Сочинения в 2 т. Том 1
Шрифт:
«Кто такая?»
«Не знаю, Сидор Петрович, а только как уехала она внезапно — в душе у меня запекло».
«И что же, до сих пор печет?»
«Печет, — говорю, — еще сильнее…»
«Плохо, Лука, твое дело. Я сам эту стадию когда-то прошел. А между прочим, знаешь, кто этот, с усами? Это известный в тресте инженер Прокопенко. Высокий специалист!..»
Услышал я это и на табурет опустился. Знаменитость! Куда же мне с ним тягаться? Баста. Все кончено.
Чуткий человек Сидор Петрович об руку меня взял, по коридору прогуливает, разговором веселым хочет отвлечь. Но видит, что я как ночь и разговор не помогает. Когда мы по коридору
«Два раза по двести!»
Она без промедления и налила. Но Сидор Петрович сгреб стаканы и аккуратно в графин обратно перелил.
«Другие пьют из сочувствия, — говорит. — А я из сочувствия отказываюсь. Да и тебе оно ни к чему. Ты лучше сну теперь, Лука, доверься. Сон силы даст и выход подскажет».
Так я и сделал. Улегся и словно в ночь провалился. Ранним утром меня разбудили:
«Машина подана… Едем!»
Смотрел я с горки, с Каменного Брода, на малый областной городок: в каком же доме она живет?
В тот месяц трудная работа бригаде нашей выпала. Оккупанты шахту совсем изувечили. А машин в те, первые, дни не было еще никаких. Позже они появились в полном достатке. Бывалый человек Сидор Петрович и тот головой качал:
«Сколько сил нужно!»
Пока спустишься в шахту, промочит тебя до костей, сквозняком прошибет, в штреке воды по колени, сплошные завалы дорогу преграждают, кровля так и валится, не успеваешь закрепить. А штрек наш главный. На него вся надежда. Там, за осыпями, уголь ждет. Люди каждый час отсчитывают: когда же уголь начнем давать? Работали мы будто на пожаре. О, славушка донецкая недаром гремит! Великий был труд, поистине великий, отважней, может, и не было другого труда. Не камень, а будто крепость мы вражью громили, чтобы огонь победный поскорее добыть. Я тоже работал как двужильный: в самые опасные места ходил. А теперь силы мои будто утроились.
Месяц прошел или больше — не помню. Бриться совсем я забросил. Спецовку редко снимал. Открою шкаф, посмотрю на костюмчик, складки потрогаю, что после дождя на нем остались, и снова дверцу тихо закрою.
«Довольно, — скажу себе. — Был уже франтом…»
После смены вымоюсь в бане — и спать. Заработком своим тоже мало интересовался. Знаю одно: работаем, сил не жалея. Пусть, кто приставлен к этому, высчитывает процент. А процент, оказывается, не сотенный — тысячный вышел! На тысячу процентов мы штрек за месяц продвинули. Главное, что пробились мы к пласту. Уголь пошел на-гора. Вот главная наша победа! И заработал я как помощник бригадира десять тысяч рублей.
— Здорово! — вырывается у Кузьмы. А Николай тут же сыплет ядовитой скороговоркой:
— Не выдержал… Заинтересовался! Тебе бы такие деньги, Полюшку свою, старушку, небось в шелка бы одел!..
— Не так же, как ты, транжира! — строго отзывается Кузьма. — Тебе что рубль, что сотня…
— Да будет вам, не ссорьтесь, — останавливает их Белоконь. — Я тоже, когда сказал мне об этом Сидор Петрович, глаза раскрыл:
«Да неужели?..»
Славный старик в усы посмеивается:
«Верную позицию ты, парень, занял. Другой бы к водке потянулся, а ты, — говорит, — силен! Нашего, железного корня, молодец!»
В тот же день стало известно, что премия нашей бригаде присуждена. Какая? Никто не знает. Но человек специальный из треста уже приехал и вечером в конторе будет ждать.
Побрился я, спецовку новую
одел, матросскую тельняшку под низ, — вечерком прихожу к конторе, сажусь на крылечко, жду. Ждать, однако, не долго пришлось, слышу, по фамилии вызывают. Прямо к начальнику шахты сторож меня ведет, в приемной, оказывается, все наши уже собрались.Тут двери нараспашку. Просят войти. Я самым последним вхожу — с папироской замешкался. Вхожу и — вот она — судьба! За столом между начальником шахты и еще каким-то человеком Машенька моя сидит.
— Ух ты! — вздыхает Николай.
Смотрю и глазам не верю, ну, конечно же, она. Что тут со мной сталось? За спины товарищей спрятался, боком к стенке прислонился, весь мел на спецовку собрал.
Машенька меня не замечает. Бумаги какие-то просматривает, что-то соседу улыбаясь говорит. А сосед… Фу, анафема! А сосед никто другой, тот самый, усатый.
— Опять же! — вырывается у Кузьмы. — Действительно…
Теперь Николай одергивает его коротко и строго:
— Не вмешивайся…
— Сидор Петрович тоже ее узнал, — неторопливо продолжает Белоконь, чуть приметно, задумчиво улыбаясь. — Виду, однако, не подал, лишь к двери отошел и хитро глазом на меня косит. Это он отступление мне отрезал. Ну и сообразительный старикан!
«Ладно, — говорю себе. — Будь, что будет. Если не узнает, и я ни слова не скажу. А если помнит… если только помнит…»
Мыслей этих не успел закончить, как Машенька встает из-за стола, просит товарищей садиться.
Говорит она о работе нашей удивленно и радостно и с таким знанием дела, будто сама в нашем штреке была и каждого в работе видела. Для меня ее речь, и глаза, и улыбка больше, чем радость, — крылья это мои. Много ли времени прошло? Снова меня по фамилии вызывают. Встаю, подхожу к столу. Машенька смотрит в список, читает.
«Здравствуйте, Лука Алексеевич!.. Так вот вы где! — Она подает мне руку. — Не думала не гадала об этой встрече».
А я ничего не могу сказать в ответ. В горле пересохло, сердце гремит. Взял я из руки ее часы наградные, поклонился и на место свое, стул опрокинувши, протопал.
Начальник шахты в честь награжденных форменный банкет устроил. Гостей он тоже упросил остаться, хотя усач и отнекивался. Ловкий человек Сидор Петрович и это дело уладил. Подступил он к усатому и говорит:
«От имени всей бригады, товарищ Прокопенко, просим. А не останетесь, мы сейчас же с вашей машины колеса поснимаем».
«Ладно, — говорит, — останусь. Машину не трогайте. А пока есть время, я в шахте должен побывать».
Ждали мы его, ждали да и сами к банкету приступили. Сидор Петрович рядом с Машенькой очутился. О чем он с ней говорил? Чему они вместе смеялись? Может, подумал я, надо мной он трунит? Встаю, прямо к Машеньке подхожу, прошу разрешения возле нее устроиться.
Сидор Петрович сразу же мне место уступает, потихоньку за локоть тронул, мол, не робей.
Разговор между нами такой произошел:
«Я очень доволен и рад, Машенька, что вы меня узнали. Скажите мне, кто вы?»
Она удивляется моему вопросу?
«Я ведь говорила сегодня, Лука Алексеевич, или вы прослушали? Я — горный инженер. Работник треста».
«А этот, усатый, кем вам доводится?»
«Прокопенко? Он главный инженер. Мой начальник».
«Что он? Хороший человек?»
«О, — говорит, — очень хороший!»
Словно толкнуло это меня. И почему бы? Как будто я хотел, чтобы он обязательно паршивцем оказался.