Собственность государства

– Резонно, - беспечно согласился Гюнтер. – Вообще, я сам в состоянии позаботиться о себе. Все-таки четыре года в вооруженных силах Рейха…

– Так это скорее негативная характеристика: солдат Рейха за пределами Рейха, как ты сам же и сказал, герой так себе. И второе, Гюнтер. Если ты думаешь, что просто примажешься к нашей славе, а в случае чего – дашь деру… Не получится. Если ты идешь с нами – значит, до конца с нами. До победы или до чего получится. Если так выйдет, что мы отправимся на тот свет – ты отправишься вместе с нами. А если я увижу, что ты бежишь – лично выстрелю тебе в спину.

В этот момент начали вытягиваться лица и у Мэрриота, и у Валлендела, и даже у моих парней. К чести Шоннагеля – он изменился в лице меньше всех.

– У вас такая традиция в СТО – стрелять в спину убегающим?

– Для нас это лишнее. Бегство с поля боя для эстэошника – форменное самоубийство. Я не говорю уже о том, что в самом-самом неприглядном случае он попадет на урановые рудники. Понимаешь, мы – смертники. Не обычные солдаты с очень высоким шансом погибнуть, а именно смертники с очень маленьким шансом выжить. Все курсанты в спецучебке пишут завещание в первый же день – это и традиция, и рационализм, и часть психологической подготовки. Готовят нас так. Даже если я сбегу с поля боя и для меня не будет непосредственных последствий – я все равно стопроцентно попрощаюсь с надеждой досрочного перевода в офицеры, а тем более – с надеждой на место в гвардейском полку. То есть, с надеждой на то, ради чего я и пошел в СТО. Мне стопроцентно служить до полной выслуги, и моими спутниками будут позор, презрение и недоверие со стороны моего нового подразделения. А до выслуги доживают лишь два процента, потому сбежать – равносильно тому, чтобы приставить себе к голове револьвер с барабаном на пятьдесят патронов, где только одна пустая камора, и спустить курок. Конечно, бывает всякое. Бывает, что отступает все подразделение, если к тому есть объективные причины. Бывает, что все погибают, а один спасается. Но побежать, бросив подразделение, на глазах всего мира – это самоубийство с вероятностью в девяносто восемь процентов. Только медленное, с муками и позором. Потому мы, эстэошники, не бегаем. И если ты идешь с нами – ты должен быть в равных с нами условиях. Побежишь – я позабочусь, чтобы ты не выжил.

– Справедливо, - сказал Гюнтер, продолжая улыбаться.

– Я рад, что ты разделяешь мою позицию. – Я повернулся к Валленделу и Мэрриоту: - господа, вы слышали. Герр Шоннагель согласен, поэтому один из вас должен дать письменный приказ подразделению убить его при попытке бегства.

Лица обоих снова начали вытягиваться, я уже прочел на них крайнюю степень несогласия и приготовился стоять на своем до конца, но тут вмешался Гюнтер.

– Дайте такой приказ, как Александер хочет, - сказал он. – А я могу под приказом подписаться, что он дан по моей просьбе. Это справедливо. Идя с подразделением СТО на зачистку с иными правами, нежели они, я вряд ли что-то убедительно докажу, тут ведь вся соль в том, чтобы пойти одним из них, только с камерой вместо оружия. Кстати, господа, как насчет того, чтобы я включил камеру и мы провели эту же беседу теми же словами повторно, на запись? Материал сильный, терять жалко.

* * *

Самой большой неприятностью стал тот факт, что Гюнтер Шоннагель остался жить на базе. Объективно говоря, иначе никак нельзя, потому что в момент, когда мы по тревоге помчимся на зачистку, у нас не будет времени ждать, пока оператор приедет на такси из отеля или еще откуда-то. Однако теперь у нас по базе бродит посторонний человек, который запросто может быть агентом условной враждебной силы.

На эту тему у меня был разговор с Мэрриотом с глазу на глаз, и я ему напомнил и про попытку двух типов из имперской СБ, и про культистов, и про врагов Дома внутри страны.

– Я все это держу в уме постоянно, - заверил меня Мэрриот. – Насчет Шоннагеля – мы его проверили сверху донизу и обратно. Он действительно тот, за кого себя выдает, работает на Первом Рейхсканале, специализируется на материалах военной тематики и репортажах из опасных мест. Служил в армии, характеристики положительные отовсюду, в порочащих его связях замечен не был. Шоннагель реален. Коллективное открытое письмо журналистов Рейха – реально, скандал реален. И все события, начиная с вчерашнего шоу, носят слишком непредсказуемый характер, чтобы быть чьим-то планом для внедрения сюда своего человека. Разумеется, я все равно учитываю все варианты.

В целом, меня меры безопасности устроили: Шоннагель живет в отдельной комнате в крыле, где находятся дежурные и центр связи, доступа во многие места у него нет, право снимать на камеру – только в брифинг-зале. В довершение всего, Мэрриот предусмотрел два лишних поста для дежурных полицейских: один на выходе из служебных помещений полиции, так что Шоннагель не сможет выбраться из своей комнаты незамеченным, второй – прямо у арсенала и коридора в нашу казарму.

– Похоже, вам реально нужен его репортаж с зачистки для германских аристократов, - проворчал я, - раз идете на такие усложнения.

– Так и есть, - кивнул Мэрриот.

– И в связи с этим можно утверждать, что вот теперь ваш прямой начальник и граф Керриган могут всерьез задуматься о подстроенном инциденте. Просто потому, что слухи о якобы подстроенной второй зачистке натолкнут на эту идею кого угодно.

Мэрриот с сомнением покачал головой:

– Еще одна «режиссура» после подозрений в режиссуре? Вряд ли, к третьей зачистке будет очень пристальное внимание, в том числе наблюдатель в вашей же команде.

– Так проблемы нет. Достаточно располагать двумя культистами, которые проведут ритуал призыва в наперед заданном месте, удобном для зачистки, но неудобном для одержимого. Или, что гораздо проще, безопасней и эффектней, можно провести штуку вроде той, которую рассказал Валлендел, с актером-смертником. Только актер будет играть не одержимого, а мага-некроманта. Нежить вокруг него – самая настоящая, а истинный кукловод будет где-то рядом. Тут уже никакие эксперты не подкопаются, мертвого мага нельзя отличить от мертвого затупленного, способа определить, был покойник при жизни магом или нет – не существует. А нежить будет подлинная, все шито-крыто.

– Да, - согласился Мэрриот. – Это вполне реально… если имеется свой некромант, готовый пойти на сотрудничество, которое при нынешней идеологии де-факто государственная измена Дома императору к тому же.

– И потому вы уверены, что некроманта точно нет? Вспомните первую зачистку: нам сказали, что некромант мертв. Сказали, где он лежит. Мы нашли труп там, где было сказано – и успокоились. А некромант мог вполне себе спокойно лежать где-то в багажнике и руководить этим цирком.

– Один момент: сразу после зачистки стоянку наводнила полиция и обыскала все.

– Второй момент: если некромант «свой», скрыть его проще простого. Ведь вся полиция в городе – тоже «своя», и среди них мог бы вполне найтись кто-то, который присягу Дому поставит выше, чем верность стране. Вы только поймите меня правильно: я не утверждаю, что так и было. Я не утверждаю даже, что граф на это мог бы пойти – я ведь вообще графа не знаю, в отличие от вас. Я просто рассказываю, как это можно провернуть с технической точки зрения. А подозревать – уже ваша работа. Лично я абсолютно точно знаю одно: одержимый был настоящий. Значит, ритуал был настоящий, и, как следствие, проведшие его – тоже настоящие чернокнижники. А вот кто за ними стоит – это уже другой вопрос.

Тут Мэрриот подозрительно прищурился:

– Откуда такое точное знание?

Я почти натурально вздохнул:

– Эх, ладно, что знают двое, то уже не тайна, а мою знают аж трое, невелика беда, если вы станете четвертым. Я чувствую не только людей и нежить, но и эфирную дрянь. Этот дар у меня был еще до поступления в спецучебку, но я его утаил. А те два агента ИСБ меня раскусили, потому что я сам себя выдал на зачистке: выстрелил один раз и спокойно стоял, пока остальные решетили павильон. А они при просмотре записей с камер это заметили.

– То-то же я удивлялся – пальнул наугад и с первого раза… Так ты точно знал, где он стоит?

– Не так чтоб очень точно, приблизительно. Пальнул и перестал ощущать его присутствие.

– А как ты различаешь людей и эфириалов по ощущению? Ты не мог перепутать?

– Исключено. Живого и мертвого еще мог бы спутать – там для меня разницы почти нет. Но ощущение эфириала сопровождается чувством омерзения. Его не спутать ни с чем.

Лицо Мэрриота приобрело классическое киношно-задумчивое выражение, как представляют себе размышляющих сыщиков режиссеры и зрители.