Сократ
Шрифт:
– Следовало бы теперь и мне, божественная Феодата, присоединить свою долю к восхвалению твоей красоты. Но хотя я захвачен ею и потрясен до мозга костей и ввергнут ею в такой же экстаз, какой овладевает мною при восходе солнца, не позволяй мне этого делать.
– Почему, Сократ?
– Трудно говорить о великой радости, какую внушает нам красота, если душа внезапно сжимается и болит...
– Болит?.. И - внезапно?.. Стало быть, боль эта навалилась на тебя здесь, у меня?
– Вот именно, прекрасная.
– О боги, какое же зло причинил
– Не дом твой, а ты сама.
Феодата вскочила, в испуге протянула к нему руки:
– Чем же, о я несчастная?! Сократ быстро сказал:
– Прошу, помедли так, в этом движении, с этим испугом на лице!
– И к остальным.
– Видите? Медные волосы, откинутые резким движением, брови раскрылись, как небесные врата, ресницы - волшебные стрелы, которые ранят, но сладостной раной, лодыжка, изящной кривой переходящая в белую колонну голени, над широкими боками - тонкая талия, и выпуклость груди с двумя яблочками, шея, несущая голову, губы, за которые не трудно умереть... И все это я говорю только от одного из пяти чувств человека!
– Ах, какая хвала!
– вздохнула гетера, влюбленно глядя на Сократа.
– Но ты сказал - я причинила тебе боль!
– Конечно.
– Сократ обеими руками обвел, не прикасаясь, линии ее плеч, рук, боков и ног и горько закончил: - А я, глупец, оставил ваяние!
– Никто, Феодата, не выскажет тебе большей хвалы, чем эта!
– сказал Антисфен.
Алкивиад добавил:
– А я завершу ее. Я почти каждый день провожу с Сократом, но еще не слыхал, чтоб он хоть раз пожалел о том, что оставил ваяние, - только сегодня, увидев тебя, Феодата!
Она опустилась на пол у ног Сократа и положила голову ему на колени:
– Не знаешь ты, как я счастлива, что ты пришел ко мне, и до чего несчастна, что не дано мне стать прообразом твоей статуи...
Сократ медленно провел ладонью по ее волосам, от темени до самых их кончиков:
– Тебя пишут лучшие наши художники, и это смягчает мое сожаление.
Антисфен поднял глаза на Сократа:
– А тебе не хочется, ради Феодаты, снова взять в руки резец и молоток?
Сократ покачал головой.
– Да, то была бы славная работа. Я, пожалуй, еще не забыл - нет, нет, даже наверное; такой образец разом вернул бы мне былое мастерство...
– Что же тебе мешает?
– спросила Феодата.
– Я черпаю воду решетом, - усмехнулся Сократ.
– Занимаюсь человеком, хочу, чтобы он стал лучше, но приверженцы софистики путают мои карты...
– Ах, я знаю. Замечаю сама, - вздохнула Феодата.
– Младшие софисты дурно влияют на души. Разглагольствуют без умолку, прямо подавляют человека словами. Разрушают в нем всякую веру в себя...
– Подрывают все, как дикие кабаны, - нахмурился Антисфен.
– Стремятся обратить мир в первозданный хаос... При нем-то им, конечно, жилось бы наилучшим образом. Долой народовластие, долой законы, долой какой бы то ни было порядок, устрояющий совместную жизнь людей! Они поклоняются произволу, который позволяет
– Антисфен виновато посмотрел на хозяйку.
– Но в какие дебри забрела наша беседа от твоей красоты?
Феодата покачала головой:
– Мы говорим о вещах более важных, чем моя внешность...
– Перевела взор на Сократа.
– Меня поражает наглость, с какой софисты публично учат людей, как сделаться прожженными себялюбцами...
Сократ засмеялся горьким смехом.
– Можно ли поражаться человеческой слабости, заставляющей людей слушать подсказки софистов о том, как взобраться повыше и извлечь для себя побольше выгоды?
Феодата брезгливо передернулась.
– Ужасно, что их слова имеют такую большую власть.
– Да, - подхватил Сократ.
– Слово - великая сила, но не одно только их слово; вот почему у меня и у моих друзей нынче много дела.
Феодата повела рукой в сторону Алкивиада.
– Ты, Сократ, пестуешь человека, как сирийские садоводы - дички. Они их прививают, делают все, чтоб вырастить прекрасные плоды...
Молодой богатый трапезит слушал все эти разговоры с неудовольствием. Он пришел взять свое, заранее известив о посещении, а непрошеные гости задерживаются... Давно миновала полночь. И он не выдержал:
– Время позднее. Пора Феодате решать, кого из нас оставит она сегодня у себя для любовных утех!
Положив руку на свой кошелек, он вызывающе посмотрел на гетеру, уверенный, что та не устоит перед звоном золота.
Феодата обвела мужчин взглядом, словно раздумывая.
– Я очень жадная. Я просто хищница и не скрываю этого.
– Она глянула на молодого менялу, который горделиво выпрямился, уже чувствуя себя победителем.
– Сегодня же особенно обуяла меня невероятная алчность. Поэтому, друзья, не сердитесь, если я хочу мужчину, в котором два мужа!
– Как это понимать? Скажи яснее...
Феодата встала.
– Хочу того, в котором одновременно живут философ и художник!
– И она низко поклонилась Сократу.
Все были поражены. Меняла спрятал свой кошелек и удалился.
Алкивиад заявил, что они с Антисфеном выбрали для себя по молодой рабыне и потешатся с ними. Оба ушли в сад, примыкающий к залу, сговариваясь потихоньку подглядывать, как будет Сократ ласкать Феодату: интересно, удастся ли ему сохранить сдержанность, к которой он так часто призывает их!
Гетера погасила яркие светильники и зажгла оранжевую лампу. Бросила в огонь несколько палочек аравийских благовоний и принесла целую охапку подушек. Все это создало атмосферу интимности, дурманящей чувства.
– Ты попался в сети продажной женщины, - тихо проговорила она.
– Не уйти ли тебе? Я слышала - ты недавно женился.
– Да, - улыбнулся Сократ.
– Но это не причина, чтобы я ушел, хотя я очень люблю жену.
– Говорят, Ксантиппа поразительно красива.
– Это правда. Иной красотой, чем твоя.