Социологический ежегодник 2010
Шрифт:
Таким образом, резюмирует свои выводы автор статьи, «поляризация политической и публичной социологии в модели Буравого, привязанная к необоснованному противопоставлению рефлексии и инструментализма, затушевывает существенную внутреннюю разнородность первой и заставляет ассоциировать вторую исключительно с гражданским обществом в их совместной оппозиции государству» (с. 64). Морроу предпочитает не отдавать политическую социологию на откуп сугубо инструментальной перспективе социального видения, лишенной ценностного компонента, а просто дифференцировать две модели прикладного социально-политического знания – технократическую и демократическую (просвещенный либерализм), которые «обусловливают несовпадение типов рефлексии о приоритете целей / средств в границах демократических форм организации публичной сферы». Помимо этого,
В суммарном виде отношения политической и публичной социологии, по версии Морроу, выглядят следующим образом. Оба сегмента дисциплины определяются в терминах средств и целей рациональной трансформации общественной жизни. Политическая социология более «краткосрочна», ее пространственный и временной горизонты уже, чем у социологии публичной. Кроме того, она в основном имеет дело с государственными структурами и частными лицами и опирается на эмпирическое знание, используя его для обоснования по преимуществу инструментального решения проблем (с позиций узкой, или конвенциональной, этики ответственности, в рамках которой, однако, возможно соперничество технократической и либеральной моделей). Публичная социология, не связанная необходимостью принятия быстрых сиюминутных решений, выступает главным образом от имени «униженных и оскорбленных», а также – грядущих поколений и защищает ценности, которые по разным причинам остались за бортом текущей политики (и политической социологии). При этом «традиционная» публичная социология ориентирована на изменение политики государства, а «органическая» – на мобилизацию ресурсов для защиты гражданского общества.
Заключительный этап преобразования схемы Буравого автор статьи связывает с решением вопроса об условиях институционализации социологии как научной дисциплины в современном (и будущем) демократическом обществе. Он считает бесперспективной попытку Буравого решить эту проблему путем сопоставления своей модели со схемой Парсонса, между которыми создатель четырехчастной социологии усматривает «ненамеренное сходство». Морроу считает ошибочной саму попытку классифицировать типы социологического знания в рамках какой-то бы ни было формальной матрицы, равно как и стремление провозгласить один из них (в данном случае – публичную социологию) всемирно-историческим основанием социального познания и общественной трансформации. «Альтернативное объяснение, – пишет Морроу, – состоит в интерпретации профессиональной социологии, социальной теории, политической и публичной социологии как исторически конституированных условий, обеспечивающих легитимность социологических исследований в рамках европейского модерна». Четыре лика социологического знания, за каждым из которых стоят те или иные эпистемологические и ценностные предпосылки, «обеспечивают теоретическую и практическую возможность институционализации социологии в современном демократическом обществе – как автономного дисциплинарного знания (знаний), которое могло бы способствовать информационному обеспечению социальных практик (в качестве политической и публичной социологии) в интересах гуманизации и демократизации общественной жизни» (с. 65).
1. Abbot A. For humanist sociology // Public sociology: Fifteen eminent sociologists debate politics and the profession in the twenty-first century / Ed. by D. Clawson. – Berkeley: Univ. of California press, 2007. – P. 195–209.
2. Burawoy M. For public sociology: 2004 American sociological association presidential address // American sociological rev. – Wash., 2005. – Vol. 70, N 1. – P. 4–28.
3. Ericson R. Publicizing sociology // British j. of sociology. – Oxford; L.: 2005. – Vol. 56, N 3. – P. 365–372.
4. Handbook of action theory: Participative inquiry and practice / Ed. by P. Reason, H. Bradbury. – L.; Thousand Oaks (CA): SAGE, 2001. – 468 p.
5. Morrow R.A. Critical theory and methodology. – L: SAGE, 1994. – 381 p.
6. Morrow R.A., Torres C.A. Reading Freire and Habermas: Critical pedagogy and transformative change. – N.Y.: Columbia univ. press, 2002. – 211 p.
7. Turner G.H. Is public sociology such a good idea? // American sociologist. – N.Y., 2005. – Vol. 36, N 3–4. – P. 27–45.
8. Wallerstein I. The sociologist and the public sphere // Public sociology / Ed. by D. Clawson. – Berkeley: Univ. of California press, 2007. – P. 169–175.
Публичная социология и изучение будущего: Возможное, вероятное, предпочтительное
Реферируемая статья написана почетным профессором Йельского университета Венделлом Беллом. Используя метафору «ангела истории», смотрящего в прошлое и видящего в нем одни катастрофы, – метафору, к которой обращался в проекте публичной социологии М. Буравой, – В. Белл акцентирует внимание читателя на возможности тем или иным образом влиять на ход истории. Он призывает современных мужчин и женщин не просто плыть по реке Лете в будущее, но, оглядываясь на пройденный путь, аккуратно проходить пороги и лавировать между водоворотами.
Белл вполне разделяет проект публичной социологии Буравого. Особенно тот его аспект, который указывает на взаимозависимость и взаимообусловленность всех четырех «социологий» (профессиональной, политической, критической и публичной). Однако Белл предлагает обратить внимание на два аспекта публичной социологии в проекте Буравого, не получивших у него достаточного развития, но требующих пояснения. Это, во-первых, выдвижение публичной социологией предположений о будущем, которые должны быть валидными и надежными. И во-вторых, это вынесение ею ценностных суждений нормативного характера.
Оба эти момента непосредственным образом связаны с будущим, с прогностическими возможностями социологии и ее нормативностью. Внося социальное знание в публичное пространство, социальные ученые не только определенным образом влияют на решение актуальных проблем, но и добавляют к текущей дискуссии элемент долженствования. Отсюда и возникает проблематика валидного социального знания и ценностных суждений социологов. Она раскрывается в двух вопросах, поставленных автором в настоящей статье. А именно: как возможно социальное знание о будущем, если будущее per se является недоступным для измерения с помощью методологии эмпирических социальных исследований? И каким образом социальные исследования могут быть основой для нормативных оценок, если конвенциональные убеждения ученых являются субъективными?
Автор поставил перед публичной социологией достаточно серьезные вопросы, поиск ответов на которые требует углубленного обсуждения эпистемологических оснований социологии. В рамках данной статьи основное внимание сосредоточено на проблемах прикладной социологии, инструментарий которой позволяет изучать отношение людей к будущему, исследовать их планы на будущее, а также их представления о том, каким оно должно быть. Автор напоминает, что это могут быть как одномоментные, так и лонгитюдные исследования. По словам Белла, будущее присутствует здесь и сейчас. И социологи в состоянии зафиксировать то, что может произойти в будущем. Белл предлагает говорить о прогностической силе социального знания, о каузальных связях, раскрытие которых создает предпосылки для контроля над будущим. Контролю поддается и повседневная практика планирования будущего, связанная с разработкой проектов, инвестированием и т.п.
Привнесение в публичное пространство информации об обществе, о перспективах на будущее оказывает влияние на действия людей. Автор напоминает читателю о самосбывающихся и самоопровергающихся прогнозах, реализация или нереализация которых является следствием того, что саморефлексивное общество определенным образом реагирует на новую описательную или прогностическую информацию. Индивиды, осуществляющие планирование на микроуровне социальных отношений, в рамках этого процесса накапливают опыт принятия решений и социальной активности.