Соло

–Возьму несколько, – своими тонкими пальцами он нырнул в шуршащую упаковку и вытащил несколько квадратиков. – Вкусное?

–Ооочень, – протянул Эрл и улыбнулся ртом с парой золотых зубов.

–Тогда возьму.

–Голоден?

–Придётся поголодать, скорее всего, – бросил Лео через плечо, открывая дверь книжного магазина.

Тёмное помещение залилось мягким звоном колокольчиков.

–Скажу твоей маме, чтобы лучше тебя кормила, – он залился своим тёплым старческим смехом.

Чем больше автомобиль приближался к Центральной площади, тем более оживлёнными становились улицы. Лео рассматривал прохожих, и вдруг так отчётливо вспомнил голос матери и тепло её мягкой ладони. Откинувшись на сиденье, парень растерянно уставился перед собой. Впереди показалось здание Суда, и он впервые за утро задумался о родителях.

«Дом там, где нас любят» – это была любимая фраза матери. «Ты должен стать мужчиной», – фраза отца. Первые слова Лео берег и нёс в сердце всё детство, а вторые засели в нём незадолго до побега. «Путешествия», – поправил себя он. Почему мозг так долго не подпускал эти образы родителей? Знакомые улицы, дома, магазины, парки с раскидистыми деревьями, которые уже начинали по-осеннему прекрасно редеть, но ни намёка на волнение о родных. У Леонардо Соло были сёстры и племянница, но сейчас всё это казалось пустым и бессмысленным, и он уже не был уверен, имело ли это смысл для него хоть когда-нибудь. Он о многом старался забыть, а что-то легко вычеркнул из памяти.

Но до сих пор он точно помнил, что слова матери были для него непреложной истиной, только вот домом, где любят, для мальчишки из семьи судей стал Город, а не та бетонная коробка, которую построил отец. Эти дороги, перекрёстки и проспекты со случайными названиями были пронизаны воспоминаниями и любовью. Он рос на улице, где легче всего было не думать о внутреннем, отдаваясь на волю внешнему движению, городскому шуму, гулу и грохоту. Здесь чувствовалась жизнь. Город знал Лео как шустрого мальчугана, который всегда был готов помочь, и жители, незнакомцы никогда не требовали от него делиться болью, которая сидела внутри.

Его называли «ёжиком» за стрижку и характер. Он умело прятал своё острое оружие в виде взрослой осмысленности, но если любил, то был самым добродушным. А Лео любил. Жить, бежать, переводить через дорогу, участвовать в организации обедов для бездомных, работать доставщиком за бесплатный ужин. Все точно знали, что он любит Город, как и все здесь, но когда Лео уходил в тот вечер, он даже не думал возвращаться.

Машина остановилась возле громоздких ступеней здания Суда, и Лео уверено шагнул на их влажный мрамор. Охранники уводили с лестницы пару зазевавшихся зрителей, а на площади стояла толпа. Парень чувствовал взгляды каждой клеточкой тела и не ощущал себя дома. Люди смотрели на него без той любви, о которой твердили. Лео боялся обернуться и посмотреть в глаза, полные удивления, разочарования и любопытства. Так и замер в окружении гула голосов, из которого было невозможно понять, о чём они говорят. Лео догадывался. Он слишком хорошо знал этих людей и, если прислушаться, даже мог вспомнить знакомые интонации, но напрягать слух не хотелось, будто мгновенно в теле не осталось сил.

Охранники, отогнав подальше от лестницы самых любопытных жителей Города, встали по бокам подсудимого и синхронно шагнули вверх по ступеням. Лео безвольно посмотрел назад, разглядев знакомых: с кем-то он обсуждал новости, когда подрабатывал разносчиком газет, кто-то угощал его бесплатной выпечкой, когда Лео работал в сфере доставки, кого-то он даже называл другом детства. Все эти люди заполнили собой огромную площадь, по которой маленьким ребёнком Леонардо гонял голубей в ожидании родителей. «Всем привет», – прошептал парень, когда один из конвоиров заметил заминку в движении и окликнул его.

–Слышишь? Ты!

Часы на здании Суда показывали 9 утра. Мужчины в форме переглянулись и остановились на несколько ступеней выше Лео. Спускаться во время доставки подсудимого было не по протоколу.

–Леонардо Соло!

Второй конвоир, старше по званию, обязан был действовать в подобной ситуации. Его громкий голос накрыл площадь, отозвавшись эхом в густой кроне деревьев и в воспоминаниях людей, которые вдруг синхронно замерли и затаили дыхание. Их догадки подтвердились: парень в окружении конвоя – всё-таки Леонардо Соло, сын судей. В резкой тишине кто-то из толпы громко воскликнул. Лео медленно поднялся и поравнялся с конвоирами, едва касаясь их мускулистых рук своими худыми плечами, и они втроём зашагали дальше.

Осанка, по мнению наблюдателей, выдавала тяжёлый проступок. Волосы Леонардо были длиннее, чем раньше, и это скрывало возникшую сутулость. Все переглядывались, изучая эмоции соседей, и вспоминали, как когда-то давным-давно по своей человеческой доброте угощали подсудимого выпечкой или благотворительным ужином. Никто не принялся раздавать ярлыки и нарекать Лео «преступником», но каждый вдруг наполнился воспоминаниями и пытался отделить собственный эгоизм от искреннего сочувствия. Людям бывает необходимо напомнить о том, кто они на самом деле.

8.

Софи Франкс была учителем математики в средней школе, но не работала по специальности уже 4 года. Теперь женщину часто можно было встретить в местной библиотеке или в Суде, куда её всё так же продолжали вызывать в качестве присяжной. Первое заседание Софи состоялось больше 10 лет назад, когда её пригласили как педагога и психолога. Тот день она помнила до сих пор: дрожащие коленки, которые скрывала чёрная форменная юбка, длинные неудобные скамьи, незнакомые люди и собственное обострённое чувство справедливости. 10 лет назад в женской душе ещё жила надежда, Софи была политической активисткой и яро пользовалась правом голоса.

Она не могла точно сказать, когда это изменилось, когда пыл сошёл на нет, а вера в справедливость перестала быть стимулом, но сегодня Софи была одной из тех, кто не хотел быть на площади и не мог сделать и шага в плотной толпе. Люди давили на хрупкое женское тело со всех сторон, и ей ничего не оставалось, кроме как крепко обхватить чугунное основание фонарного столба и опустить глаза. Когда толпа ринулась к дороге, Софи осталась стоять на месте, и еле заметно подняла голову, чтобы разглядеть на огромных ступенях Суда маленькую фигуру мальчика. Его волосы отросли, но она отметила крепкие слегка сутулые плечи. Учитель Франкс когда-то придумала для Лео кличку «ёжик», которая больше ему не подходила. Слишком детская и наивная, он теперь другой.

Математика не была призванием Леонардо Соло, но была доказательством его силы и целеустремлённости. Он хотел понять её, как, порою, пытаются познать саму жизнь, считал современной наукой и делал всё возможное, чтобы достичь высокого уровня. Софи казалось, что он специально нарёк этот предмет множеством достоинств, чтобы поставить перед собой высокую планку и её преодолеть. Лео никогда не боялся трудностей, и, женщина была уверена, у него всё бы получилось, если бы он остался дома.

Софи помнила Лео 14-летним парнем с глазами, которые светились азартом жизни. Она знала его неловким, растерянным, дружелюбным, застенчивым, в меру озорным и всегда очень воспитанным, если здесь может быть уместна эта приставка «очень». Леонардо был мальчишкой, которого учитель Франкс ставила в пример знакомым мужчинам: как он разговаривал, как весь светился, когда пропускал вперёд одноклассниц, как говорил о семье и чем дорожил.

Вопреки совести Софи часто задумывалась, почему Лео Соло – не её сын; она была педагогом и отличным детским психологом, но, несмотря на одинаковые имена, воспитала своего сына по-другому. Когда в городе появлялся очередной слух о пьяной драке с участием Лео Франкс, коллеги, пытаясь приободрить, говорили «сапожник без сапог, Соф, ничего не поделаешь», а она лишь стыдливо улыбалась. Ей некому было рассказать, как страшно вечером в очередной раз не застать сына дома, как тяжело перебороть гнев при виде его извиняющейся улыбки и как стыдно ждать на уроке «чужого Лео», который вдруг оказался ближе, чем собственный ребёнок.