Сочинения в двух томах. Том 2

Эта эпоха, снабдившая историю громадным материалом, не создала ни одного значительного историка. Кларен-дон ²⁰, правда, всегда будет считаться интересным писателем, даже независимо от любопытства, побуждающего нас узнать о рассказываемых им событиях. Его стиль нуден и многословен, он душит нас своими длиннейшими периодами. Но в тот момент, когда мы его порицаем, он вдруг обнаруживает богатство воображения и чувства. Он кажется более пристрастным, чем есть в действительности; по-видимому, он постоянно стремится оправдать короля, но его апология часто хорошо обоснована. Он менее пристрастен при описании фактов, чем при изображении характеров: он был слишком честен, чтобы искажать первые, тогда как его симпатии невольно делали последние совершенно неузнаваемыми. Дух честности и доброты наполняет весь его труд; и те же качества были украшением всей жизни этого автора. Он умер в 1674 году, в возрасте 66 лет.

Таковы главные сочинения, которые задерживают на себе внимание потомков. Все те бесчисленные произведения, которыми тогда изобиловала печать: плоды религиозного лицемерия, партийные декламации, утонченная теология,—все это давно предано забвению. Даже такие писатели, как Селден, главное достоинство которого состояло в его учености, или Чиллингворт, этот неистовый противник папистов, едва ли когда-либо займут место среди английских классиков [...]

Нравы и науки (том II, (раздел] III, «Правление Якова II», гл. II)²¹

[...] В период правления этих двух королей²² народ в значительной мере освободился от того дикого фанатизма, который тяготел над ним раньше. И еще вопрос, потерпел ли он вследствие этой перемены урон с точки зрения морали, хотя у него и появились новые пороки. В силу примера, подаваемого Карлом II и «кавалерами», распущенность и невоздержанность стали очень распространены среди нации. Чревоугодие превратилось в культ. Любовь стали рассматривать больше как естественную потребность, чем как возвышенное чувство. Характер женщин утратил национальную черту целомудрия, и в то же время женщины не сумели воспитать в мужчинах ни чуткости, ни нежности.

Мрачные стороны предшествующего века, обусловленные чрезмерными претензиями на набожность, породили дух иррелигиозности ²⁶⁶; многие остроумные люди того времени были обвинены в деизме. Считается, что кроме ученых и философов Шефтсбери, Галифакс, Бекингем, Малгрейв, Сандерленд, Эссекс, Рочестер, Сидни и Темпл²³ придерживались подобных взглядов.

Вновь возродились те междоусобицы, которые прежде раздирали нацию, и сторонники разных фракций повели борьбу, используя самые неблагородные и низкие приемы. Король Карл, являя своими манерами образец изящества и вежливости, способствовал совершенствованию вежливости у англичан, насколько это позволяли междоусобицы, больше всего наносившие ей вред. Его придворных долго отличали в Англии по их любезным и приятным манерам.

[...] Во мраке фанатизма и невежества, охватившего нацию в периоды республики и протектората, нашлось несколько невозмутимых философов, которые в уединении Оксфорда продолжали свои научные занятия и организовывали конференции, чтобы знакомить друг друга со своими открытиями в области физики и геометрии. Этим философским беседам содействовал Уилкинс, священник, который был женат на сестре Кромвеля и назначен епископом Честера. Сразу же после реставрации эти ученые добились получения патента, и, поскольку число их возросло, они объединились в Королевское общество.

Но кроме патента, они не получили от короля ничего. Хотя Карл очень увлекался науками, в особенности химией и механикой, он вдохновлял этих ученых только своим примером, но не щедростью. Вымогатели, придворные и любовницы, которыми он был постоянно окружен, поглощали все его средства и не оставляли ему ни средств для поощрения научных трудов, ни возможности уделить им внимание. Его современник Людовик ²⁴ не обладал умом и в особенности знаниями Карла, зато намного превосходил его в щедрости. Помимо того что он оказывал материальную поддержку ученым во всей Европе, в его академиях были установлены твердые правила и обеспечивались щедрые стипендии. Его щедрость весьма украсила память о нем и в глазах великодушной части человечества искупила многие ошибки его правления. Было бы удивительно, если бы его примеру не последовали его преемники, с тех пор как стало ясно, что столь обширная, благотворная и прославленная щедрость обходится монарху гораздо дешевле, чем содержание одной-единственной пустой и чванливой фаворитки или придворного.

Хотя Французская академия наук всячески направлялась, поощрялась и поддерживалась монархом, в Англии появились гораздо более значительные таланты, снискавшие всеобщее уважение и привлекшие внимание к их стране. Кроме Уилкинса, Рена, Уоллиса, выдающихся математиков, это—1ук, проводивший тщательные наблюдения посредством микроскопа, и Сиденхем, который вновь восстановил истинную физику. На это время приходится период расцвета Бойля и Ньютона, людей, которые сделали осторожные и потому более верные шаги по той единственной дороге, которая ведет к истинной философии.

Бойль усовершенствовал пневматический двигатель, изобретенный Отто Герике, и благодаря этому получил возможность провести несколько новых и интересных опытов с воздухом, равно как и с другими телами. Его химия вызывает восхищение у людей, знакомых с этим искусством, его гидростатика содержит в себе более обширное соединение рассуждений и находок изобретательности с экспериментами, чем какие-либо другие из его работ; но его рассуждения еще далеки от той дерзкой самоуверенности и безрассудной опрометчивости, которые сбили с пути так много философов. Бойль был ярым приверженцем механистической философии, теории, которая, раскрывая некоторые из тайн природы и позволяя нам домысливать остальное, столь удобна для людского тщеславия и любопытства. Он умер в 1691 году, в возрасте 65 лет.

Что касается Ньютона, то Англия может похвастаться тем, что именно в ней появился величайший и редчайший гений, когда-либо украшавший и просвещавший род человеческий. Он был очень осторожен в выводах, стремясь допускать только те принципы, которые подтверждаются экспериментами, но если они подтверждались, то он решительно принимал всякий из них, каким бы смелым и необычным он ни был. Слишком скромный, чтобы осознать свое превосходство над остальным человечеством, он не помышлял поэтому о том, чтобы приспособить свои рассуждения к общему уровню. Он долго был неизвестен миру, так как больше беспокоился о том, чтобы стать достойным, нежели о том, чтобы прославиться. Но наконец слава его вспыхнула с таким блеском, которого едва ли раньше какой-либо из писателей достигал при своей жизни. Хотя Ньютон, казалось, сбросил все покровы с некоторых тайн природы, он в то же время обнаружил несовершенство механистической философии и тем самым возвратил изначальные тайны в тот мрак, в котором они всегда пребывали и будут пребывать. Он умер в 1727 году, в возрасте 85 лет.

Это время не было столь же благоприятным для изящной словесности, каким оно было для наук. Карл, очень ценивший остроумие и сам обладавший им в значительной мере, любивший хорошую беседу, способствовал, однако, скорее упадку, нежели развитию, поэзии и прозы своего времени. Когда в период реставрации были открыты театры и развлечениям и искусству вновь была дана свобода, люди после столь долгого воздержания набросились на эти деликатесы, следуя скорее жадности, чем вкусу, и самое грубое и низкопробное остроумие так же охотно воспринималось при дворе, как и в простонародье. Пьесы, которые ставились в это время в театре, были таким чудовищным сплетением нелепостей и глупости, были настолько лишены всякой мысли и даже просто здравого смысла, что могли бы стать позором английской литературы, если бы нация не искупила своего прежнего обожания их полнейшим забвением, на которое они теперь осуждены.

[... ] Правление Карла II, которое иные люди нелепо изображают, как наш век Августа, задержало развитие изящной словесности на острове, а затем обнаружилось, что безмерная распущенность, которую допускали или скорее даже приветствовали при дворе, была еще более вредна для нее, чем ханжество, нелепости и [религиозное] исступление предшествующего периода.

Многие из знаменитых писателей той эпохи остаются памятниками гению, развращенному непристойностями и дурным вкусом, но более всех Драйден, выделяющийся столь большим талантом и столь грубым злоупотреблением им. Его пьесы, за исключением нескольких сцен, совершенно обезображены пороком, глупостью или же тем и другим вместе. Его переводы слишком ясно являют собой результат поспешности и голода. Даже его басни—это плохо выбранные сказки, изложенные неправильным, хотя и живым, стихом [...]