Солги обо мне. Том второй
Шрифт:
«Благодаря» мартышке, план слился даже не начавшись.
— Ты бы все равно не разрешил мне оставить ребенка, - тухло говорит Виктория. Она все-таки садиться, хотя ее руки постоянно скользят в лужах собственной крови и мочи.
Фу, блять.
Я брезгливо вытираю туфли об края ее халата
— Да мне насрать на тебя и твоего наёбыша, - говорю совершенно искренне.
Она еле заметно качает головой, как будто мне нужно ее согласие с очевидным фактом.
— Просто ты, сука, слишком любишь деньги. Ты зависима от красивой жизни. Ты торчок, блять: уже не можешь остановиться, хочешь больше и лучше. А выблядок в твоем брюхе означал бы автоматический отказ от моего кошелька.
Она всхлипывает, часто дергает плечами, как будто сидит на оголенном проводе.
Наверное думает, что так меня можно разжалобить.
— Ты сделала аборт не ради меня, Виктория. Ты сделала его ради себя, чтобы и дальше тянуть из меня деньги, жить красивой жизнью и корчить из себя мамаситу для молодого любовника. И, знаешь, мне было реально по хуй, будешь ты с кем-то трахаться на стороне или нет - меня твоя раздолбанная пизда вообще никаким боком не интересует. Помнишь, я сказал, что главное - вовремя и качественно выполненная работа? Если после того, как твои дырки отрабатают с кем нужно и как нужно, у тебя есть желание подставлять их еще кому-то - да ради бога! Но ты же, блять, начала корчить из себя целку!
— Я все сделаю, - как болванчик, повторяет сука.
– Олег, я правда все сделаю. Только, пожалуйста…
— Я уже давал тебе предпоследний шанс, - обрубаю ее невнятной блеяние.
– И последний тоже. Помнишь наш последний разговор?
— Мне нужна пара дней…
— Пара дней, чтобы нагнуть мужика, который в курсе, что его собираются нагнуть? Ты, блять, совсем мозги пропила?!
Я снова и снова опускаю кулаки на ее скорченную тушу, потому что это единственная компенсация за слитые в эту помойку бабки. Мартышка и близко не отработала даже половину того, что должна была, так что отпиздить ее напоследок - единственная возможность получить со шмары хоть что-то.
Когда злость немного притупляется, Виктория валяется на полу и уже почти не шевелится. Пинаю ее носком туфля, убеждаюсь, что она не притворяется и все-таки звоню Абрамову. Прошу прислать машину с сообразительными и молчаливыми сотрудниками, потому что у меня тут «тяжелый случай разборок между любовниками». Когда приедут врачи, я расскажу им, что приехал как раз в разгар драки, проявил героизм и вступился за беспомощную женщину. Я вообще собирался спустить ублюдка вниз башкой с балкона, но пока оказывал Виктории первую помощь, трус сбежал.
— Кстати, - я закуриваю уже третью по счету сигарету и медленно, с послевкусием некоторого удовлетворения, медленно вдыхаю и выдыхаю дым.
– Я встречался с твоим хомячком.
Виктория слабо стонет.
Надеюсь, эта вишенка на торте на всю жизнь научит ее не ссать в колодец, из которого пьешь.
— Никогда не понимал женскую логику, - позволяю себе немного порассуждать.
– Я ввел тебя в мир большого бабла, мартышка, сделал из тебя человека, насколько это вообще возможно в твоем тяжелом случае. Ты могла выбрать нормального мужика, при бабках, при статусе. Запросто вообще заарканить какого-то старого барана и жить припеваючи, изредка надрачивая его немощный хер. А потом, когда бы он сдох, стать хозяйкой нормального наследства. Но вместо этого ты подумала дыркой, а не головой, и выбрала потрахаться, вместо стабильного хлеба с маслом. А знаешь, почему ты так сделала?
Сигарета становится такой горькой, что я избавляюсь от нее, щелчком запуская в мартышку. Окурок попадает на ее точащую голую ногу, но она даже не шевелится.
— Потому что ты тупая - это раз. И потому что планировала и дальше
цедить из меня деньги - это два. Кормить меня завтраками, придумывая тупые отмазки про то, что ты не можешь, не успеваешь, не знаешь как и прочую хуергу, которую я слышу от тебя последние месяцы. Но на этот раз все. Лавочка закрылась. В этом городе на каждом шагу полно более красивых, молодых и способных оценить все, что для них делают.Я вспоминаю, как подождал ее петуха возле фитнес-клуба, где он ее и снял. Подозвал, показал ему пару фоток мартышки, которые сделал на телефон, когда она мне отсасывала, обрисовал картину и предельно доходчиво втолковал в его башку, что на самом деле она просто моя ручная блядь, и бабло, которое он из нее сосет - он, фактически, сосет у меня. Пацанчик оказался тем еще жуком и слился сразу, как я предложил избавить наши «сексуальные отношения» от посредников в виде одной старой блядины. Хотя, бля, на минуту он точно задумался о такой возможности: я слишком хорошо знаю этот сорт дерьма: типа, нет-нет, но если нормальный ценник - то можно.
Не без удовольствия и чтобы как-то развлечь себя, пока жду врачей, пересказываю наш разговор в максимальных подробностях. После фразы о том, что пацан даже не пытался за нее вступиться, мартышка начинает скулить.
— Когда-нибудь ты еще скажешь мне спасибо.
– Откидываюсь на спинку дивана.
– Считай, я избавил тебя от участи стать панельной шлюхой, чтобы оплачивать капризы своего ссыкуна. Теперь эта пиявка будет тянуть деньги из кого-то другого. Поверь. Если бы ты обрадовала его новостью о залете - он испарился бы еще быстрее.
Врачи приезжают через пятнадцать минут. Я держусь неподалеку, контролируя процесс, но в большей степени чтобы следить за мартышкой. Пока врачи ставят ей капельницы и проводят осмотр, она приходит в себя и даже кое-как шевелит языком, отвечая на вопросы осматривающей ее врача. Пару раз, когда речь заходит о «мерзавце», который такое с ней сделал и необходимости написать заявление в полицию, наши с Викторией взгляды пересекаются. «Только попробуй открыть рот», - мысленно говорю ей и она качает головой в ответ на настойчивые попытки врачиха наказать обидчика.
— Ей нужно в больницу, - говорит тетка в белом халате, пока медсестра ставит мартышке капельницу, - сделать полное обследование. Я подозреваю переломы ребер и меня беспокоит ее запястье.
— А меня беспокоит ее безопасность, - сразу отбрасываю эту идею.
– И пока ее сумасшедший мудак гуляет на свободе, в безопасности Виктория может быть только здесь.
— Но ведь здесь он ее избил.
– Врачиха осматривает следы крови на полу и ее лицо искажает гримаса ужаса.
— Я оставлю здесь пару человек охраны. А вы, чем спорить, лучше езжайте в больницу и привезите сюда все необходимое. Что нужно. Я, блять, за это плачу, в конце концов!
Грымза бросает на меня недоверчивые взгляды, но ей хватает ума не спорить.
Через пару часов, когда врачи возвращаются, а клининг занимается приведением квартиры в порядок, я выбираю минуту, когда рядом с мартышкой никого нет. Присаживаюсь рядом с ее головой и даже изображаю заботу, гладя ее по волосам, в которых есть заметные проплешины. Пока на нас никто не смотрит, на мгновение сжимаю ее патлы в пятерне и шепчу в самое ухо:
— Только попробуй наябедничать, сука, и сегодняшняя порка покажется тебе просто детским лепетом по сравнению с тем, что тебе ждет. И скажи спасибо, что на тебя навешали гипс - только благодаря этому я не вышвырну тебя на улицу прямо сейчас. Цени мою доброту, блядина, потому что очень скоро ты будешь жрать собственное дерьмо и вспоминать эти дни так, будто провела их у бога за пазухой.