Солги обо мне. Том второй

— Ты до сих пор на меня дуешься?
– Она присаживается на пол рядом со мной и, как собака, кладет голову на колени.

Милостиво глажу ее по влажным волосам, снова и снова прокручивая в голове всю многоходовочку моего «лучшего друга». Он пустил меня по ложному следу, а сам тем временем наверняка придумал план, как перевезти Нику в свое новое логово. Почему-то эти вещи кажутся настолько очевидными, что я даже не пытаюсь найти им логическое опровержение. Они и раньше постоянно «вляпывались» - то с книгой, то со случайной встречей. А то, что я принимал в нем за раздражение из-за каких-то там внутренних принципов, на самом деле было банальной ревностью - тупой до смешного, но абсолютно предсказуемой.

А Ника…

Я на мгновение забываюсь и слишком сильно хватаю Викторию за волосы. Она хнычет, и я спешу «загладить вину», предлагая проверить счет. В ее маленьких и мутных глазках появляется знакомый мне жадный блеск. Вот и все - достаточно было бросить шавке жирную кость, чтобы она тут же все мне простила.

— Я буду хорошей девочкой, - мурлычет она, подбираясь ко мне буквально ползком.

Приходится снова посмотреть на часы и придумать историю про важное совещание. Трахать ее я больше не захочу никогда, даже тупо в рот.

Как жаль, что все это не сработало с Никой.

Но, если быть до конца откровенным с самим собой, именно поэтому я так ее хочу.

Именно поэтому моя непослушная свободолюбивая девочка не выходит у меня из головы.

— А теперь, раз ты уже пришла в себя, - я киваю в сторону кухонной зоны, - сделай мне кофе и расскажи еще раз все подробности встречи с Сабуровым.

Я хочу знать все.

Возможно, что-то в ее рассказе позволит сузить круг поисков.

Глава двадцать первая: Венера

Глава двадцать первая: Венера

Я крепко, изо всех сил, до боли в каждом суставе, обнимаю его за талию.

Вжимаю свое тело так сильно, что грудная клетка сплющивается в гармошку и становится нечем дышать.

Это больно, но все равно не идет ни в какое сравнение с тем, что я чувствую в области сердца. Там огромная пропасть, провал, который образовался минуту назад, когда я вдруг очень четко поняла, что сейчас Меркурий переступит порог - и все. У нас случится несколько недель абсолютной неизвестности, полного вакуума, тишины на грани сумасшествия, против которой мне абсолютно нечем воевать.

— Эй, ну ты чего?
– Макс гладит меня по голове, и я невольно пытаюсь приподняться на носочки, чтобы быть еще ближе к его ладони.

— Не уезжай… - Собственный голос звучит абсолютно сухим и потерянным. Меня как будто выжали, выдавили как апельсин, и осталась только пустая и горькая кожура.
– Пожалуйста… не уезжай.

— Малыш, мы ведь уже все обсудили, помнишь? Две недели - а потом мы просто исчезнем, и никто никогда нас не найдет.

— Мы можем просто… прямо сейчас…

Я абсолютная эгоистка.

Потому что, когда эти слова только взлетают в воздух - перед глазами появляется размазанный образ племянника, которого Олег держит в заложниках. Как долго это продлится? Пока ему не надоест? Пока мой муж не поймет, что ему надоело корчить добрячка и просто перекроет ни в чем невиновному ребенку кислород? А я буду… где-то там, достаточно далеко, чтобы больше не чувствовать себя в опасности и, скорее всего, даже не узнаю об этом, но до конца своих дней буду чувствовать себя полностью виноватой.

А еще говорят, что из любой ситуации может быть выход.

— Все будет хорошо, Планетка. Я большой лоб, со мной ничего не может случится.

Он прилагает усилия, чтобы отодвинуть меня на расстояние, и наклоняется, фиксируя своим взглядом мой. Несколько долгих секунд просто смотрит, медленно растягивая губы в самую заразительную улыбку на свете. Я не могу не улыбнуться в ответ, даже сквозь слезы.

Смахиваю реки соли со щек.

Наверное, выгляжу как самая распоследняя мямля на свете.

— Вот, умница.
– Меркурий чмокает меня в макушку и прежде, чем успеваю понять, что это уже конец - он просто переступает порог.

Хлопок закрывшейся двери действует на меня как удар, от которого хочется спрятаться в свою собственную бронированную скорлупу. Я пытаюсь бежать за ним: хватаю ручку, пытаюсь нажать, но от панки настолько ослабла, что, кажется, земную ось повернуть было бы проще, чем этот проклятый кусок посеребрённой бронзы.

Я потихоньку сползаю на пол, на коврик.

Сворачиваюсь клубком.

Почему-то вспоминаю свою старую кошку: я подобрала ее на улице совсем крохотной, она даже есть не умела толком, так что первые недели я сама выкармливала ее молоком из шприца. С тех пор она всегда ходила за мной как хвостик, и не могла уснуть, пока я не возвращалась домой. Однажды, задержалась у подруги на Дне рождения и вернулась только сильно за полночь. Тогда еще крепко влетело от родителей, но я хорошо помню, что, когда переступила порог - моя мохнатая любимица сидела на коврике как недвижимая статуэтка Сет и смотрела на меня грустными зелеными глазами.

Наверное, я теперь - та самая грустная кошка.

Может быть, если хорошо постараться, получится уснуть на все эти долгие-долгие дни?

Но сколько бы я не закрывала глаза - ничего не получается.

Я только беспомощно реву и изредка притрагиваюсь к двери, словно от этого может что-то измениться.

Только когда в квартире становится абсолютно темно, усилием воли поднимаю себя за шиворот. Плетусь по коридору, опираясь на приколоченные к стенам перекладины, и снова глотаю слезы, потому что все здесь, каждый сантиметр пространства, напоминает о нем: на диване до сих пор лежит оставленная футболка, насквозь пропитанная его запахом, все детали в квартире буквально кричат «Он думал и заботился о тебе все время!», а в раковине на кухне - чашка из-под кофе. Очень глупо, что я долго держу ее в ладонях, прежде чем отправить в посудомоечную машину?

Я все еще глупо проверяю телефон - всю ночь, а потом - весь следующий день. Это идиотская затея, потому что Меркурий предупредил: никаких звонков все эти недели, никаких сообщений - так надо. Но мне все равно хочется надеяться на какой-то счастливый «авось», по которому я вдруг получу от него хотя бы одно СМС с крохотным красным сердечком.

Собрать себя в кучу получается только к концу третьего дня, и только потому, что желудок начинает настойчиво требовать хотя бы что-нибудь. Потихоньку выползаю на кухню, начинаю брать с полок продукты, то вставая на стульчик, то используя маленькую передвижную этажерку. Снова пускаю сопли, потому что на мгновение будто вижу сидящего за столом Меркурия, который дразнит меня, называя то ленивцем, то белкой-летягой. Одергиваю себя не поворачивать голову, чтобы эта зрительная галлюцинация продлилась дольше, а потом мысленно ругаю последними словами, потому что позволяю себе снова утонуть в самообмане.