Сокрытые в веках

Как-то раз, ранним зимним утром, скитаясь в поисках промерзшей и полусгнившей пищи, он набрел на соблазнительную кучу отбросов, которая высилась у переполненного дворового бака. Спугнув нескольких таких же, как он сам, бездомных котов, Пират с вожделением заработал лапами в надежде раскопать что-нибудь съедобное. Пока ничего путного не попадалось. Он пожевал грязные картофельные очистки, потом нашел обрезки моркови и, голод не тетка, тоже съел. Услышав левым вислым ухом, как в подъезде напротив открылась дверь, он настороженно поднял голову по привычке, выработанной трехлетним опытом своей несчастливой и бесприютной жизни. Во-первых, надо было определить трезв человек или пьян. Если пьян, то лучше было сделать ноги, не подвергая риску многострадальную шкуру. Во-вторых, человек мог оказаться конкурентом, промышляющим на свалках пустыми бутылками и всякими другими бесполезными предметами.

Пират терпеливо ждал, куда направится подозреваемый, но тот почему-то остановился, посмотрел Пирату в слезящиеся от колючего ветра глаза и снова вошел в подъезд. Пират возобновил прерванное занятие. Учуяв в глубинах кучи восхитительный запах целлофановых колбасных оберток, он зарылся в мусор с головой, а когда вынырнул, обнаружил виденного ранее незнакомца прямо рядом с собой. Тот протягивал отскочившему от неожиданности псу большой кусок свежего мяса. У Пирата от запаха хорошей пищи закружилась голова. Он капнул на снег слюной и, поджав хвост, панически опасаясь подвоха, но не в силах совладать с бунтующим, корчащимся в спазмах желудком, дотянулся шеей и носом до мяса, схватил и пустился наутек.

Поскольку полная опасностей уличная жизнь развила его умственные способности до недосягаемых для домашних собак высот, Пират быстро смекнул, что назавтра надо снова сходить на то же чудесное место и в тот же час. Чудо действительно повторилось и стало происходить каждое утро, когда Андрюша Скворцов выходил из подъезда, чтобы отправиться на работу. Теперь, мигом проглотив подношение, Пират крутился у видавшей виды девятки Андрея, пока прогревался мотор, ставил лапы на дверцу, жарко дышал на стекло улыбающейся пастью и заглядывал в салон.

Андрюша с каждым разом все дольше задерживал на горемыке взгляд, затем тяжко вздыхал, качал головой и отъезжал.

Зима кончилась. Застучала по серым пористым наносам весенняя капель. Дворники сбивали с крыш огромные сталактиты сосулек. Пират, переживший еще одну тяжелейшую зиму, сидел напротив Андрюшиного подъезда, на почтительном расстоянии и смотрел на дверь, как и в теплеющее будущее, с оптимизмом, потому не обратил внимания на въехавший во двор большой и зловещий фургон. Опоздай Андрей на две минуты открыть дверь подъезда, и жизнь бедолаги Пирата на этом бы и закончилась. Но Андрей был человеком дисциплинированным, пунктуальным и потому вышел во двор как раз вовремя. Увидев, как Пират отчаянно бьется в сети, Андрей мгновенно и бесповоротно отбросил все мучившие его «за» и «против» и сыграл в собачьей судьбе роль Его Величества Случая. Он бросился к двум детинам, тащившим страдальца к фургону, и крикнул:

– Отпустите его! Это моя собака!

– Брось, брат, – осклабился один из мужичин. – На кой ляд тебе эта шелудивая псина? Был бы он твой, не шлялся бы спозаранку по дворам.

– Верно, – поддержал напарник, – такие жалостливые, как ты, и плодят заразу. Сейчас отпустим, а завтра он снова будет прохожих пугать.

– Да говорю вам – мой это пес. Пиратом его зовут. Он у меня потерялся, вот и запаршивел. А сегодня сам к дому пришел.

– Ладно, на первый раз поверим. Мы тоже не изверги какие. Но если снова увидим кобеля одного – пощады не жди.

– Ну тихо, тихо, – успокаивал Андрей перепуганного пса, вызволяя его из сети. – Пошли домой, пошли, Пират!

Пират, хоть и не знал еще своего имени, посмотрел в добрые глаза Андрея и позволил унести себя на второй этаж, в небольшую двухкомнатную квартиру, ставшую для него с тех пор родным и добросовестно охраняемым домом.

После трех лет своей страшной и ненадежной жизни Пират обнаружил, что счастье, оказывается, существует и выглядит оно самым наилучшим образом. У его счастья были очень светлые, слегка вьющиеся и невесомые, словно лебяжий пух, волосы, чистые и голубые, как летнее небушко, глаза, мягкие некрупные черты лица и невысокая, но ладно скроенная фигура. Сознавая, что счастье надо беречь и лелеять, Пират выполнял все пожелания хозяина без промедления, понимал его с полуслова, без всякой дрессировки, чем приводил Андрея в немалое изумление.

– Вот тебе и дворняга, – говорил Андрей, который не так давно схоронил шестнадцатилетнюю овчарку Бурана и, пережив его смерть, как потерю близкого человека, дал себе слово собак никогда больше не держать. Благородный аристократ Буран, обладатель отменной родословной и самых что ни на есть чистых кровей, получивший блестящее образование в лучших собачьих школах, и то был не так умен, как этот без роду без племени, никому до сей поры не нужный, поднаторевший в борьбе за выживание пес.

Первые два дня Пират боялся выходить на улицу. Он упирался лапами в порог и жалобно скулил. Улица была тем пугающим и жестоким пространством, куда он больше не хотел возвращаться. Андрею приходилось брать на руки тяжелого пса и таким способом спускать во двор. Очень скоро своим быстрым умом Пират понял, что выбрасывать его не собираются и страстно, как все собаки, полюбил прогулки в обществе хозяина. Андрей сделал ему все прививки, купал, вычесывал висевшую клочьями шерсть, и через три месяца Пирата было не узнать. Теперь отличить его от породистой собаки смог бы разве что опытный кинолог. Окрас у него оказался золотым, блестящая шелковистая шерсть волнистыми прядями свисала с боков, хвоста и ушей, он как-то весь выпрямился, приобрел гордую осанку и важно вышагивал рядом с Андреем до бульвара, где можно было всласть поноситься, погонять ворон и поиграть с другими баловнями судьбы, своими высокородными собратьями.

Жили они с Андрюшей практически вдвоем. Родители Андрея, которых с выходом на пенсию потянуло на природу, приезжали в Москву только на зимние месяцы. Все остальное время они проводили на даче. У них был добротный деревянный домик со всеми удобствами и с большим яблоневым садом.

Итак, жарким воскресным днем Андрей с Пиратом отправились гулять, как обычно, на Чистые пруды. Было самое начало июля, позавчера еще шел дождь, и было довольно прохладно, а тут вдруг сразу завернуло под тридцать. Горожане, повинуясь прихотям капризной московской погоды, немедленно разоблачились и заполонили парки и городские пляжи.

Солнце палило нещадно. В воздухе висела влажная плотная духота. Андрей прошел к метро, где высились зонтики летнего кафе, и, взяв бутылку холодного нарзана, уселся за столик. Пират сидел у его ног, свесив розовый язык на грудь, и косился на толстых сизых голубей, которые разгуливали под ногами у прохожих, выискивая крошки. Прямо над ухом у Андрея надсаживался динамик.

– Вот она какая, доля воровская, – душевно и с хрипотцой пел бывалый голос, предлагая не хлебнувшим лиха российским гражданам проникнуться поэтикой воровской и тюремной жизни.

Андрей взял бутылку, стакан и пересел за другой столик, подальше от динамика. Рядом сидела компания юношей и девушек. Перед ними, в центре стола, скопилась изрядная груда пустых бутылок из-под пива и вина. Они поминутно хохотали, видимо уже дойдя до нужной кондиции, и Андрей, сообразив, что и здесь спокойно посидеть не удастся, поднялся, решив допить нарзан по дороге. Тем временем от шумного застолья отделилась тоненькая девушка в мини-юбочке и майке на тонких бретельках, открывающей гладкий животик с золотой сережкой в пупке, и обратилась к Андрею:

– Какой у вас шикарный пес, просто супер! Это лабрадор?

– Нет, что вы! – почему-то сконфузился Андрей. – Это реттривер, – соврал он, сам не зная зачем.

– А можно его погладить? – спросила девушка, наклоняясь к Пирату и открывая взгляду его хозяина свои девичьи прелести.

– Конечно, конечно, – угодливо пихнул к ней пса Андрей, застигнутый врасплох промелькнувшим ландшафтом, фиалковыми глазами и розовой мочкой уха, выглянувшего из длинных прядей льняных волос, – он вас не укусит, он у меня понятливый.