Солги обо мне. Том второй

Что дальше, Вера?

Что ты будешь делать теперь?

Я даю себе несколько минут соплей. Когда-то в каком-то романтическом фильме бабушка главной героини говорила, что если очень плохо - нужно взять и поплакать, пожалеть себя, съесть ту самую проклятую коробку конфет и просто побыть амебой. День или два, или три. Назначить себе какой-то срок и отрываться на всю катушку. Но потом, когда срок закончиться - встать, взять себя в руки, переступить через боль и страх и начать жить нормальной полноценной жизнью. И больше никогда не вспоминать то прошлое, которое причиняет боль.

У меня нет ни трех дней, ни даже часа. Только пара минут, за которые я что есть силы прикусываю собственный кулак и снова, и снова мысленно ору во всю глотку.

А потом медленно поднимаюсь, вытягивая свое немощное тело зацепившимися за края раковины руками. Складываю тесты обратно в упаковки, бросаю их в мусорное ведро вместе со стаканчиком. Снова смотрю на свое отражение в зеркале и с какой-то внутренней злости плещу в него водой, глядя, как потоки воды по стеку размазывают его почти до неузнаваемости.

Ту Веру, которая любила и хотела быть любимой, я навсегда оставлю в этом плохо пахнущем месте. Не лучшее для нее место. Но, по крайней мере, здесь ее не найдет ни Олег, ни черт, ни дьявол. А та, которая смотрит на меня из искривлённого Зазеркалья, больше никогда не будет пускать сопли. Потому что теперь ей есть ради кого выживать.

Я возвращаюсь в машину раньше обещанного времени. Николай даже не пробует скрыть довольную улыбку, когда прошу отвезти меня домой. Правда, едем мы не в загородный дом, ав квартиру. По пути у него звонит телефон - и после двух стандартных фраз он протягивает его мне.

— Просто хотел узнать, как ты, - говорит Олег.

У него заметно приподнятый тон. Видимо, сделка прошла удачно, но я все равно вежливо интересуюсь, добился ли он успеха на финансовой ниве. Я почти не знаю крючков, на которые можно его подцепить, но он так тщеславен, что любые разговоры о его умножившемся величии работают безотказно. Муж пафосно перечисляет свои новые достижения, а я радуюсь тому, что от меня даже не требуется вникать в суть - достаточно просто изредка поддакивать.

— Ты всегда добиваешь всего, чего хочешь, - озвучиваю в итоге его длинной хвалебной оды имени самого себя.

— Рад, что ты это понимаешь, - почти ласково хвалит он.

В последнее время он так часто это делает, что пора подумать о том, как выжить после очередного приступа «кнута». Он будет. Как скоро - вопрос времени.

— Я хочу, чтобы ты была тепло одета к шести, - приказывает он.

Мне нельзя спрашивать куда и зачем. Нельзя даже попытаться отказаться. Олег никогда напрямую не озвучивал мои птичьи права, но я достаточно умна, чтобы понимать их интуитивно.

— Хорошо, - послушно принимаю его требование и радуюсь, что удается поскорее закончить разговор.

Переступив порог дома, надолго закрываюсь в ванной, пытаясь придумать какой-то повод поскорее избавиться от Тамары. Она точно что-то заподозрила. Даже странно, почему до сих пор не доложила Олегу. А если и рассказала… Отмахиваюсь от этой мысли, потому что Олег явно не из тех, кто стал бы молчать о таком. Он хитрый садист, но все равно садист, и ему иногда крайне сложно контролировать свои эмоции, в особенности если они касаются ситуаций, напрямую задевающих его воспаленное эго.

Когда стрелки подбираются к пяти, в моей голове так до сих пор и нет четкого плана, но одно я знаю точно - Олег не должен узнать о моей беременности до того, как я переступлю черту безопасного срока. Нужно тянуть время.

Ровно в шесть охранник приносит телефон, и голос Олега в трубке заставляет мои нервы напряженно дергаться - мне все равно не нравится его приподнятое настроение. Слишком часто оно стремительно сменялось приступами злобы.

— Ты тепло одета?
– требует он, хотя и пытается замаскировать это за мнимой заботой.

— Да, - на всякий случай отвечаю односложно.

— Спускайся.

Охранник помогает мне спуститься вниз. Возле подъезда поджидает Олег: красивым жестом берет меня на руки, бережно усаживает на заднее сиденье, прямо под сопровождение восторженны взглядов гуляющих с колясками мамочек, которым и снегопад - не помеха.

Бережно накрывает пледом.

Я снова подавляю рвоту, потому что от теплой тряпки почему-то противно воняет немытой шерстью. Уверена, что на самом деле это какой-то жутко дорогой плед из бутика и на нем где-то есть огромное клеймо модного дома, а этот запах - капризы моего беременного тела, но все равно едва держусь, чтобы ничем себя не выдать.

— Куда мы едем?
– рискую спросить только когда становится понятно, что он вырулил на загородную трассу.

— Подумал, что мы давно не проводили время наедине.

Олег сам ведет машину и, когда отвечает, смотрит на меня в зеркало заднего вида.

— И хотел предложить мировую в знак уважения ко всем твоим стараниям. Загляни в корзину. Там справа конверт.

Корзину?

Я только сейчас замечаю стоящую по соседству корзину для пикников. Ту самую, с которой он уже вывозил меня на природу.

Открываю ее - и взгляд сразу натыкается на плотный разноцветный конверт, украшенный пошлыми радужными сердечками. Это вообще не в духе Олега, и мы оба прекрасно это знаем. Он даже дороги подарки дарил в стандартных коробках без ленточек. Чтобы не лежало в том конверте - для Олега очень символично изгадить это показухой.

— Можно открыть?
– Я верчу конверт в пальцах, прикидывая его небольшой вес.

— Конечно, Ника.
– Олег снова улыбается и сворачивает на перекрестке. Теперь я точно знаю, что он везет меня не в наш загородный дом.
– Тебе не нужно спрашивать разрешения каждый раз.

Мы пересекаемся взглядами в зеркале заднего вида, и я долго взвешиваю все «за» и «против», прежде чем дать ему самую оптимальную реакцию. Не правильную, не ту, что он хочет, но самую выгодную для меня. Если я буду слишком послушной - игра в кошки-мышки ему быстро наскучит. Он не для того так одержимо за мной охотился, чтобы теперь не иметь возможности наиграться до тошноты.

— Я лучше лишний раз спрошу, чем буду валяться с проломленной головой, - говорю почти что правду.

Улыбка медленно сползает с его лица, и оно становится мрачно непроницаемым. Хотя и ненадолго, потому что мне, дилетантки в тонком искусстве лицемерия, у него еще и учиться и учиться. Когда он хмыкает, его небрежность выглядит абсолютно природной. Я даже почти верю в то, что именно такой ответ он и ожидал услышать. Хорошо, что я дала себе зарок больше никогда не верить ни тому, что он делает, ни тому, что говорит.