Сокрытые в веках

Пират сфокусировал зрачки на приближающемся носике и смачно лизнул сей миниатюрный предмет горячим и мокрым языком.

– Ах, какой милый, – неуверенно произнесла девушка, вытирая нос тыльной стороной ладони.

– Позвольте представиться, – заторопился Андрей, вспотев при мысли, что неделикатный Пират мог задушить знакомство в зародыше, – Андрей Скворцов.

– Антонина, – ответила девушка, подавая узкую ладошку. – Можно Тоня.

Ее друзья за столом вдруг взорвались хохотом, повернув в их сторону красные, расплывшиеся лица.

– Давайте слиняем, – предложила Тоня, – а то они уже набрались под завязку.

Они прошли мимо памятника Крупской и ступили на красный гравий бульвара. Пират, спущенный с поводка, умчался вперед, взбрыкивая от полноты чувств задними лапами, и скоро вновь показался в конце аллеи, надвигаясь на романтически настроенную пару со скоростью скаковой лошади, растянув пасть до взлетающих ушей, счастливо высунув язык и многообещающе сверкая глазами. Тонечка взвизгнула и спряталась за спиной у Андрея, обхватив его за талию и прижавшись к нему всем телом. Андрюша сомлел и с трудом отразил любвеобильный натиск Пирата.

В тот летний день Андрей влюбился сразу и безоглядно. Чем покорила его Тонечка, он объяснить бы не смог. Ему было уже двадцать семь, но серьезных отношений до этой поры у него ни с кем не было. Он все искал свой идеал, нетрудно догадаться какой – застенчивую, добрую и преданную русскую красавицу. Ей полагалось быть умной, честной, хорошей подругой, а в дальнейшем верной женой. Но Амур, как известно, большой проказник. Тонечка в Андрюшин идеал ни с какой стороны не вписывалась. Ей было всего восемнадцать, и хотя Андрей прекрасно видел, что она не умна, не честна и никак не могла быть хорошей и преданной подругой, все списывал на ее возраст. «Она совсем еще ребенок», – думал он, замирая от нежности и чувствуя себя взрослым и ответственным мужчиной. Случалось, что его беспощадный аналитический ум подсовывал коварное и предательское сомнение, но стоило ему увидеть ножку, ручку, шейку, ощутить запах юности, исходивший от этого импульсивного создания, и он становился ее рабом, вещью, лишенной своего мнения и желаний, всех, кроме одного: видеть ее, слышать, быть с ней рядом, и так далее, и так далее.

Тонечка же, видимо, просто развлекалась. Озабоченные самоутверждением сверстники ей до смерти надоели, говоря ее языком, – «обрыдли». Ее бессознательно тянуло к интеллекту, которого у нее самой не было. Умный и взрослый мужчина представлялся ей чем-то таинственным и недосягаемым, но, как оказалось, ей, с ее недурственной внешностью, заполучить подобную особь мужского пола не составило никакого труда. Это наполняло ее гордостью, привлекало новизной и весьма поднимало в собственных глазах. К чести Тонечки, в данном случае она оказалась неожиданно оригинальной: все ее подружки оценивали мужчин только по толщине бумажника. Как жених Андрей ей, конечно, не подходил, для этого он был недостаточно богат, но она пока о замужестве не помышляла – у нее все еще было впереди. Очень скоро Антонина сообразила, что из нового поклонника можно веревки вить, и, увлекшись этим приятным занятием, потеряла всякое чувство меры.

В лексиконе Тонечки преобладали два слова, а именно: «клево» и «супер». Справедливости ради, надо признать, что она употребляла и другие слова, но все они не имели для нее ровным счетом никакого смысла и были досадным и утомительным вспомогательным средством для несообразительных собеседников, тогда как те два волшебных и емких слова способны были идеально выразить всю полноту ее чувств и желаний, которых, в свою очередь, было три: Тонечка хотела быть богатой, знаменитой и нравиться мальчикам, лучше, конечно, состоятельным и состоявшимся мужчинам. Она гордо и уверенно носила свою безмозглую, однако симпатичную головку, твердо убежденная в собственной исключительности.

В кругу ее друзей, ненамного превосходящих Тонечку по количеству извилин, просвещенный и интеллигентный Андрюша терялся и чувствовал себя неотесанным увальнем, явно проигрывая этим непринужденно развязным, нахрапистым и непобедимым молодым людям. Он был рядом с ними не модным, не современным, словом, не «супер», тогда как все они были «суперклевые». Побывав один раз на вечеринке в их компании, он уныло просидел в углу битых три часа, не зная, о чем с ними можно поговорить, поскольку девицы с жадным интересом обсуждали тряпки, духи и мальчиков, а мальчики – в грубых выражениях – девочек, и еще почему-то «баксы» и евро, словно их можно было обсуждать. Тем не менее, они упоминали вышеозначенную валюту через каждые два слова, одно из которых было матерным, так что уловить суть их возбужденной, прерываемой дружным гоготанием беседы было практически невозможно. Кажется, еще они говорили об автомобилях. Кто-нибудь произносил «вольво», и тут же раздавался хор одобрительного мата, потом кто-нибудь восклицал «хаммер», и одобрение возрастало вдвойне. Окончательно раздавленный сознанием своей неспособности общаться с тонечкоподобными и рискуя тем самым потерять ее расположение, Андрей стал мучительно выдумывать развлечения, соответствующие ее запросам. Он тратил на нее всю свою небольшую зарплату, влез в долги, но был счастлив, не мог надышаться и наглядеться на свою хрупкую и беззащитную Тонечку.

Роман их тянулся уже год. Тоню такие отношения вполне устраивали. Андрей был хорош собой, производил впечатление обеспеченного делового человека, подружки ей завидовали, так что она вполне могла потешить свое самолюбие до тех пор, пока не подвернется более выгодный поклонник.

Они даже не ссорились. В этом, несомненно, была заслуга Андрея. Он выполнял все ее прихоти, не спорил с ней, не возражал, но камень преткновения все-таки нашелся, и им оказался Пират. Выяснилось, что животных Тоня терпеть не могла с детства. Ее первоначальное мнимое восхищение собакой было только предлогом для знакомства. Она каждый раз шарахалась от Пирата, когда тот подходил к ней с изъявлениями любви.

– Скажи ему, чтобы держался от меня подальше, – с плохо скрываемой ненавистью говорила она.

То, что пес не понимал ее отвращения, особенно раздражало Тоню:

– Он у тебя какой-то тупица. Все время лезет ко мне своим мокрым носом.

– Тоня, – уговаривал ее Андрей, – у тебя просто предубеждение. Ты посмотри, какой он милый, как тебя любит. Ты подумай, ведь собаки – это в своем роде уникальные животные. Кто еще так тянется к человеку? А они только того и ждут, чтобы доказать нам свою преданность и любовь. Как же можно такое отвергать?

Однако негодование Тони все возрастало, пока однажды, ровно через год с начала их отношений, не разразилась гроза. В тот день Андрюша, открыв Тонечке дверь и увидев ее новый «имидж», попятился и чуть не упал, наткнувшись на не менее удивленного Пирата.

Дело в том, что свою яркую индивидуальность, «личность», как она себя величала, Тонечка стремилась подчеркнуть некими оригинальными, неожиданными находками и вывертами в оформлении своего внешнего вида. Андрей обреченно терпел все ее экстравагантные и безжалостные эксперименты над смазливым личиком, волосами, бровями и одеждой, но теперь, когда увидел ее обритой наголо, что как ни странно и вопреки логике, ее не испортило, Андрей не выдержал:

– Тоня, – робко осмелился удивиться он, – что ты с собой сделала? Ты же девушка. Как же без волос?

– Ты что! – воскликнула Тонечка, непоколебимо веруя в собственное физическое превосходство, которое он, тюня, не в состоянии был оценить. – Это же супер! Смотри, как клево! Ты ничего не понимаешь. Это сразу выделяет меня как личность.

– Тонечка, – кротко возразил Андрей, – человек выделяется умом и талантами, а вовсе, извини, не бритой головой.

Тонечка надула губки и отвернулась, однако через минуту ее мраморное личико разгладилось, обворожительный ротик раскрылся, и она произнесла:

– Ну ты и идиот! Только и умеешь, что нудить. Надоел уже хуже горькой редьки. И что я в тебе нашла? Ни рожи ни кожи. И денег нет ни… – Она употребила слово, которое услышать Андрею из обожаемых уст было особенно неприятно.

Повышенная интонация Тониного голоса вызвала беспокойство Пирата. Он покинул свой коврик и уселся посреди комнаты, доброжелательно поглядывая на обоих. Тоня словно только того и ждала. Ее гнев, не подогреваемый отпором безответного любовника, излился на собаку.

– Прогони отсюда эту псину, – закричала она, топая ногами, – от него воняет! – и картинно зажала нос платком.