Софринский тарантас

Зато, когда, получившись у мастера, пришел в гараж Федор, дела наладились. Мало того что он колесо отремонтирует, так он еще и лишнюю запасочку сварганит. И чудо: постепенно к концу месяца почти у всех шоферов вместо одной — по две запаски к кабине прилепилось. А дело это большое, особенно в распутицу. Допустим, одно колесо прокололось, шофер, заменив его запасным, не спешит в гараж возвращаться, так как у него еще одно колесо есть.

«КрАЗы» и «МАЗы» в основном возят черную и красную глину для кирпичных заводов. Подъездные дороги хотя и присыпаны щебнем, но почти все разбитые; чего в их колдобинах только нет: доски, скобы, гвозди, шлак с металлическими рейками. Обычно весь этот мусор вываливают на дорогу солдаты, временно работающие на заводах. Дорогу они подравнивают как следует, но заодно, непроизвольно, конечно, способствуют проколу баллонов.

Федор двойным комплектом запасок спас шоферов от длительных, очень томительных и ненужных простоев. Мало того что машины стали работать без перерывов, но и зарплата у шоферов подскочила.

— Уголек, и где ты только раньше был?.. — часто, шутя, говорили довольные вулканизаторщиком шоферы. — Стоило тебе появиться в нашем гараже, как баллоны перестали лопаться… Латочки у тебя, что и говорить, капитальные, их не то что ножом, бритвой не отдерешь. Ты небось в зоне тоже баллонами заправлял? Ну чего молчишь? Признавайся.

Федор, внимательно посмотрев на шоферов, тяжко вздыхает:

— Десять лет я сиднем сидел… А остальные пять лет болванки в лагере грузил…

— А разве камер там у тебя не было?.. — удивлялись шоферы.

— Нет, не было… — с грустью отвечал им Федор и, повернувшись к ним спиной, стоял так до тех пор, покуда шоферы, поняв, что они мешают ему, понуро уходили.

— И зачем спросили мы его об этом?.. — вздыхали они после. — Оказывается, обидели мы ведь человека. Хорошо, что характер у него спокойный, а то другой набросился бы…

И после этого случая шоферы договорились о лагере Федору не напоминать. В общаге, где он прописан, есть у него крохотная комнатенка. Вещей в ней мало. Редко он в ней бывает, потому что дни и ночи проводит в гараже. Последнее время он почему-то боится покоя и тишины. Внешнее спокойствие и раньше, а сейчас тем более его пугает.

Он торопится жить. Хотя прекрасно понимает, что две жизни ему уже не прожить. Он успокаивается, если поблизости есть люди или когда гудят за спиной станки и моторы. Благо рядом с гаражом кирпичный завод, так что шума не занимать. Порой внешне он кажется беззаботным и даже каким-то смиренно-радостным. Но только смех все равно выдает грусть, мало того, что он беззвучен, но он так дыхание перехватывает, что лицо краснеет, жилы на шее непомерно наливаются, ноздри раздуваются и в какой-то горькой, холодной тревоге блестят глаза.

С трудом сдерживая волнение, он, опустив голову, старается поднести к лицу руку, чтобы ее прикосновением унять дрожь щек, но она, словно натыкаясь на какое-то препятствие, не поднимается.

Иногда, притаившись, он завидовал шоферам, которым жены приносили обед. Жены понимали и уважали труд мужей, говорили им ласковые слова, приободряли.

— А это кто?.. — первый раз увидев Федора, спросили они мужей.

— Наш вулканизаторщик… — с гордостью отвечали те, а потом вдруг в каком-то смущении добавляли: — Его казнить хотели, а он вот выжил… Если бы не он, то мы бы в этом году пропали…

И жены как-то виновато и сконфуженно смотрели на Федора. Такой маленький и, можно сказать, усыхающий человек больше походит не на работягу, а на мытаря; оказывается, их мужьям подсобляет. Руки у него золотые, к делу приспособлены. Так считали женщины и угощали Федора кто стаканом молока, а кто пирожком. Он благоговейно принимал эту пищу и торопливо съедал.

— Разные люди на свете бывают… — вздыхали шоферы. — Некоторые сразу же от горя погибают… А другие… Вот как наш Федор, знай себе живет.

Женщины с добродушием смотрели на Федора.

— Может, вам что зашить надо… Вы не стесняйтесь, говорите… — предлагали они. Но он отказывался:

— Я с одежонкой в ладу и покудова обхожусь без заплаточек…

И от этого отказа он казался всем очень добрым и ласковым.

На другой день бабы принесли ему кучу рубашек, брюк, старых костюмов. Он с благодарностью принял всю эту амуницию, но носить не стал, отнес в общагу.

— Ты не молчи, говори, если тебе что надо… — теребил его уважительно мастер.

— Ладно, если когда-нибудь мне что потребуется, я скажу… — успокаивал его Федор. — А сейчас я ни в чем не нуждаюсь… — и степенно и даже как-то гордо смотрел на мастера. Тот вздыхал и не знал, что ему сказать.

Летними ночами Федора часто беспокоят сны. Чтобы спрятаться от них, он накрывает голову фуфайкой. Иногда это помогает, и видения исчезают, а иногда так фантазии разрастаются, что Федор бредить начинает.

…В огромном котле, закутавшись в шинель, сидит вождь. Волосы и усы у него мокрые, откуда-то сверху падает на него вода. Лицо всепрощающее, голос светлый, слегка прерывающийся. Точно из преисподней он слышит голос:

— Федор, ты еще жив, а я уже мертв.

— Ты не прав, Гаврилыч… — отвечает ему Федор, он почему-то вождя называет Гаврилычем. — Это я умер, а ты еще жив.

— Нет, нет… — возражает ему тот. — Я в котле, а ты еще нет.

— Дело не в котле, а дело в славе… — спокойно произносит Федор. — Хотя после смерти и нет уже для тебя смысла в том, что будут говорить о тебе, но все же хочется, чтобы тебя считали умным, а не дураком.

Под котлом много дров, но в них нет огня. Это говорит о том, что судьба вождя не решена. Никому не известно, сколько еще времени сидеть ему в этом котле.

— К твоему котлу, Гаврилыч, никто никогда не подойдет… — произносит вдруг осмелевший Федор. — Так и будешь ты всю жизнь мучиться. От неведенья корчиться… Что может быть страшнее этого.

— Я людей не науськивал и не учил… Они сами все делали… — взорвался вдруг Гаврилыч-вождь.

«Чехарда какая-то…» — вздыхает, просыпаясь, Федор и, прокрутив в голове, уже натрезвую, еще раз сон, понимает, что в нем почти все слова из его лагерных писем, которые он по особому разрешению лагерного начальства отправлял в верха.

Федор выходит на воздух. Темнота вокруг тиха и спокойна. Лишь одно величавое небо, переполненное звездами, кажется взволнованным, словно только оно одно и понимает его и сочувствует ему. Кто создал этот мир над головой и вокруг? И что он значит? Федор смотрит на звезды.

— Сухарика не хочется?..

Федор вздрагивает. Перед ним стоит сторож, тоже, как и он, махонький.

— Что-то не спится… — вздыхает сторож и, достав из-за пазухи бутылку, жадно пьет прямо из горлышка мутноватую жидкость. Напившись, он вытирает усы. Федор, всмотревшись в него, в ужасе вздрагивает. Вождь, с которым он разговаривал во сне, стоит перед ним.