Содом и Гоморра. Города окрестности Сей

Вокруг приземистые лачуги из жести и досок от ящиков — обычный пейзаж предместий. Пустыри голой земли, иногда присыпанной гравием, за ними равнины, поросшие полынью и креозотами. Крики петухов, в воздухе запах дыма. Он сориентировался по серому свету на востоке и пошел в сторону города. На холодном рассвете там все еще горели фонари под темной стеной гор, придающих городам здешней пустыни особую уединенность. Навстречу попался мужчина, погоняющий осла, высоко нагруженного дровами. Где-то вдали начали бить церковные колокола. Мужчина улыбнулся ему лукавой улыбкой. Так, словно их двоих связывает какой-то общий секрет. Касающийся старости и юности, их взаимных претензий и справедливости этих претензий. И права на таковые претензии. Мира ушедшего и мира грядущего. Присущей им обоим мимолетности. А превыше всего — вошедшего в плоть и кровь понимания того, что красота и утрата едины.

Одноглазая старуха- criada [75] была первой, кто пришел к ней на помощь; стоически доковыляв по коридору в своих стоптанных тапках, она пихнула дверь и обнаружила, что девушка выгнулась на кровати в дугу и яростно содрогается в конвульсиях, будто на нее напал какой-то инкуб. У старухи были с собой ключи на ремешке, прилаженном к короткому огрызку палки от швабры, старуха быстро обернула палку простыней и сунула девушке в зубы. Изгибаясь, девушка билась и содрогалась, а старуха взобралась к ней на кровать и, прижимая к постели, удерживала. В дверях появилась вторая женщина со стаканом воды, но старуха, мотнув головой, отослала ее прочь.

75

Прислужница (исп.).

— Es como una mujer diab'olica [76] , — сказала женщина.

— Vete, — крикнула ей criada. — No es diab'olica. Vete [77] .

Но в дверях уже начали собираться проститутки заведения, понемногу набиваясь в комнату, — все с лицами, намазанными кремом, в папильотках и всякого рода ночных рубашках и пижамах; галдя, они собрались около кровати, одна протиснулась вперед со статуэткой Святой Девы в руке; воздев ее, она стала крестить ею кровать, в то время как другая схватила руку девушки и стала привязывать ее к угловому столбу кровати кушаком от халата. Губы девушки были в крови, и проститутки — то одна, то другая — подходили и обмакивали в кровь носовые платки, будто вытирают ей рот, но тут же, спрятав платок, уносили его с собой, а губы девушки продолжали кровоточить. Распрямили ей другую руку и тоже привязали, а вокруг кто нараспев читал молитвы, кто тихо крестился, а девушка выгибалась и билась, а потом ее глаза закатились, стали белыми и она одеревенела. Все понесли из своих комнат фигурки святых и позолоченные гипсовые коробочки с освященными в церкви предметами, кто-то уже принялся зажигать свечи, когда в дверях, в рубашке и жилете, появился хозяин заведения.

76

Она прямо как дьяволом одержимая (исп.).

77

Уходи!.. Никакая она не одержимая. Уходи! (исп.)

— Эдуардо! Эдуардо! — закричали все.

Войдя в комнату, он жестом всех отослал. Сбросил иконы и свечи на пол, ухватил прислужницу за руку и отшвырнул.

– !Basta! — вскричал он. — !Basta! [78]

Проститутки сбились кучкой, всхлипывая, запахивая халат на качающихся грудях. Отошли к двери. Одна criadaдержалась твердо.

– ?Por qu'e est'as esperando? [79]

78

Хватит!.. Хватит! (исп.)

79

А ты чего ждешь? (исп.)

Та сверкнула на него единственным глазом. Но с места не сдвинулась.

Откуда-то из-под одежды он извлек итальянский складной нож с черной ониксовой рукояткой и серебряным заплечиком, наклонился и, срезав путы с запястий девушки, схватил одеяло и прикрыл им ее наготу, после чего сложил нож и убрал его так же бесшумно, как перед этим выхватил.

— No la moleste, — прошипела criada. — No la moleste [80] .

80

Оставь ее в покое (исп.).

— G'allate [81] .

— Golp'eame si tienes que golpear a alguien [82] .

Он повернулся, схватил старуху за волосы, выволок ее за дверь и, пихнув к проституткам, закрыл за ней дверь. Он бы ее и запер, но двери в заведении запирались только снаружи. Тем не менее обратно старуха не устремилась, а осталась стоять, лишь крикнула, чтобы он отдал ей ключи. Он стоял, смотрел на девушку. Кусок палки от швабры вывалился у нее изо рта и лежал на перепачканных кровью простынях. Он его поднял, подошел к двери, приоткрыл. Старуха отпрянула, подняв для защиты руку, но он лишь бросил стукнувшие и зазвеневшие ключи в дальний конец коридора и с громом снова захлопнул дверь.

81

Заткнись (исп.).

82

Ну ударь меня, если тебе нужно кого-нибудь ударить (исп.).

Она лежала, тихонько дыша. На кровати валялась какая-то тряпка, он ее поднял и секунду подержал, словно собираясь нагнуться и вытереть кровь с ее губ, но затем он эту тряпку отшвырнул, повернулся и, еще раз окинув взглядом разгром в комнате, тихо выругался себе под нос, вышел и плотно затворил за собой дверь.

Вард вывел жеребца из денника и пошел с ним по конюшенному проходу. В середине жеребец встал, дрожа и мелко переступая, как будто земля под его ногами сделалась ненадежной. Вард приступил к жеребцу ближе, заговорил с ним, а жеребец принялся вскидывать головой вверх-вниз, словно выражая согласие после яростного спора. У них такое бывало и прежде, но жеребец от этого не становился менее норовистым, а Вард — менее терпеливым. Он повел гарцующего жеребца дальше, мимо денников, где другие лошади кружились и вращали глазами.

Джон-Грейди держал кобылу в петле; когда в паддок ввели жеребца, она попыталась встать на дыбы. Извернулась на конце лассо, дернула задней ногой и опять попыталась встать на дыбы.

— А ничего, симпатичная кобылка, — сказал Вард.

— Да, сэр.

— А что это у нее с глазом?

— Прежний хозяин выбил палкой.

Вард провел косящего глазом жеребца вдоль периметра паддока.

— Взял да и выбил палкой? — сказал он.

— Да, сэр.

— А вот назад вставить ему было уже никак, верно я говорю?

— Да, сэр.

— Ну-ну, полегче, — сказал Вард. — Не балуй у меня. Смотри, какая кобылка-то справная.

— Да, сэр, — сказал Джон-Грейди. — Просто загляденье.

Вард рывками, с остановками, будто через пень в колоду вел жеребца. Низкорослая кобылка так выкатывала свой здоровый глаз, что он в конце концов сделался таким же белым, как и второй, слепой. Джей Си и еще один работник вошли в паддок, закрыли за собой ворота. Вард обернулся и как бы сквозь них бросил взгляд на стены паддока.

— Я что — тридцать раз повторять вам буду? — выкрикнул он. — Я же вам сказал: в дом, в дом идите!

Откуда-то появились две девочки-подростка, направились через двор к дому.

— Где Орен? — спросил Вард.

Джон-Грейди повернулся вместе с бьющейся кобылой. Он висел на ней всем телом, только и следя, чтобы она не отдавила ему ноги.

— Ему что-то понадобилось в Аламогордо.

— Теперь держи ее, — сказал Вард. — Главное, держи.

Жеребец стоял, раскачивая огромным фаллосом.

— Держи как следует! — сказал Вард.

— Да у меня все нормально.

— Он знает куда чего.

Кобыла взбрыкнула и лягнула одной ногой. С третьей попытки жеребец ее покрыл — со вздувшимися венами влез на нее, топчась на задних ногах и подрагивая мощными ляжками. Джон-Грейди стоял, держа все это на скрученном лассо, как дитя, который за веревочку, ко всеобщему удивлению, вытащил из бездны на свет божий бьющееся, задыхающееся чудище, вызванное к жизни неким загадочным колдовством. Петлю лассо он держал в одной руке, лицом прижимаясь к потной лошадиной шее. Слышал медленные вдохи ее легких, чувствовал ток крови по ее жилам. Слышал медленные глухие удары сердца, доносящиеся из глубины ее тела, как работа поршней двигателя в трюме корабля.