Солдаты мира

— Ах ты, божья коровка!

Родион лег на Колькино место, уютно нагретое его маленьким телом, и долго не мог заснуть, хотя перед этим ему страшно хотелось спать.

Утром, после развода, Родиона вызвали к старшему лейтенанту Сайманову. Замполит сидел в штабной будке и допивал чай. В будке было тесно и душно. Крепко пахло табаком. Со стены великодушно улыбался маршал Блюхер.

— Такое дело, Цветков. Сержанта Седых срочно отозвали в политотдел дивизии. Мы остались без комсорга. Ты должен его заменить на время боевых стрельб. Парень ты грамотный, учить тебя не надо. Проведешь комсомольское собрание и заседание бюро, выпустишь боевые листки, стенгазету. Задача ясна?

— Смогу ли? — растерялся Родион и недоверчиво покачал головой. — Я никогда комсоргом не был. В шестом классе, помню, председателем отряда избрали — я через месяц всю работу завалил. Никудышный из меня организатор.

— Видишь ли, Цветков, в армии есть железное слово «надо». Я в училище тоже не думал, что стану замполитом. Моя страсть была — пушки и команда «огонь». Но однажды я срочно заменил комсорга полка. У меня что-то получалось, я старался, и меня оставили на политработе. Постепенно втянулся. Комиссарами не рождаются.

— Какой я комсорг! Меня солдаты не любят… — тихо сказал Родион и отвел взгляд.

Он ожидал, что замполит вздрогнет, смешается, но Сайманов только с лукавой улыбкой прищурился, словно давно уже был готов к этой откровенности.

— Ты мнительный, как все лирики. Внушаешь себе то, чего еще нет. Солдаты тебя уважают. Это главное. А любить себя предоставь женщинам. Ясно? Вперед, Цветков!

— Как у вас все просто! — неожиданно рассмеялся Родион, пытаясь упрятать за этим смехом прихлынувшую радость.

— У моего первого командира полка был любимый афоризм: усложнять надо хирургический аппарат, а не взаимоотношения людей. В своей основе эти взаимоотношения просты. И не нужно мудрить, Цветков. Я вижу, что вас одолевают детские вопросы о вечности, бессмертии и так далее. Но, кажется, Горький говорил, что мучаться космосом такое же излишество, как носить чугунную шляпу на голове. Помните? Будет свободное время — пофилософствуем. А сейчас бегом за противогазом и радиостанцией. Есть дела поважнее.

Родион с изумлением взглянул на замполита и опять вспомнил, что он всего на год моложе старшего лейтенанта Сайманова. И еще он подумал о том, что некоторым людям выгодно считать, будто их никто не понимает, — на самом деле один человек может знать о другом почти все.

2

Бежать с горки было приятно даже с радиостанцией. Снег по-щенячьи взвизгивал под валенками. Рядом пыхтел Колька, водрузивший на плечи неуклюжий дальномер. Он еле успел запрыгнуть в машину — Ларин ухватил ого за ремень и перевалил через борт, как мешок.

Когда сопки перешли в плоскую щетинистую равнину, колонна раздвоилась: огневики потянулись за юрким газиком начальника штаба дивизиона, команда наблюдательного пункта повернула за комдивом. Машина застопорила вслед за чьим-то криком: «К бою!» Гремя приборами, солдаты высыпали из кузова и, пригибаясь к земле, цепочкой устремились к узкому длинному окопчику, где уже торчала шапка комдива.

Родион быстро вошел в связь с батарейцами и принял координаты огневых позиций. Махарадзе, то и дело засовывая в рот озябшие пальцы, наносил данные на свой прибор. Его дембельские усики густо обросли инеем.

Подъехал начальник штаба полка майор Бесчасный. Шофер помог ему набросить на плечи тяжелую черную бурку. В самые жестокие морозы майор неизменно ходил в скрипучих хромовых сапогах и шапку никогда не завязывал. На разводе солдаты с нетерпением ждали, когда Бесчасный громким торжественным голосом выдохнет: «По-олк! Сми-и-рр-на-а!» Жахнет оркестр, и начштаба, распрямившись тугой пружинкой, пропечатает легкий прямой шаг вдоль строя навстречу командиру полка. Солдаты грустно поговаривали, что Бесчасный скоро уйдет от них в другую дивизию на повышение.

Начштаба приехал с посредником и штабной разведкой. Он пружинисто вышагивал над бруствером окопа, с насмешливым прищуром присматривался к солдатам. У майора была удивительная память. Почти весь полк он знал по фамилиям. И если встречал тех, кого не мог вспомнить, хмурился и долго ходил рассеянным. К таким солдатам его не располагало: он настороженно относился к тихим и незаметным. Цветкова майор Бесчасный знал, потому что в полку было не так уж много солдат с высшим образованием, но при встрече с ним он всегда делал лицо и голос жесткими, официальными. После ефрейтора Баранцева, с его нагловато-беспечной расторопностью, майору было трудно привыкнуть к надменной задумчивости Цветкова.

Увидев Родиона за радиостанцией, Бесчасный скосил бровь и упрямыми губами подмял веселую усмешку. У Родиона сладко заныло в груди. Сейчас он был в ударе: все команды комдива передавал четко и грамотно, хорошо поставленным голосом. Пригодились мамины уроки актерского мастерства. Бесчасный оживился, с любопытством прищурил глаза.

— Газы! — вдруг крикнул он.

Через несколько секунд команда наблюдательного пункта выпуклыми рачьими глазами масок таращилась на майора. Только один Фомин, бледный и растерянный, неподвижно сидел на железном футляре прибора.

— Где ваш противогаз, товарищ рядовой? — посуровел Бесчасный. Он не мог вспомнить фамилии этого солдата.

Колька немо вытянулся перед майором. В спешке он оставил противогаз в палатке — с ним это случилось впервые. Родиону было жалко смотреть на него. Он сорвал маску с головы и протянул ее Фомину, не давая ему опомниться.

— Вот его противогаз, товарищ майор. Он у нас маленький, с дальномером запарился. Я взял на время его противогаз, чтобы он не мешал ему. А мой в машине остался. Разрешите сбегать за ним?

Начштаба уже хотел поверить, но, взглянув на Кольку, встретил такие недоумевающие глаза, что насторожился. Раздражение в нем схлынуло, и ситуация стала забавлять его.

— Война, Цветков, не разбирается: маленький человек или большой, плохой или хороший. Бегом за противогазом!

Родион припустил к машине, незаметно поманил пальцем водителя Уразбекова.

— Таир, выручай. Дай «крысоловку» на пять минут.

Уразбеков с радостной готовностью снял свой противогаз и отдал Родиону. Его удивило в Цветкове и непривычное ухарство на разгоряченном лице, и бедовый счастливый голос, и то, что «профессор» называл противогаз «крысоловкой» — так же, как называли его все солдаты в дивизионе.