Солги обо мне. Том второй

После этого я дал ей ключи и разрешил пока потусоваться у меня в гостях.

И заезжал еще пару раз, чтобы убедиться, что даже изуродованные безобразные ноги Ники все равно возбуждают меня больше, чем вся она.

Но уже на половине пути понимаю, что одна мысль об этой тёлке вызывает у меня отвращение.

Можно завалиться к Виктории, но это еще хуже - в последнее время она стала почти невыносимой. Знает, что пока крутит старым хером - нужна мне на сто процентов, потому что на этот раз ей удалось вытащить Джек-пот - и маразматик действительно на нее подзалип: покупает дорогие шмотки, дарит разные ювелирные цацки и даже обещает повести под венец, как только оба его сына вернутся на зимние каникулы, и он официально представит их «будущую новую мать». Потому что предыдущую, если верить слухам (а я клонен им верить), он благополучно уложил в могилу, хотя до сих пор корчит скорбящего вдовца.

Когда звонит мой телефон и на экране всплывает имя Тамары, я сразу оцениваю два фактора - уже десятый час ночи, и в предыдущие разы, когда она звонила первой, у нее случалась огромная жопа. Та, из которой мне приходилось ее вытаскивать. Сначала даже хочу сбросить, но потом в голове мелькает обрывок мысли, которую я вынашиваю последние дни, и я подношу телефон к уху.

— Мне нужна твоя помощь, - нервно говорит Тамара. На заднем фоне слышны характерные звуки больницы - шарканье, разговоры, отдаленный звук сирены.
– Это… очень важно.

Похоже, моя старая приятельница решила в очередной раз стать вдовой.

— Тебя уже можно поздравлять с досрочным освобождением?
– шучу как обычно. Это становится забавной привычкой - праздновать ее вдовство, которое никогда не обходится без сопутствующих приключений.

— Мне нужен хороший адвокат, - говорит Тамара, напрочь игнорируя мою попытку пошутить.

— Почему я не удивлен, - бормочу в ответ.
– Только причем тут я?

— Не прикидывайся идиотом, - раздраженно шипит Тамара.

Ладно, как скажешь.

Просто заканчиваю вызов и на всякий случай блокирую ее номер, чтобы какое-то время подергалась, пытаясь понять, почему я перестал выходить на связь. Сегодня я точно не в том настроении, чтобы обмениваться любезностями с истеричными бабами, особенно с теми, которым что-то от меня нужно, а не наоборот.

— Домой, - озвучиваю новый маршрут, и водитель молча делает крутое пике на первом же повороте.

Что, блядь, мне делать с конченым выблядком, которого носит эта сучка?

Вопрос на миллион, потому что, когда я соглашался на ее уговоры, в моей голове не было четкого плана действий. Я знал только, что не готов рисковать ее жизнью прямо сейчас. Не в том смысле, который в эту фразу вкладывают разные сопливые недомужики из мелодрам, а потому что до сих пор никак не могу до конца ею наиграться. Каждый день я все ждал, когда же, наконец, меня потянет на что-то большее, чем просто таращиться на нее голодными глазам, когда я смогу взять то, чем и так по праву владею… но что-то в ее взгляде всегда меня останавливало. Потому что она, блядь, тоже прекрасно знала, что мне нужно, и каким-то неуловимым образом все время держала это под замком.

Я могу затрахать ее до смерти.

Могу причинить невыносимую боль.

Могу избить.

Могу пороть до тех пор, пока с нее, как с линялой змеи, не сойдет каждый лоскуток кожи.

Но сучка все равно не будет принадлежать мне до конца. А если я ее уничтожу, то что тогда будет с этим сжирающим изнутри чувством голода? Я так и буду до конца жизни уныло дрочить на ее, сука, светлый образ в башке?!

Поднимаюсь по ступеням.

Охранник встречает у двери и, судя по его перекошенной роже, за эти сорок минут, пока я добирался домой, успела случиться какая-то херня. Я молча буравлю его взглядом.

— Вероника Александровна… - Он трусливо скашливает в кулак дрожь в голосе.

— Что?!
– рявкаю я, одной рукой хватая его за грудки, а другой сжимаю телефон так, чтобы (в случае полного пиздеца) на хрен размозжить этому ослу голову.

— Она… я не заметил, только на секунду отвернулся…

Заношу телефон и что есть силы опускаю угол стального корпуса прямо ему в висок. Следующий за этим хруст может быть хрустом треснувшего экрана, а может - сломанных костей. В тусклом свете уличного фонаря брызнувшая из рассеченной кожи кровь чернильного цвета, как будто я разделался с каракатицей.

— Она забрала телефон и заперлась в ванной!
– выкрикивает он, и я с силой швыряю это тупое человеческое тело куда-то в сторону.

Залетаю в дом.

— Ника!
– ору достаточно громко, чтобы она услышала мой голос даже на другом конце мира, если вдруг каким-то чудом уже успела там оказаться.
– Сука!!!

Залетаю по ступеням на второй этаж, оттуда - направо по коридору.

В нашу спальню, дверь в которую открыта настежь.

Ванна слева. Я наваливаюсь на нее плечом и несколько раз яростно дергаю медной ручкой. По ту сторону раздается отчетливый шум воды.

— Открой эту чертову дверь, тварь!
– ору во всю глотку.
– Не испытывай мое терпение!

Если она и слышит, то никак не дает об этом знать. Единственная реакция с той стороны - размеренный, зудящий до нервных судорог шум воды.

Кому она звонит?

— Собираешься обрадовать папашу?!
– Еще раз наваливаюсь плечом на дверь, но она не поддается ни на миллиметр.
– Давай, вперед, пусть прибежит и, наконец, сделает хоть что-то кроме пиздежа! Хотя, ты же, блядь, любишь, когда тебе ссут в уши! Да, девочка?!

Без толку.

Так мне ни за что ее оттуда не вытащить.

Значит, самое время воспользоваться крайними мерами.

Ружье, которое я храню в сейфе, такого калибра, что одного выстрела будет достаточно, чтобы к херам развалить дверь. Достаю его оттуда, заряжаю.

Прицеливаюсь.

От грохота выстрела на несколько секунд чувствую писк в ушах.

Стреляю еще раз, целясь в замок, на месте которого теперь огромная вмятина.

В наступившей тишине кроме писка отчетливо слышен женский крик.

Дверь, исковерканная почти в клочья, распахивается мне навстречу.

В облаках сизого дыма Нику замечаю не сразу. Потому что первым делом в глаза бросается тонкая струйка крови на белоснежной плитке пола.

— Сука, видишь, до чего ты меня довела?!
– ору куда-то туда, где начинает вырисовываться свернутое калачиком тело, лежащее ничком прямо возле ванной.

Ее запястье, по которому сочится кровь, странно вывернуто. Как будто она пыталась схватиться за бронзовую ножку в форме львиной лапы. Осколки плитки и стекла рассеяны вокруг маленькими острыми семенами, и часть из них застряли в ее компрессионных чулках, по которым тоже расползаются уродливые бурые пятна.