Солги обо мне. Том второй

— Нашему сыну, - поправляю ее.

Валерия вскидывает брови, давая понять, что не случайно выбрала именно такую формулировку. Весь ее вид говорит: «Вот теперь ты понимаешь, почему я не просто придираюсь к словам!»

— Это ведь не штатная ситуация, - продолжает она, - иначе бы ты отложил ее до утра. С кем ты поссорился? От кого пытаешься нас оградить? Или, правильнее будет сказать, от чего?

— Лер, если хочешь что-то сказать - говори прямо. Давай без намеков.

Она поджимает губы, оглядывается на приоткрытую в Вовкину комнату дверь. Мы никогда ее не запираем, но сейчас она демонстративно захлопывает ее до щелчка.

— Кто такая Вероника Корецкая?

– наконец, произносит жена, и я понимаю, что заряженное Олегом ружье, наконец, выстрелило.
– Ее муж - очень влиятельный человек. Это ему ты перешел дорогу? Он узнал что-то такое, что ему… не понравилось? Что-то… о вас?

На мгновение я готов махнуть рукой и рассказать правду, но что, блядь, мне говорить? Потратить ночь, исповедуясь перед женщиной, которой придется узнать, что все это время она была просто затычкой в бочке?

Нужно сделать вид, что я не в курсе, почему в нашем разговоре всплыло имя Планетки, но Валерия делает это сама - рассказывает про странное письмо, что сначала не придала ему значения, но потом почему-то начала искать это имя. Что не собиралась думать ничего плохого, даже подозревала ошибку, хотя письмо было направлено лично ей. И поэтому ничего мне не сказала. Но потом она узнала, что муж известной балерины - важный человек, а сейчас вдруг все это…

Жена говорит сбивчиво, как человек, которому нечего скрывать. Ложь всегда либо крайне топорная, либо слишком идеальная - в любом случае, отличается от искреннего заикания.

— Между нами ничего нет.
– Это правда, даже если она я хочу, чтобы это «нет» превратилось в «да».

— Ты давно знаешь эту женщину?
– Лера хмурится, как будто ей еще нужно время, чтобы переварить мой ответ. В глубине души она наверняка рассчитывала услышать что-то другое: про ошибку, про совпадения, про то, что мои предосторожности насчет их с Вовкой безопасности никак не связаны с именем известной балерины и ее богатого мужа.

— Давно, - не пытаюсь юлить. До сих пор не могу себя простить за то, что, занимаясь с ней сексом, я думал о другой, я даже почти чувствовал тепло и запах другой женщины, поэтому, блядь, ссыкливо и до последнего не открывал глаза. Лера не заслуживает всего этого.
– Она…

Хочу сказать «мать Волчонка», но Валерия издает странный мычащий звук и медленно, по стенке, сползает на пол. Начинает тихо плакать, а на мою попытку подойти, истерично мотает головой, бормоча что-то про «я знала, что так будет, я знала, я знала…»

— Ты любишь ее, да?

— Мы не будем это обсуждать, - говорю то, что должно ранить меньше, чем правда.

— Мы должны!
– Валерия, впервые за годы нашей совместной жизни, повышает голос.
– Помнишь, мы договаривались говорить друг другу праву? Обещали, что будем заботиться друг о друге, что мы - партнеры. Ты должен был сказать мне, что в твоей жизни есть другая женщина. Потому что я думала… мать Вовы… что она была той самой, после которой ты больше…

— Вера - мать Вовки, - все-таки говорю я.
– Я не знал, что все эти годы она была… в порядке. Так получилось.

— Но она ведь… умерла?
– Глаза Леры моментально высыхают.
– Боже, Максим, ты ведь сказал, что ее нет в живых!

— Потому что, блядь, я считал ее мертвой! Потому что Олег подбросил мне на порог нашего сына и сказал, что ее больше нет!

Мне окончательно срывает башню.

Я не ору, но поток злости льется из меня только в путь. Достаточно долго, чтобы, когда меня отпускает, на лице Валерии не осталось никаких эмоций. Она просто так же сидит на полу, но уже не плачет и не вытирает нос шелковым халатом, которым так дорожила.

Не имею ни малейшего понятия, что она скажет, когда решится прорвать затянувшуюся после моего монолога паузу.

— Она знает, что Вова - ее сын?
– Лера медленно поднимается, уже абсолютно спокойная. Но я жопой чувствую, что в эти минуты затишья в ее голове произошел какой-то сдвиг.

— Я искал подходящий повод, чтобы сказать об этом. Вам обеим.

— Значит, ты ничего ей не скажешь.
– Жена убирает с кофейного столика оставленные там чашки и блюдца с остатками круассанов. Делает все спокойно, как будто наша жизнь только что не разделилась на «до» и после».
– Вова - наш сын. Мой сын, - добавляет, уже глядя мне в глаза.

Как там она говорила? Нарочно, чтобы я снова почувствовал, каково ей.

— Если ты скажешь, что Вова - ее сын, эта женщина попытается его забрать.
– Валерия кривится так натужно, как будто это происходит прямо сейчас, и ей остро не хватает кислорода.
– Она может оспорить твое право воспитывать сына самому. И тогда…

— Прости, но это решение касается только нас с Верой, - останавливаю ее внезапную активность.
– Твое мнение в этом вопросе…

— … не имеет значения?
– опережает жена, и ее голос снова срывается на самые верхние ноты.

В какой-то момент она замирает, пугаясь собственных эмоций, но быстро приходит в себя.

— А то, что все эти годы я воспитывала Вову как своего сына тоже не имеет значения? Я была с ним, когда он не мог уснуть ночами, когда у него болел живот, когда он впервые простудился, когда начал ходить. Он назвал мамой меня!
– Жена так яростно тычет себя в грудь, как будто Вера уже здесь и нужно дополнительно показать пальцем на «настоящую мать», чтобы даже тени на стенах не сомневались, кто заслуживает так называться.
– Вова - мой сын! Помнишь, ты сказал, что ему нужна мать?

— Это бессмысленный спор, - пытаюсь закончить разговор, который, ожидаемо, перерастает в скандал. Я знал, что Валерия не сможет понять, поэтому и тянул резину. Очень зря.

— Ты не имеешь права решать сам!

— Тебе нужно успокоится, - нарочно оставляю без внимания ее крик.
– Мы вернемся к этому разговору потом.

— Когда потом? После того, как скажешь ей? Максим, ты не можешь так поступить со всеми нами!

Самое хуевое то, что она правда считает себя вправе влиять на ситуацию. А мне даже особо нечем возражать, потому что все эти два года она действительно заботилась о Волчонке как о собственном сыне, и у меня ни разу не было повода подозревать ее в лицемерии. Я просил ее стать матерю Вовке, а теперь сам же прошу отказаться от него.

— Ты подумал о том, что будет, когда эта женщина узнает правду?
– Валерия определенно настроена продолжать разговор на повышенных тонах.
– Она попытается его забрать!

— Ты повторяешься.

— Что будет, если она заберет его в свой дом?! К своему сумасшедшему мужу?! Этот человек способен на все!

Я молчу.

Потому что еще не забегал так далеко.

Хотя, кого я обманываю? В том будущем, где Вера узнавала правду, не было никакой ее семьи и моей семьи - там были только мы: я, она, Вовка. Точка.