Солнце в рюкзаке

Все это заняло доли секунды, и после я смог ответить:

— Не курю.

Я накинул шилдкавер шлема — тишина. Мои координаты и пустота вокруг.

— Здесь все гасится, — сказал Журов, заметив мое движение. — Заглушки кругом. Не так уж и плоха наша техника, как тебе кажется. — Он подумал немного, с трудом проглотил кусок и добавил: — Это ты еще «Королей» не видел. Искусственный интеллект на чистой механике… ничем не прошибешь.

Он наклонился и отщипнул ломтик сероватого хлеба.

— Я всю жизнь на технике, — проговорил он. — Еще до Кремани — танкистом был. Воевал, в три погибели спал, землей питался и спиртом запивал. Знаешь, вот встал утром, выкопался, ливень, ни зги… Гром гремит. И только в кабине человеком себя чувствуешь, привык, уютно, как у матушки в брюхе. Я с танками, как эти твои… биогенные. Я его плоть и кровь. — Он снова закурил. — И «Пыж» я верну, — глухо добавил он.

Я посмотрел на него и понял — вернет.

— А потом я пожелал, чтобы все закончилось, — продолжил бывший танкист, и выглядел он так, словно напрочь про меня забыл и рассказывает сам себе. — Чтобы домой вернуться, спать на кровати, жареную картошку жрать. Дезертир я… нажелал на свою голову. Дезертир, — беспощадно повторил он, сжимая губы в узкую полоску.

Снаружи зашумело, словно кто-то подкрался на мягких лапах, а потом со всей силы бросился на рифленые стены ангара.

Я схватился за оружие, но Журов помотал головой:

— Дождь.

И все-таки из предосторожности я вышел наружу. Сильные хлесткие струи бились в раскрошенный серый бетон, потоками несло из города мутную бурую воду, пахнущую железом. Мотало в маленьких бурунах какие-то смятые этикетки. Принесло мокрый насквозь талон с плохо различимой фотографией. Крови на талоне не было, и с ним, распластанным на пальцах, я вернулся в ангар.

— Что будет, если Игрок откажется соблюдать правила?

— Его ликвидируют «Короли», — охотно разъяснил Журов. — Город маленький, поголовье прячущихся крыс разорвет его в клочья. Остаются только инструкторы и те, кто выполняет задание, остальных…

— Отстойники, — напомнил я.

— Зачищают раз в месяц, — сказал Журов и потушил сигарету о кожаную вставку своего ботинка. — Так даже удобнее, они сами туда сбегаются. Оппозиция, мать их за ногу. Отдохнул?

Я и уставшим-то не был, просто голодным. А после предоставленного Журовым ужина мог бы на одном дыхании километров пятьдесят пересеченной местности одолеть.

— Моя задача — помочь тебе как можно быстрее накрыть цель, — принялся объяснять Журов. — Чтобы не затягивал процесс, так сказать. Для начала — кого ты выбрал?

Я вынул из кармана свои талоны и посмотрел. Лайн, Квоттербек…

— Квоттербека не убить, — твердо сказал я. — Это то же самое, что головой об бетонную стену… Лайнмен проще.

Я помнил о Солнце, помнил о том, что моя задача — закинуть его на ветку. Выбирать так выбирать. Но одновременно с уверенностью в том, что я обязан выиграть в навязанной мне Игре, ощущал смутную тревогу — что-то подгрызало уверенность изнутри, и чем дольше я смотрел на фото Лайна — на его в камуфляж изрисованную кожу и светлые глаза, тем тяжелее мне становилось.

— Значит, Лайнмен, — одобрил Журов. — Смотри…

И он развернул карту на тощих коленях.

— Я с вашей братией сталкивался уже, и по опыту судя… Лайнмена ты завалишь только в катакомбах, где ему развернуться негде будет. Здесь, — он показал, — вход в Нижний город. И здесь. Севернее еще один вход, но там только ползком, весной было обрушение. Я тебе предлагаю перед ним засветиться и тащить вниз — бегаешь ты отлично. Искать его нужно… тут. Трое из четверых Лайнменов окапывались на башнях. Там обзор и укрепления, самое для них подходящее место.

Я слушал его и раздумывал. Я никогда не был силен в логике, но понимал, что гонка на выживание может закончиться для нашей команды полным крахом, цепной реакцией смертей. Кто тогда понесет Солнце дальше?

Журов, выслушав вопрос, ответил туманно и сухо:

— Откуда ты знаешь, что будет с вами после смерти? Это, брат, Кремань… Здесь никто ничего толком не знает, разве что во Дворце.

Он поднялся, сухощавыми руками потянулся к моему вороту и прикрепил крошечную паутинку-жучок. С этой паутинкой, вооруженный одним лишь «Щелчком», я и вышел на улицу, где бурный ливень сменился прохладной моросью. Город лежал в подушке молочно-белого тумана, с правого бока из тумана торчали черные искривленные пальцы башен. Туда я и пошел, держа бесшумный быстрый темп. Может, повезет, и я действительно найду Лайна там… и сумею заманить его в катакомбы и через быструю победу избавиться от навязанных нам правил чужой Игры.

Несколько раз я останавливался: прижался к стене, услышав истеричный вой, перешедший в какое-то адское хихиканье, потом, завидев сумрачную группу людей с торчащими за плечами ржавыми пиками, покружил немного по улицам, путая следы, и остановился в тяжелой полутьме под довольно хорошо сохранившимся домом.

Над домом висела зеленоватая звезда, вся в сизых клочьях. Первый этаж был затемнен, а на втором сияла рубиновым целая вереница окон. Все они были закрыты занавесями, похожими на содранную кожу — в огненном путаном узоре. Приглушенно играла музыка — ритмичная череда звуков и трелей. Виднелись черные колышущиеся силуэты — то крупные и квадратные, то тонкие и волнистые.

Я прижался спиной к станине неработающего фонаря и долго смотрел на эти окна — за ними жили какой-то непонятной мне, жгучей жизнью.

Великий Аттам, что я, Раннинг, Игрок на поле Последней Анестезии, делаю на улицах этого города, под алыми окнами?

Все это было мне настолько чуждо, что хотелось закрыть глаза и снова оказаться на первой линии, снова подойти к Квоттербеку и снова увидеть его лицо, сжатые в белый шрам губы и теплый огонек в матовом черном зрачке.

Я никогда больше не ослушаюсь приказа.

Никогда.

Четвертые линии — самые сложные для нас, потому что там обычно творится что-то, нашим умам не подвластное. Например, там ценятся Эбы — правда, в странную цену плитки шоколада и галет, но ценятся.

Пока я стоял и глазел на окна, ее вынесло из лязгнувшей двери, повело на мокром асфальте и швырнуло к моему столбу. Я вытянул руки и поймал ее, но не успел подхватить падающий сверток. Из свертка в лужу плюхнулись плитки шоколада в красной надорванной обертке и белый бумажный пакет. Пакет вымок моментально, хотя она и бросилась подбирать его с жалобным криком, а шоколадки поднял я.

Тогда я возомнил себя крайне опытным в вопросах пола, потому что уже видел настоящую Эбу, а эта мало чем отличалась. Тоже маленькая и как-то странно сложенная, с пышным рыжим нагромождением волос на голове и светлым, маленьким личиком.

Я уже знал, что Эбы не питаются моей силой, но влипать в новые неприятности, связанные с их организмами, мне не хотелось. Поэтому я сунул ей в руки шоколад и зашагал под какую-то арку, откуда нещадно несло мочой и кислятиной.

И снова — вот наваждение, да что со мной такое! — Эба поскакала следом, стуча своей шаткой обувью по разбитому асфальту.