Солдаты

беззвучно засмеялся.

"Киви-киви-киви..." -- смеялась и птаха.

Напротив зашумели кусты. Там мелькнуло что-то черное, живое. Грохнул

выстрел. Пуля тонко пропела над самой головой Мукершаиу. Он упал в канаву.

Раздался второй выстрел, и темное пятно метнулось из-за кустов в переулок.

Стало тихо-тихо. Бойкая пташка замолчала. Мукершану поднялся, вышел на

дорогу и быстрыми твердыми шагами направился к дому Суина Корнеску.

Там он молча собрался и, уже уходя, тихо сказал провожавшему его Суину:

– - В селе орудует враг. Будьте осторожны. В меня сейчас стреляли.

Патрану и поп, дрожа от страха и нетерпения, ожидали молодого боярина

Штенберга в саду, укрывшись под деревом. Когда раздались выстрелы, они нe

выдержали, покинули свое укрытие и побежали к калитке, где должны были

встретить лейтенанта.

– - Ну что? -- спросил Патрану, открывая калитку запыхавшемуся

Штенбергу. Но тот не дождался, когда ему откроют, и, как легавая

затравленная собака, легко перемахнул через забор.

– - Ну что?
– - повторил свой вопрос Патрану.-- Что?

– - Наповал!..-- прохрипел офицер, трясущимися руками отвинчивая пробку

фляги, в которой бултыхалась водка.-- Готово!..

– - Слава те... Одного покарал бог... Щенком помню его...--

перекрестился поп.

– - Работал у меня!
– - сказал Патрану, истово крестясь вместе с попом.--

Вредный! Всех бы... Всех!..

– - Ты вот что, господин Патрану, не очень-то увлекайся!.. Осторожней

надо!.. А то, знаешь, они могут быстро...-- лейтенант выразительно черкнул

ребром своей белой ладони по горлу.-- А ты нам еще нужен будешь!.. Списки

готовы?..-- спросил он отрывисто, выплеснув на землю остаток водки.

– - Готовы, ваше благородие!.. Готовы, господин лейтенант!.. Всех

записал: и тех, что митинговали, и тех, что землицу вашу меж собой поделили.

Вот они -- Корнеску, Бокулей...

– - Ладно!.. Сам разберусь!.. А сейчас -- спать!.. Да... не знаешь, где

находится Василика?..

Патрану промолчал, сделав вид, что не расслышал слов боярина. Штенберг

резко повторил свой вопрос.

– - Я не хотел вас огорчать, господин лейтенант. Эта паршивая девчонка

вышла замуж за старшего сына Александру Бокулея.

– - За Георге?

– - Так точно, за него... Вернулся! Вместе с русскими пришел. Вот бы

кого...

– - Хорошо!
– - резко остановил офицер.-- Дойдет очередь и до него...

Сунув списки в карман мундира, размякший лейтенант неровной походкой

направился к каменному сараю, где укрывался уже третьи сутки. Вспомнив все

свои нерешительные действия, все колебания и раздумья, он сейчас сам

удивился тому, что оказался в конце концов способным на столь рискованный

поступок. А получилось здорово! Все в порядке. Вот только Василика...

Вскоре он спокойно спал.

5

С утра Бокулей-старший выехал косить пшеницу на том самом участке, где

вспахать и посеять ему помогли русские солдаты. Взяв в руки крюк, румын

долго не решался взмахнуть им. Подумав, он положил его у межи, засучил

рукава и, как пловец разгребая желтые тяжелые волны и радостно щелкая

языком, вошел в пшеницу. Острые усики колосьев больно щекотали его

подбородок, потное лицо, но старик будто и не чувствовал ничего. Он плыл по

желтой реке все быстрей и быстрей, то пел, то насвистывал, то, захватив

охапку жаркой и духмяной пшеницы, плотно прижимал ее к своей груди. Затем

крестьянин вернулся на прежнее место, отыскал межу, отделявшую его полосу от

соседнего надела, и стал быстро ходить по ней взад и вперед, смешно

подпрыгивая. Василика, приехавшая вместе со свекром вязать снопы, глядела на

него и улыбалась. Ей хотелось похохотать над ним, но она стеснялась.

Александру Бокулей -- и это знала Василика -- боялся, что сосед не заметит

межи и станет косить его пшеницу. И чтобы сосед заметил и не захватил чужой

делянки, старик решил получше протоптать межу, которой до этого почти не

было видно. Вместо межевого кола* он еще раньше выкопал небольшую канавку,

которая, однако, сейчас сильно заросла.

* Межевой кол у румынского крестьянина нередко ночью переставляют,

чтобы украсть клок земли.

С Александру Бокулея ручьями катился пот, а он все прыгал и прыгал на

меже. В том месте, где тяжелые колосья, откинутые ветром, перевешивались в

сторону соседнего поля, Бокулей торопливо, но осторожно собирал их в руку и

перегибал спелые восковые стебли в свою сторону. При этом он что-то сердито

ворчал себе под нос, словно бы делал выговор непокорным колосьям за

непочтительность к законному хозяину. Убедившись, что межа стала достаточно

заметной, крестьянин начал косить. Крюк долго не хотел подчиняться его

рукам. И не удивительно: ведь румын впервые в своей жизни пользовался этим

странным орудием. Крюк смастерил для хозяина Пинчук, убедив старика, что

косить им все же спорее.

"Не комбайн эта штука и даже не лобогрейка, но всо же ей легче

працювать, чем серпом",-- говорил он, вручая Бокулею старшему крюк. Кузьмину

Петр Тарасович приказал обучить старика пользоваться этим нехитрым

приспособлением, но тот не успел, был занят на другой работе: три дня подряд

возил к переднему краю боеприпасы, помогая полковым обозам.

В конце концов старик приноровился, и дело пошло. Работал он до одури,

до знобящей дрожи во всем теле. Василика, напевая свои песенки, еле

поспевала за ним вязать снопы.

– - Поторопись, Василика, поторопись, соловушек!
– - улыбался ей свекор.