Социологический ежегодник 2011

Во-вторых, если перевернуть одно известное высказывание, если вы реально хотите изменить неравный мир, то первым делом надо его понять. И опять-таки большинство социологов, включая меня, ориентированы на реформу, но наши активистские устремления не могут быть осуществлены путем морализаторства, проповедей и идеологических манифестов, а только путем открытия механизмов и закономерностей социальной жизни, в том числе тех, которые создают и питают неравенства и несправедливости. Карл Маркс провел большую часть своей жизни в библиотеке, а не на баррикадах, и гигантом социальной науки он стал не благодаря «Коммунистическому манифесту», а благодаря «Капиталу».

В-третьих, существует одна социология для многих социальных миров 31 . Механизмы и закономерности социальной жизни универсальны для всего человеческого рода, хотя, конечно, они проявляются по-разному в разных цивилизациях, культурах, обществах или сегментах обществ. Между тем даже последние постепенно становятся более единообразными в силу глобализации, если только не брать то, что относится к несправедливым неравенствам (Север versus Юг; ядро versus периферия; расовые, гендерные и классовые подразделения внутри обществ), и религиозные фундаментализмы (верующие versus неверующие).

31

См. мою статью: Sztompka P. One sociology or many? // The ISA handbook of diverse sociological traditions / Ed. by S. Patel. – L.: Sage, 2010. – P. 21–28.

В-четвертых, стандарты социологического исследования и хорошей теории универсальны; они включены в кумулятивно развивающийся багаж методов и плюралистический архив социологических теорий. Ни к какому «позитивизму» это отношения не имеет, ибо качественные методологии, как и господствующие сегодня интерпретативные теории, сознавая специфику своего социального предметного содержания, требуют также универсальных стандартов, пусть даже и отличающихся от стандартов «позитивистской» социологии, пытающейся имитировать естественные науки.

В-пятых, греховное происхождение не дисквалифицирует результат. Тот исторический факт, что создание стандартного набора инструментов и плюралистического архива теорий инициировали бородатые старцы, по большей части евреи, жившие в Германии, Франции и Британии, и что далее они развивались в основном в Западной Европе и в США, ничего не говорит об их внутреннем качестве. Последнее всегда подвергалось и должно впредь подвергаться скептической проверке, исправлению и улучшению. Отказ от этой методологической и теоретической традиции – признак обскурантизма. Вместо этого я бы рекомендовал вместе с Ньютоном и Мертоном «стоять на плечах гигантов».

В-шестых, тщетная попытка создать «альтернативные» или «корневые» социологии разрушительна для дисциплины. Наука, в том числе социальная наука, не знает границ. Она развивается как общий фонд знания, вклад в который вносят все национальные, континентальные, региональные и даже локальные социологии, и вклад этот более чем приветствуется. У этих социологий могут быть уникальные возможности исследования, уникальные исследовательские повестки дня, особые проблемные акценты и ориентации, но никаких альтернативных методологий или «индигенных» теорий им не требуется. Вместо отстаивания необходимости «индигенных» социологий я бы посоветовал: просто делайте социологию. В незападном мире делается очень много важной социологической работы. Но обычно она базируется на стандартных методологиях и вносит вклад в универсальный фонд теорий. И в ней нет ничего альтернативного или «индигенного»; это просто хорошая социология.

В-седьмых, требование развития национальных социологий не имеет особого смысла в нашем сегодняшнем глобализирующемся и все более и более космополитическом мире. То, что страны, или национальные государства, различаются, не означает, что их социологии являются или должны быть разными. Единственный смысл «национального» в этой области касается некоторых сохраняющихся институциональных различий, наличия разных отцов-основателей, разных фокусировок исследований. Но результаты, если они заслуживают того, чтобы именоваться «социологией», а не просто ареальными исследованиями или локальной статистикой, должны быть в достаточной мере абстрактными, чтобы обогащать универсальный фонд социологического знания. Будущее (в том числе МСА) не за национальными социологиями, а за исследовательскими группами или сетями (нынешними исследовательскими комитетами, тематическими группами или рабочими группами).

В-восьмых, тот исторический факт, что в авиасообщении, туризме, компьютерах, Интернете и науке, в том числе социологии, наиболее широко используемым средством коммуникации стал естественный язык, английский, а не искусственный, специально изобретенный (скажем, эсперанто), – это не катастрофа, а великая возможность. Особенно это касается социологов из ограниченных языковых ареалов (вроде моего), которые ныне имеют в своем распоряжении большую часть универсального социологического наследия (через переводы на английский) и обретают зримость и возможность внести свою лепту в универсальный фонд (через публикации на английском).

В-девятых, ошибочно думать, что экзистенциальная ситуация исследователя дает эпистемологические преимущества. Выявление механизмов и закономерностей несправедливостей и неравенств вовсе не было исключительным достижением неудачников или инсайдеров. Многие примеры указывают как раз на противоположное. Прочная легитимность в науке может быть обеспечена единственно качеством результатов, но никак не социальным статусом ученого.

В-десятых, ценностные суждения и идеологическая предвзятость в социологии неизбежны и даже допустимы на эвристической стадии отбора проблемы или темы исследования, но не должны присутствовать в конечных результатах и их обосновании. И кроме того, все ценности, как советовал Гуннар Мюрдаль 32 , должны быть открыто предъявлены для обсуждения. Это я и пытался сказать в своих десяти тезисах.

32

Myrdal G. Objectivity in social research. – N.Y.: Pantheon books, 1969.

Пер. с англ. В.Г. Николаева

«Пациент отказался от госпитализации», или в защиту социологии

Н.Е. Покровский

После многих лет, проведенных мной в сфере профессиональной и международной социологии, у меня сложилось явственное чувство, что будущему социологии в сегодняшнем мире угрожает серьезная опасность. Ее судьба сегодня менее ясна, а наши ряды более разрозненны, чем когда-либо раньше. Попытаюсь облечь свои внутренние ощущения и интуиции в рациональную форму. «Нуждаемся ли мы на самом деле в защите социологии? От кого? И почему именно сейчас?» Я часто задаю себе эти вопросы как в отношении России, моей родной страны, так и в отношении остального мира. Я терпеть не могу пессимистической тональности, но приходится прибегать к ней. Сегодня, на мой взгляд, существуют как критические внешние риски для социологии, так и угрозы, идущие изнутри нашей профессиональной группы.

Опасность извне

Внешние опасности сводятся к одной основной угрозе. Говоря начистоту, в сегодняшнем мире социология быстро теряет свое влияние и авторитет. Ни властные структуры (прежде всего, государство), ни бизнес, ни население не проявляют особого интереса к тому, что можно назвать «рациональным диагнозом» клинического состояния социального. Вместо этого правят бал различные иррациональные силы. Почти повсюду преобладают старые и новоизобретенные формы религии, социальная мифология, идеология и массовая ослепленность. Эти силы без труда отодвинули в сторону рациональность, даже в социальных науках. В таких условиях сфера рационалистической и научной социологии значительно сужается. А ведь свет разума – это единственное основание, на котором держатся сила и жизнеспособность социологии. Мы, социологи, призваны давать обществам диагноз их состояния. Между тем кажется все более очевидным, что «клиенты», или «пациенты», т.е. наши общества, выбирают отказ от диагноза и госпитализации. Наши общества чувствуют себя довольно комфортно без социологического диагноза, невзирая на то, что состояние «пациента» во многих случаях явно критическое. Иными словами, внешняя опасность для социологии проистекает из отказа общества от рационально и научно обоснованного анализа текущей ситуации. Это и впрямь тот случай, когда «пациент отказался от госпитализации».

Опасность изнутри

Неудивительно, что для социологии существуют и внутренние угрозы, и они связаны с внешними. Поскольку многие социологи и социологические сообщества видят, что их социальная роль и общественная значимость все более падают, то они решили превратить социологию в «социальную силу», своего рода широкое социальное движение за построение лучшего общества. Исходя из этого понимания социологии, вопросы научности и высокой профессиональной образованности оказались отодвинутыми на задний план, а на передний план была вынесена программа социологии как общественного служения и революционного преобразования мира. Социологи до сих пор лишь разными способами объясняли мир, задача же состоит в том, чтобы его изменить. Этот знаменитый лозунг Маркса, слегка перефразированный, стал фактически девизом для тех, кто пытается сегодня изменить мир задолго до того, как мы сумеем его понять и научно объяснить. У таких социологов публичное действие заведомо предшествует знанию. Можем ли мы с этим согласиться? Я не могу. Хотя бы потому, что в нашей стране, России, мы хорошо знаем из истории, начавшейся после 1917 г., что значит радикально перестраивать общество до того, как оно будет проанализировано и понято.