Сократ

– Сказал.

– Хорошо ли я тебя понял? Ты считаешь, что не существует неких сверхъестественных, невидимых сил, которые бы эти законы установили?

– Ты понял меня очень хорошо.

– Но в таком случае законы могли установить только сами люди. Согласен, милый Гиппий?

– Конечно. Это подтверждает мой тезис, - твердо ответил софист.

– Но ради чего установили люди законы? Чтоб им было хуже или лучше?

– В одних случаях лучше, в других хуже...
– Гиппий слегка повел рукой в сторону слушателей.

Те одобрительно зашумели.

– Не стану этого оспаривать, - неожиданно для Гиппия сказал Сократ. Но пойдем дальше, рассмотрим законы, с которыми человеку лучше, нежели без них.

– Следую за тобой!
– охотно откликнулся Гиппий, уверенный, что, чем ближе подойдет Сократ к некоторым законам, тем легче будет подвергнуть их критике.

Сократ переступил с ноги на ногу, как бы удостоверяясь, что стоять ему удобно, и заговорил о тех законах и реформах, с помощью которых Солон ограничил избыток роскоши у одних и взял под защиту других, обедневших.

– Солон, - сказал Сократ, - назвал единственными виновниками всякого зла и бедствий алчных богачей, эвпатридов, которые наживаются на земле и на труде рабов. Неограниченная свобода выгодна именно им. Твоя речь, милый гость, звучит так, словно ты говоришь богачам: удачи вам, друзья, наживайтесь без затраты своего труда!

В толпе слушателей уже какое-то время накипало, и теперь вскипело. Софисты роптали, топали, Антифонт замахал руками:

– Этого Гиппий не говорил!

Но кто-то из стоявших поближе воскликнул:

– Не говорил, но так можно было его понять!

– Хайре, Сократ! Хайре, Сократ!
– выскакивали отдельные голоса и скоро слились в единый хор.

Сократ мягкой улыбкой успокоил возбуждение. Вот он протянул к Гиппию обнаженную руку, без браслетов и перстней:

– Мы встретились сегодня впервые, милый Гиппий из Элиды, но твои мудрые речи, которые слышали во всех греческих городах, дошли до меня прежде тебя самого. Буду ли я несправедлив к тебе, если скажу вот здесь, при всех, что никто из учителей мудрости не признает столь открыто, как ты, естественное право человека - против права, установленного и одобренного многими людьми?

– Я горжусь этим, Сократ, - возразил Гиппий.
– Каждый человек жаждет естественного права, данного ему природой.

Сократ, словно не зная, как быть дальше, спросил:

– Ты изучаешь историю?

– Конечно, - ответил Гиппий.
– Мог ли я обучать истории, если б сам не был ее учеником?

– Очень рад услышать это. Значит, мне уже нет надобности поучать тебя, коли сама история учит, что все права и преимущества забрали себе богатые и могущественные, отказывая в них всем прочим.

Гиппий широким взмахом распахнул хламиду и с большим нажимом произнес:

– Я признаю естественное право за каждым человеком!

На пафос софиста Сократ возразил будничным тоном:

– На словах - да, допускаю. Однако от слов твоих до дел далеко, да последние, пожалуй, никогда у тебя и не родятся. А вот Солон, как тебе известно из истории, ограничил законом неограниченную свободу богачей наживаться корыстно. Так что же - эти законы на пользу или во вред людям, милый Гиппий?

– Зачем ты спрашиваешь меня о том, что знаешь сам?
– раздраженно отозвался тот.

– Очень просто, - объяснил Сократ.
– В любом утверждении скрыто его частичное отрицание и в любом отрицании - его частичное утверждение. Ты, больше меня повидавший мир, мог бы помочь мне лучше разобраться в этом.

Гиппий в тщеславии своем думал показать себя мудрее Сократа:

– Частичное отрицание еще не отрицает всего утверждения, так же как и частичное утверждение не опровергает отрицания в целом.

– Отлично, Гиппий!
– воскликнул Сократ.
– Но тогда ты, несомненно, согласишься, что закон одним во вред, другим же на пользу. И тут нельзя умолчать о том, что наши демократические законы - на пользу многим, во вред немногим. Однако...
– Сократ почесал бороду.
– Ты, Гиппий, если память мне не изменяет, сказал, что признаешь естественное право за всеми.

– Не могу отрицать этого. Здесь много свидетелей тому, что память твоя верна, но я и не собираюсь этого отрицать.
– Гиппий самодовольно усмехнулся и процитировал строки из элегии Солона: - "И тех, кто здесь, на родине, влачился в гнусном рабстве, дрожа пред господином, я освободил. Законов мощью это я свершил, соединив умело насилье с правом, и сделал все, что обещал".
– Гиппий засмеялся уже громко.
– Ты хорошо расслышал, Сократ, слово "насилье"? От кого-нибудь из вас ускользнуло ли слово "насилье"?
– обратился он к толпе.

– Ни от кого! Мы слышали!
– закричали зрители.
– Продолжай, Гиппий!

Гиппий поклонился народу, как бы уже прощаясь.

– Мне нечего больше сказать. Солон умело сочетал право с насильем, и вы ныне живете под этим насильем, подчиняетесь ему, почитаете его, пускай без охоты, как меня в том заверяли во всех городах вашего союза.

Толпа придвинулась ближе к ораторам.

– Благодарю тебя за беседу, - молвил Сократ, - но, прежде чем закончить ее, позволь мне спросить. Почему это естественное право, эту неограниченную свободу, ты проповедуешь во всех городах, на всех островах Афинского морского союза, в то время как - ты сам это сказал - на родине своей, в Элиде на Пелопоннесе, ты менее чем гость, милый Гиппий? Тебе не по нраву строгость ваших законов, правил и обычаев и ты предпочитаешь нашу страну, где царит столь великая свобода слова, что от нее кружится голова у таких, как ты? Или тебе и этого еще мало и ты хотел бы вызвать у нас неповиновение законам и тем самым вернуть нас ко временам глубокого варварства и тирании? Тебе кто-нибудь за это платит? Ты учитель мудрости. Это твое ремесло или ты кормишься чем-то иным?

Гиппий, оскорбленный, преодолел себя и решительно заявил:

– Это мое ремесло!

– То, что делаю я, - возразил Сократ, - я считаю своим призванием и долгом.

– Оно и видно по твоей внешности - босой... потрепанный хитон, засаленный гиматий...
– презрительно бросил Гиппий.

– Послушай, друг! Выведи меня из заблуждения. Быть может, у вас вообще нет никаких законов и всем страстям человеческим дана полная воля? И ты, несчастный изгнанник, бежишь от этой вольности к нам, чтоб тебя, чего доброго, не растерзали страсти других?

Толпу всколыхнул смех. Люди захлопали. Гиппий выпятил грудь. Вскинул выше голову. А Сократ продолжал:

– Почему же тогда желаешь ты нам того, от чего сам бежишь?

– У нас тоже есть законы, - вынужден был Гиппий признать то, что старался опустить в своей речи.
– Но если б их и не было, я не считаю себя до того уж слабым, чтоб бояться сильнейших меня! Я смогу их обезоружить, и, если хочешь знать, я ни в чем не испытываю недостатка. Я могу путешествовать, где захочу, я совершенно не завишу от моих знаний, таланта и способностей. Такой независимости я желал бы для всех, ибо знаю, до чего сладостен ее вкус.