Сократ

Алкивиад верхом прискакал в Алопеку. Осадив коня, крикнул поверх ограды лежащему Сократу:

– Ты уже знаешь? Был у тебя Херефон?

– Был, - сказал Сократ и повернулся на левый бок.

– Клянусь всеми совами Афины!
– вскричал Алкивиад.
– И ты валяешься? Вставай! Это надо отпраздновать!

– И не подумаю, - проворчал Сократ.

Ксантиппа все слышала. Вышла во двор:

– Когда не надо, ты бегом бежишь! А когда надо - с места не сдвинешься! Входи, милый Алкивиад, - крикнула она гостю.
– Не бойся, он пойдет!
– Она тряхнула мужа за плечо.

– Поднимайся же! Надень чистый хитон и не заставляй ждать дорогого гостя!

Меж тем Алкивиад, спешившись, вошел во двор.

– Благословенна будь, милая Ксантиппа, за твои слова. Мы с твоим мудрецом отпразднуем нынче, а ты отпразднуешь завтра с Лампроклом, и не только завтра... Лампрокл! Малыш! Что ты любишь больше всего?

Мальчонка недолго думал:

– Ореховые лепешечки, медовые коврижки, и виноград, и фиги...
– Он потянул мать за подол.
– А что я еще люблю?

– Отстань!

Алкивиад смеялся:

– Бедный ребенок, как ему нелегко - нам с тобой, Сократ, куда проще выбирать: дар Диониса!

Сократ не поддался на призыв славы, но перед зовом лозы не устоял. Двинулись.

– Куда ты меня ведешь? К Феодате?

– Вот именно, дорогой. Тебе что, не хочется?

– Отличная мысль.

Идти было недалеко, и вскоре они подошли к вилле гетеры; на плоской крыше горели канделябры, и доносились оттуда женские голоса.

Алкивиад, став лицом к вилле, пропел анакреонтические стихи:

Пьет влагу черная земля,

Ее саму пьет вечно жаждущее древо,

А море горные потоки питают; оно же

Поит собою солнце

И бледные уста луны.

Зачем же вы меня корите, други,

За то, что и меня томит такая жажда?

На крыше радостно закричали:

– Алкивиад!

В доме поднялась суматоха, затопали босые ноги рабынь - вот открылась входная дверь.

Алкивиад с Сократом стали подниматься на крышу. На лестнице их встретила Феодата в белом, пышно-складчатом пеплосе, подпоясанном по талии, в оранжевой накидке на плечах, предохраняющей от ночной прохлады. Хотя первым по узенькой лестнице поднимался Алкивиад, Феодата сначала обняла Сократа; затем поцеловала в губы обоих.

Следуя за нею, мужчины подошли к пушистому ковру; с разбросанных подушек, озаренная лунным серебром, приподнялась юная дева, приветствуя пришедших. Она с трудом верит своим глазам. Так много слышала об Алкивиаде, о его мужественной красоте, но действительность превосходит всякое воображение. Тимандра затрепетала.

Феодата обратилась к гостям с вопросом:

– Что это нынче в городе? Факелы мечутся по улицам, подобные огненным змеям. Возбужденные люди нарушают тишину пением, ликующими кликами...

– Эти нарушители ночного покоя - мои друзья, - засмеялся Алкивиад. Пировали у меня, а теперь разносят по городу замечательную новость, которую Херефон принес из Дельф от самого Аполлона...

– Перестань, - строго перебил его Сократ.

– Не перестану, клянусь Аполлоном, и перескажу эту новость! Дельфийский оракул изрек: нет в Элладе человека мудрее Сократа!

Феодата, прослезившись от радости, обняла философа. Девушка подошла, сказала с пленительной застенчивостью:

– Позволено ли, Сократ, и мне, неизвестной, сердечно поздравить тебя?

Он обнял девушку, расцеловал в обе щеки. Потом внимательно оглядел ее.

– Неизвестная, говоришь?
– Он перевел внимательный взгляд на Феодату, которая воздела руки к луне:

– О Селена, украсившая нас серебристым сиянием, ты, конечно, тоже знаешь, что этот человек не только мудр, но и всеведущ!

Сократ улыбнулся.

– Ну, не нужно быть всеведущим, чтоб понять: эта прелестная дева - твоя дочь!

– Да. Тимандра моя доченька, - просто сказала Феодата.
– Сегодня мы празднуем четырнадцатый год ее жизни.

Гости, совершив возлияние богам, выпили в честь юной новорожденной.

– Да не позавидуют Хариты твоему обаянию - оно же пускай возрастает с годами!
– пожелал ей Сократ.

Алкивиад погрузил долгий взор в агатовые глаза Тимандры и различил на дне их золотые искорки.

– Да даруют тебе боги все, чего ты сама пожелаешь!

Тимандра тоже не в силах оторвать глаз от Алкивиада.

Стало тихо - шумные толпы удалились, их уже не слышно; угасали на террасе огоньки, на которых жгли ароматические смолы. Их запах заглушило благоухание расцветшего шалфея, поднимающееся из сада вместе с пением цикад.

Феодата вынула из чеканного ларчика лист папируса и подала Алкивиаду:

– Это письмо я получила от одного из друзей - будь так добр, прочитай нам его.

Алкивиад подошел к светильнику и начал вслух:

– "Пьем тебя, словно воды реки, берем в руки, словно розу. Не стыдись своей доступности, напротив, гордись, что желанна ты стольким людям. Ведь и воды реки - для всех, и огонь не принадлежит одному, и солнце - божество, единое для всего человечества. Дом твой - храм любви, кто вступает в него жрец; кто увенчает себя в нем венком - паломник к божеству, и дар его десятина, приносимая в жертву. Властвуй же над подданными, к их радости, и да сопровождает тебя и впредь их уважение" 1.

1 Здесь использовано одно из "Любовных писем" Филострата.
– Прим. автора.

– Какой у тебя голос, Алкивиад!
– вздохнула Тимандра.
– Он так и влечет к себе...

– У тебя же, Тимандра, влечет к себе все, - молвил Алкивиад.

Феодата сняла накидку с плеч дочери - из-под одежды выскользнула маленькая твердая грудь.

– Дотроньтесь, - попросила Феодата.

Сократ сжал ладонью девичью грудь и восхищенно проговорил:

– Сам насмешник Мом не найдет здесь изъяна...

Феодата обратилась к Алкивиаду, но тот не шевельнулся:

– Не смею...

– Спасибо тебе, - тихо промолвила девушка.

Сократ задумчиво смотрел на эту сцену. И это - Алкивиад?!

Светильники, расставленные по углам ковра, отбрасывали в ночь желтое зарево, и оно, смешиваясь с нежно-серебряным сиянием луны, создавало чарующее бледно-зеленое освещение, в котором золотые украшения Феодаты казались выкованными из льда. Раковины на шее и запястьях Тимандры метали опаловые отсверки.