Сократ
Шрифт:
– И, наверное, ревнует тебя.
– Ты угадала.
– Угадать нетрудно. Такого человека!
Сократ засмеялся.
– А я вот дивлюсь ее ревности. Разве это не в порядке вещей, что я люблю Ксантиппу и в то же время восхищаюсь Феодатой?
– Думаю, да. Однако я плохо тебя развлекаю. Вот - пробудила в тебе сожаление, что ты, из любви к человеку, перестал высекать его в камне. Но ведь и то, что ты делаешь теперь, - искусство.
Он гладил ее, задерживал пальцы на ее обнаженной шее, наслаждаясь этим прикосновением.
– Отбрось все, что тебя терзает, пока ты со мной... Молю тебя,
Сократ поцеловал ее:
– Когда мы входили, я слышал - ты играешь на кифаре...
Феодата села на подушки у его ног; оранжевый свет подсвечивал ее медные волосы. Устремив взор на Сократа, она вполголоса запела стихи Архилоха, аккомпанируя себе тихими аккордами:
По любви безмерная тоска
В глубину души моей проникла,
Зрение окутав черной мглою,
Жалкий разум из груди исторгла...
Сократ любил музыку и пение. Слушал, улыбался.
– Вместе с тобой плыву на волнах твоей песни, и это несказанно прекрасно...
– Он притянул ее к себе.
– Как умеешь ты насытить все чувства человека, милая!
– проговорил он с изумлением.
Он преодолевал искушение, исходящее от ее красоты. Даже сам увеличивал опасность...
Алкивиад с Антисфеном подглядывают сквозь ветви олеандров; они поражены.
– Но это больше, чем терпеть голод, жажду, зной и холод!
– шепчет Алкивиад.
Антисфен взволнованно вздыхает:
– Сократ действительно сильный человек: что хочет, то и может...
Бледнеет над горами небо, масло в лампе на исходе, она еле светит, и лица в полумраке еще загадочнее, еще желаннее. Феодата жарко целует Сократа на прощание:
– Сегодня я узнала, мой дорогой, новую, глубокую связь между мужчиной и женщиной, неизвестную мне доселе. Это доказывает твою правоту, что наслаждение - не одно, их сотни, может быть, тысячи, и ты умеешь открывать и дарить их...
– У тебя же, Феодата, редкостный дар: возвращать, насыщая, все множество наслаждений.
– Можно мне попросить тебя?
– Ну конечно же!
– Приходи поскорее снова!
Он расцеловал ее:
– Я и сам заранее радуюсь этому.
Он ушел - из-за олеандра выступил Алкивиад, раскрыв объятия.
Феодата попросила его ничего сегодня от нее не требовать.
15
Сократ идет домой от Феодаты. Скоро утро - над гребнем Гиметта светает, заря растекается по небу.
Сократу хорошо. После вина у него легкий шаг. Прямо танцевать хочется... Из груди рвутся слова песни Феодаты:
По любви безмерная тоска
В глубину души моей проникла,
Зрение окутав черной мглою,
Жалкий разум из груди исторгла...
Шлепают босые ноги по плитам мостовой. Сократ думает о Ксантиппе, радуется, что скоро ее обнимет. Где найдет ее? Позавчера она сидела, съежившись, обнимая колени, на глыбе гранита, волосы распустила, и они покрывали всю ее. Очень нескоро удалось ему развернуть этот горестный комочек, прижать к себе. Как-то будет сегодня?
– с опаской думает Сократ, тихонько открывая калитку.
Уже видна дверь дома, а Ксантиппы нигде нет. Не ждет его, как обычно. Легко ступая, Сократ прошел к дому - и тут дверь распахнулась, вышла Ксантиппа с подойником в руке.
Сократ
ожидал громы и молнии. Зубы жены блеснули, но в ласковой улыбке:– Ай-яй-яй! Ты уже здесь? А я только еще доить иду... Или сегодня не весело было, что ты спешишь домой?
Приветливость жены сбила Сократа с толку. Он приготовился встретить грозу - а погода-то ясная...
– Хорошо ли выспалась, милая?
– уклонился он от ответа.
– Спасибо, отлично! Тихо было в доме. Никто не храпел, не хихикал во сне, не разговаривал...
Величайший мастер диалога опешил. Стал выкарабкиваться, как умел.
– Это хорошо, что ты ложишься спать, когда я где-нибудь задерживаюсь. Розовенькая ты, будто только что выкупалась...
– О, как ты меня хвалишь!
– Ксантиппа отставила подойник, подбоченилась.
– Зато ты всю ночь глаз не смыкал, будешь теперь отсыпаться, а мне - целый день спину гнуть... Клянусь совоокой Афиной! А все - твои несчастные беседы. Только из дому - уже хватаешь кого попало и пошел выматывать ему душу... Ах ты, неуемный язык, все бы тебе говорить, говорить, конца-краю нету! Ах ты мой болтливый пустозвон, дырявый кувшинчик, горшочек ты мой кипящий!
Сократ продолжал льстить ей:
– Вот видишь, милая, я прав! Всем риторам и синонимистам поучиться бы у тебя богатству речи... О певучий аттический язык, обогащенный Керамиком! Прямо музыка льется из твоих хорошеньких губок...
Но Ксантиппа не дала отвлечь себя от практической стороны:
– Что это с твоим хитоном? Клянусь Герой! Весь облит вином...
– Это - был симпосий у Критона...
Ксантиппа уже начала раздражаться:
– Вот как! Глядите-ка! Я тут торчу среди камней, как в тюрьме, вокруг немота, а ты пируешь? Лакомишься паштетами да селедочками, винцо потягиваешь, я-то знаю, сколько ты в состоянии выхлебать, вот тебе и весело... Молчи! Оставь меня! Я издали слышала, как ты распевал, да только не от той радости, что ко мне идешь, а от той, какая у тебя там была!
Он нежно обнял жену:
– Знаю. Я негодяй, что все время оставляю тебя одну, но я ведь не виноват, что женщинам запрещено бывать в мужской компании. Как раз сегодня у Критона говорили о том, как это несправедливо по отношению к нашим женам, что мы запираем их дома, словно кур в курятнике, и именно сегодня я подумал - надо подать проект закона, чтобы девушки получали образование наравне с юношами и ходили бы слушать философов. Только образование улучшит положение женщин. Они станут подругами своим мужьям, и тогда не одни гетеры будут хоть мало-мальски образованны, будут владеть, например, искусством декламации, танца, пения и музыки... Это будет переворот в обществе, дорогая!
Ксантиппа вырвалась из его рук и завела свое:
– Что ты болтаешь? Хочешь меня еще пуще разозлить? Это как же - чтоб я оставила наш виноградник в Гуди, пускай гниет на корню, пускай в доме беспорядок, коза пускай подыхает - не будет ни капли молока!
– а я чтоб пошла учиться, в то время как ты будешь таскаться по городу?!
Она вдруг осеклась, принюхалась к его хитону.
– Благовония! Ты был у гетеры!
– Голос ее дрогнул.
– О, бессовестный! Так вот они, твои премудрости! Лжешь, что с приятелями беседовал, а сам всю ночь с гетерой вожжался!