Солнечный ветер

Вот она в самом конце, последняя, с белоснежными крыльями. Ее за руку вела модельерша. Они улыбались друг другу, как старые подруги, и посылали воздушные поцелуи в зал. В ту секунду Назар на него и наткнулся. Его взгляд следил за Миланой, и лишь на мгновение мазнув им по гостям с другой стороны сцены — заметил. Давида Коржицкого, пожиравшего Милану не менее голодными глазами, чем сам, — он заметил. И не поверил себе сначала. Показалось. Что этому полудурку тут делать? Надеялся же, что проехали. Тряхнул головой — и нифига. Не развеялось. Этот баклан, ничего на земле не видя, жадно и липко ощупывает взглядом Милану.

Назар едва с места не сорвался в ту же минуту. Ослепила вспышка фотоаппарата, вырубая все прочие чувства, кроме единственного — дикого желания заявить: моя! Где бы ни была, куда бы ни отправилась, что бы ни делала! Кулак на колене — сжался. Шамрай, как животное, готовое к броску, подался вперед. И вмиг все закончилось. Коржицкий исчез за телами поднимавшихся со своих мест людей, и Назар не успел понять, как попасть туда, к нему поближе. Как корова языком слизала. Немного подбадривало то, что Милана тоже уже ушла… куда? За кулисы, что ли? Может, она даже не в курсе, что Коржицкий тут? Не могла же… так упоенно, так голодно целоваться с ним и в то же самое время ждать тут своего хахаля? Бред ведь.

Как и тогда, много лет назад, тоже был бред, а он поверил.

Сейчас — нельзя.

«Нельзя», — сказал себе Назар, допил бокал виски, оказавшийся в руке, и поднялся со стула, позволив толпе вынести себя наружу, на улицу, где под вечерней иллюминацией из тысячи огоньков и экранов продолжился праздник, который казался ему чем-то крайне далеким, ненастоящим, словно из другого мира, не с ним. Где он со своими недрами, и где Милана, которая всегда на вершине? Даже этот ее Коржицкий — отличное приложение к статусу звезды.

И вопреки собственным запретам, Назар все сильнее заводился, не понимая, как ему приблизиться к Милане, когда она работает. Так до окончания торжественной части ни черта и не придумав, он поплелся на афтерпати — приглашение от Дарины включало и его. Уж там-то Милана точно могла бы быть посвободнее, он бы подошел, и он… он бы попробовал сказать ей обо всем, что так долго его мучит. Господи, столько лет мучит!

Букет разноцветных тюльпанов в руках казался ему похожим на надежду быть услышанным. Заказал их еще накануне, перед вечеринкой — доставили в клуб. Он забрал его у курьера и двинулся внутрь, чтобы еще через пять минут отправить эти чертовы цветы в ближайшую урну.

Милана и Коржицкий стояли едва ли не на всеобщем обозрении — она явно собиралась танцевать, а Давид преградил ей дорогу. Он протягивал ей ладонь, а она вкладывала в нее свои пальцы. Чтобы вместе с ним исчезнуть где-то среди танцующей толпы и больше уже не появиться. В то время как Шамраю жаром полыхнуло в лицо и прямо там он чуть не подох, не понимая, как бороться с собой, которым опять овладели демоны.

Дежавю.

Чертово дежавю, от которого не скрыться, которое можно только попытаться залить.

Он и пытался, заказав у бармена стакан какого-то термоядерного бренди, не закусывая, глядя в одну точку и не понимая… ни черта уже не понимая — как она могла так отчаянно касаться его губ своими — такими же соскучившимися. А теперь уйти с вечеринки вместе с Коржицким. Ну разве же такое возможно? Или он просто сошел с ума? Нажрался и смотрит глюки?

И многое бы отдал за последнее, но ведь букет тюльпанов, все еще торчавший из урны, когда он, пошатываясь, выбирался наружу, говорил об обратном. Ему никогда не нужно было много алкоголя, чтобы опьянеть. Похрен на размеры туши — с непривычки он слабо контролировал допустимую дозировку. Сейчас ушел в тот момент, когда понял, что уже развезло. Выполз на воздух, вдохнул его, почти не соображая, какого хрена ему теперь делать, зачем вообще приехал в ебучий Милан. А после того, как к нему подкатила машина такси и он рухнул на заднее сидение, то, даже не задумываясь, назвал отель, в котором остановился. И в котором Миланка остановилась — на другом этаже, но так рядом. Эту инфу он тоже от сына получил накануне. Ему казалось, что Даня надеется… он и сам надеялся, черт подери! Он до сих пор надеется! И сдохнет, если Милана там — не одна. Или если ее нет, потому что это значит только одно: она трахается со своим Коржицким.

А он хоть всю ночь под ее дверью просидит, лишь бы только увидеть. Вот пускай и она тоже увидит. Что именно — Назар не придумал. Зато проходя по холлу гостиницы, обнаружил очередной цветочный, в котором тюльпанов вовсе не было, зато были розы, метровые, рубиновые, чтобы по-богатому.

И, поднимаясь на лифте, продолжал гадать: на месте она или ушла гулять. От него гулять.

Но услышав шаги за дверью после собственного настойчивого стука, вдруг ощутил себя враз протрезвевшим и не понимающим, что говорить ей теперь.

Не интересуясь, кто ее беспокоит, Милана появилась на пороге умытая и с мокрыми волосами, рассыпавшимися по белоснежной ткани пушистого халата. Ее удивление слишком быстро сменилось сердитостью.

— Зачем ты здесь? — спросила она Назара, не здороваясь.

— Нельзя, что ли? — грубо огрызнулся он и застыл, разглядывая ее — вот такую… домашнюю, что ли? Теплую, манкую, соблазнительную… господи, если у нее что-то было сейчас с Коржицким, он снесет нахрен отель.

— Причины у тебя точно нет, — хмуро проговорила Милана, — и я тебя не ждала.

— А кого ждала? Давай вместе подождем, я не гордый.

— Тебе лучше уйти.

— Почему? Что случилось за два дня, а? Какого черта ты опять со своим Кривинским, ты же меня хотела?! — выпалил он, глядя ей в лицо и ни на секунду не отрываясь.

— Я не собираюсь перед тобой отчитываться, — заявила она и отступила с явным намерением закрыть дверь, но Шамрай этот ее порыв предупредил, успев наполовину протиснуться в номер и упереться ладонями в дверь. Розы посыпались на пол.

— А придется, — прорычал он. — Так где этот придурок, а? Уже свалил? Или еще не пришел?

— При чем здесь Давид? — вспыхнула Милана, отстраняясь от его напора. — Да и вообще, устраивай сцены своей Аньке. Мне не надо!

— А при чем тут Анька?! Это ж ты по подиуму полуголая шастаешь! Даньке тринадцать уже! Его одноклассники стопудово на твои журналы дрочат! Ты об этом думаешь вообще?

— Так и ты из тринадцатилетнего возраста никак и не вырастешь!

— Ну да, Назар — недоразвитый. Ага, договорились, — Шамрай в конце концов влез в комнату целиком и хлопнул за собой дверью, разламывая цветки на пороге пополам и озираясь по сторонам — видимо, в поисках Давида. Потом мрачно глянул на Милану, так никого и не найдя, и рявкнул, демонстративно пахнув ей в лицо запахом алкоголя: — Какого черта ты со мной делаешь, а? Мы целовались, ты хотела тогда… я точно знаю, что хотела!

— Больше не хочу, — Милана снова отступила, увеличивая между ними расстояние, так, словно ей физически невыносимо находиться с ним рядом.

Он это ощущал. Всем телом, каждым своим членом — только это. То, как она его отвергает, как отторгает, как отталкивает его. И ему тоже было невыносимо — чувствовать подобное. Он какой угодно видел ее — но не такой. И от этого хотел еще сильнее. Так, что колени подгибались бы, если бы позволил, но дать ей это увидеть Назар не мог. И потому все больше злился. Лучше бы она и правда вмазала ему еще там, у порога, сразу.