестр, а спицею холодной На древо знания пришпилена звезда Полярная — как ягоду, как яблок, Я съем ее сегодня всю, И демонов седых косматый облак Ее опустит вниз, чтоб никла на весу. А в окнах у цыган, в их комнатах напротив Всё разгоралось что-то, всё в прыжках, Но это не костер, не первый день творенья, Нет, это не костер, не в комнатах пожар…

1996

ПТИЦЫ НАД ГАНГОМ

В Ганге хищные птицы Всегда поживу найдут, Бедных (а кто же не бедный) тела В острые клювы плывут. Плавно душа по-над телом парит, "Кушайте, птицы, — она говорит, — веселей", Тихо подпихивая лицо, Как расторопный лакей. В Индии люди чуют, Когда умирать пора, Тихо подходят к воде, Тихо тело снимают. В воду сползает оно, как гора. Дикая цапля долго Над кем-то кружила, И на лицо опустилась одна, Глаз стремительный синий Она, не хотя, заглотила И повторяла, давясь: "я должна".

1988

" Не ночь еще, еще ты не в могиле, "

Не ночь еще, еще ты не в могиле, Но смерти уж кружат, как братья возле Фив. Так откуси себе язык, пока ты в силе, Умолкни, не договорив. Последнюю из голубых жемчужин Не взманивай из дали в близь, Последнюю другим не высказывай тайну, Себе не проговорись.

1996

УМ В ПОИСКАХ УМА

Место действия:Разгар лета. Большой спортивный праздник на берегу залива. Прямо на песке — выставка водолазных костюмов. Среди них медный шар. Дети пытаются надеть его. Водолаз уходит под воду в чем-то скромном и грязном. Никто не ждет, что он появится снова.

Действующие лица:Ум, Безумие, Толпа зрителей, Медный шар.

Медный, круглый и блестящий Шлем, глядя на Залив, под солнцем весь сиял, И на канате водолаз в резине Потертой в море ускользал. Что значит — быть в уме? О, этот круглый дом! От шара красного глаза не отлипали. Подобно как желток о скорлупе, Мечтала голова о нем. Вид сверху на толпу: Большой бильярдный стол, Где в лузу нет прохода. О, не толкайтесь так — Мы — море черепов, Где должен быть один. Дробиться — мания твоя, природа. Ум там — где медь и шар И где заклепанный туманный Огромный глаз. Одежду разума и дом ума Отдай мне, мудрый водолаз. Я без ума, о море, люди и сорные цветы, от вас, Но безумье утонуло, Но безумье ускользнуло В лабиринты сна и Крита. Снова ум — в уме умов. Снова он готов Для выработки страшных лейкоцитов — Перебегающих из вены в вену — слов.

1996

ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА В ДОМЕ

Если от Полярной опустить отвес — Он окно мое разрежет пополам. Я и днем посматриваю ввысь. Ты одна горишь не по часам. Разве же сердце вковано Во флейтовый тонкий свет? Разве на цепочке — тяжкая Плоская — мой брегет? Или ты вьешься по небу? Вьюнок? Или ты змея? Ты ведь соринка в глазнице, Ты ведь чужая моя. От головы до центра мира Упёрлась ты в висячий нож, Его держу я лбом — а дёрнусь — Ты упадешь, ты все сожжешь.

1996

БОЛЬШАЯ ЭЛЕГИЯ НА ПЯТУЮ СТОРОНУ СВЕТА

Как будто теченьем — все стороны света свело К единственной точке — отколь на заре унесло. Прощай, ворочайся с Востока и Запада вспять. Пора. Возвратно вращайся — уж нечего боле гулять. От Севера, с Юга — вращай поворотно весло. Ты знаешь, не новость, что мир наш он — крест, Четыре животных его охраняли окрест. И вдруг они встали с насиженных мест — И к точке центральной — как будто их что-то звало, А там, на ничейной земле, открылася бездна-жерло. С лавровишневого юга на черном сгустившемся льве Ехала я по жестокой магнитной траве. Там на полуночье — жар сладострастья и чад, Там в аламбиках прозрачных багровое пламя растят. Вдруг грохот и шум — впереди водопад. Обняв, он тянул меня вглубь, куда тянет не всех, А тех, кто, закрывши глаза, кидаются с крыши навек. Но, сделав усилье, я прыгнула влево и вверх. И это был Запад — где холод, усталость и грех. При этом прыжке потеряла я память ночей, Рубины и звезды, румянец и связку ключей. А мельница крыльев вращалась, и вот уже я На Севере в юрте, где правит в снегах голова. Но снова скольжу я на тот же стол водяной Со скатерью неостановимой, и книги несутся со мной. Тогда на Восток я рванулась в последней надежде, Где горы, покой, там боги в шафранной одежде. Но сколько же ты ни вращайся на мельнице света сторон, Есть два только выхода, первый: паденье и склон. Другой — это выброс во внешнюю тьму, Его я отвергну, там нечем кормиться Уму, Там нет ни пристанищ, ни вех, ни оград. О нет! Остается один водопад. Та страшная точка, она — сердцевина Креста, Где сердце как уголь, где боль, пустота. Но это же сердце — грохочет там кровь — Наводит надежду, что в гневе сокрыта любовь. Прощай, моя мельница, света сторон колесо! Меня уже тянет и тащит, я вас вспоминаю как сон. Никто мне уже не вернет ни ключей, ни камней, Ни имен, ни костей. Я с искрою света в ладонях лечу среди ливня теней. О ливень, о мельница, о водопад! Мы смолоты в пепел и прахом осядем на дне. Лев, ангел, орел и телец растворились во мне. Но если успеешь еще оглянуться вверх, на исток — Там стороны света кружатся, как черный цветок, И если я искру с ладони своей проглочу — То чудо случится — я вверх в сердцевину лечу. Уже меня тянет обратный подъемный поток. Как будто пропеллер, а в центре его — граммофон (А музыку слышно с обеих сторон). И вот вылетаю в рассветную радость, в арбузный Восток. Я вспомню тотчас, что мир — это Крест, Четыре животных его охраняют окрест, А в центре там — сердце, оно все страшнее стучит. Я вспомнила память, нашла золотые ключи. Четыре животных к концам своих стран побежали. Чтоб сразу за всеми успеть — распяться надо вначале. Ангел над головой, лев красногрудый в ногах, Двое других по бокам, на часах. Лука, Иоанн, Марк и Матфей В розовом сумраке сердца сошлись со связками книг. Сердце, сердце, прозрей же скорей! Сердце глазёнком косится на них. У мысли есть крылья, она высоко возлетит, У слова есть когти, оно их глубоко вонзит. О, ярости лапа, о, светлого клюв исступленья! Но ангел с Тельцом завещали нам жалость, смиренье. Я всех их желаю. И я не заметила — вдруг — На Север летит голова, а ноги помчались на Юг. Вот так разорвали меня. Где сердца бормочущий ключ — Там мечется куст, он красен, колюч. И там мы размолоты, свинчены, порваны все, Но чтоб не заметили — время дается и дом. Слетая, взлетая в дыму кровянисто-златом, Над бездной летим и кружим в колесе. В крещенскую ночь злые волки сидят у прорубной дыры. Хвосты их примерзли, но волки следят за мерцаньем игры Звезд, выплывающих снизу, глубокие видят миры. Зоркие жалкие твари — не звери-цари. Волки — то же, что мы, и кивают они: говори. Мутят лапою воду, в которой горят их глаза Пламенем хладным. Если это звезда, то ее исказила слеза. В ней одной есть спасенье, на нее и смотри, Пока Крест, расширяясь, раздирает тебя изнутри.