Сократ

Слова ее рвались сквозь всхлипывания, пальцы так и вцепились в плечи Сократа.

– Был я, Иппа, у гетеры. Мы были у Феодаты. Но я не вожжался с ней. Ел, пил, разговаривал. Феодата - высокообразованная женщина. А ты - самая прекрасная и славная из афинянок! Я рассказал Феодате, как люблю тебя.

Он закрыл поцелуем рот Ксантиппы, уже открывшийся было для отповеди, и нежно повел ее в дом.

Ушли...

Мом, сердитый на Артемиду за то, что девчонка все время оставляет его одного, а сама носится где-то по Аркадии, с интересом слушал супружеский диалог.

Старый ворчун полюбил Сократа с самого его рождения, но казалось ему еще больше привязался он к его женушке. Хотя бы за то, как ловко она бегает по двору - черные волосы развеваются, глаза - живое пламя... К тому же Ксантиппа не забывает почтить его букетиком цветов. А что у нее язычок ловко подвешен? Да это лучше, чем если б была она божьей овечкой...

16

Трое сидят под платаном: Сократ, Алкивиад, Критий. Четвертого не видно.

– Спите, дремлите, похрапывайте, дрыхните как убитые - вот что советует нам Никий! Но кто же поднимет Афины к былому могуществу? Спящие?
– говорил Алкивиад.

– А Никий и не видит, что их надо поднимать. Зато это видит афинский народ, мореходы, ремесленники, торговцы, - отозвался Сократ.
– Я слушаю твои выступления в экклесии и слышу, как принимает народ твои речи. Люди верят в твою рачительность и талант полководца. Потому и любят тебя, Алкивиад.

– А какая тебе от этого выгода - нетрудно угадать, - вставил Критий.

Алкивиад замахал руками, словно отгоняя осу:

– Нет, нет! Пока меня не проводят с собрания первым человеком в Афинах - и слышать об этом не хочу!

Крития непрестанно гложет зависть: я ведь тоже племянник Перикла, тоже ученик Сократа, и способности мои не меньше - я поэт, и все же ползаю по земле, в то время как Алкивиад взлетает орлом!

И он процедил ядовито:

– По-моему, Алкивиад, тебя любят больше за красоту, которую ты еще подчеркиваешь крайностями чужеземной моды.

– Ах, милый Критий, - возразил Алкивиад, - очутись ты в моей шкуре, знал бы: когда женщины и мужчины любят тебя за внешность - это тягостно, а часто даже противно!

– Но ты и с теми, в чьей любви не нуждаешься, разговариваешь сладко...

– Верно, - кивнул Алкивиад.
– Не умею я вызвать к себе неприязнь, быть с людьми кусачим и язвительным. Но уж если кто меня взбесит - могу так отдубасить, что тот своих не узнает; зато на другое утро - я уже у него, готов донага раздеться и просить, чтоб он меня отхлестал кнутом в отместку...

Сократ молчал. Обмакнув палец в вино, рисовал на столе Эрота с луком и стрелами. Заметил на висках Алкивиада набрякшие жилы. Какой человек, мой милый Алкивиад! Хищный зверь - и вместе кроткий ягненок...

– Я не умею стать неприятным даже собственной жене. Любит она меня. Говорит - до безумия...

– То-то сбежала от тебя к своему брату, - злобно заметил Критий.

– Ах да, - вздохнул Алкивиад.
– Хочет довести меня до того, чтоб я не смотрел на других женщин и сходил бы с ума от любви к ней одной, как она сходит с ума по мне...
– Он повернулся к Сократу.
– Скажи сам, дорогой, разумно ли, что Гиппарета хочет запретить мне ходить к Феодате и другим гетерам? А почему мы, мужчины, посещаем гетер? Потому что находим у них то, чего нет у нас дома...

И он стал развивать мысль: жена должна быть не просто самкой, но и другом мужа, с которым тот мог бы говорить обо всем, как с мужчинами.

– У гетер нередко можно рассуждать о разных вещах даже лучше, чем на пирушках, на которых хозяин усердно потчует тебя жарким, паштетами, вином, а то и живым мясцом... Начинается шумное веселье, шутки, приходят фокусники и тогда всякое разумное слово воспринимается как очередной фокус. Меж тем как у гетер...

– Остановись, Алкивиад, - сказал Сократ.
– Что хочешь ты скрыть под этой речью?

– Я отстаиваю свое право на выбор! А моя ревнивая Гиппарета воображает, будто по причине безумной любви ко мне вправе стать моим тюремщиком...

– Алкивиад говорит о безумии!
– усмехнулся Критий.
– Но лишь в отношении других...

Сократ спросил:

– В чем, Алкивиад, видишь ты безумие любви Гиппареты?

Алкивиад как-то сник, на лице его появилось страдальческое выражение:

– Она и впрямь обезумела. Подала архонту требование о разводе. Сегодня я должен предстать перед судом.

– И ты спокойно сидишь тут с нами вместо того, чтоб идти на суд и защищаться?!
– изумился Сократ.

– Я защищаюсь здесь, перед тобой, Сократ. Мне очень важно, чтоб ты знал, как я с ней мучаюсь.

– Мучаешься?

– Да, Сократ. Разве не безумие, что она судом хочет принудить меня, как собачонку, лежать у ее ног и каждый день клясться в страстной любви? Но этого она на суде не заявит. Будет без конца доказывать, какой я дурной, прикрывая этими словами угрозу и давление на меня. Насилие! Скажи, Сократ, сколько раз предостерегал ты нас от насилия в делах любви?

Но Сократ осведомился:

– А ты - не любишь жену?

В калитке показался запыхавшийся судебный служитель и передал Алкивиаду повеление судьи: немедленно явиться в зал суда.;

– Твоя супруга, как предписывает закон, лично вручила судье требование о разводе... Теперь она и судья ждут с нетерпением, когда ты наконец явишься для разбирательства...

Тут недобрый вестник взглянул в лицо Алкивиада и в страхе попятился.

– Постой, приятель!
– остановил его Алкивиад.
– Передай судье, что я не явлюсь. Ну чего же ты ждешь? Повторять мне, что ли?!

– Я искал тебя в твоем доме, и, пока нашел здесь, прошло много времени... Если все-таки пойдешь на суд - дело-то серьезное, - так поторопись...
– пролепетал служитель.

– Это ты поторопись передать судье мои слова, не то я разобью этот кувшин о твою голову!
– крикнул Алкивиад.

Сократ строго посмотрел на своего ученика:

– Разве тот, кто хочет править государством, не обязан быть образцом послушания закону?!

Алкивиад не отвечал; мысленно он следовал за служителем. Вот теперь тот, наверное, вышел из Алопеки, теперь входит в город, пересекает Мелиту...