Сомнительная полночь

Вивиан Бертранд сама открыла дверь. Он ожидал увидеть слуг, андроидов, возможно других гостей. Но, очевидно, Вивиан устраивала интимная обстановка.

– Привет, дорогой враг. Вы опаздываете.
– Она приветствовала его улыбкой, в которой проскользнуло нетерпение.

– Извините, мисс Бертранд. Я сильно опоздал?

– Семь минут. Обычно ждут меня. Это новое ощущение. И я не мисс Бертранд, во всяком случае не сегодня вечером. И не для вас.

На ней было весьма простое одеяние. Выше талии оно напоминало вечернее платье, по линии шеи обрамленное металлическим пояском, служившим единственным украшением; ниже талии - переходило в клетчатые брюки, которые подчеркивали длинные, грациозные ноги.

Когда она встретила его у дверей, платье казалось черным, а поясок серебряным. Но когда она прошла в гостиную, платье оказалось цвета мальвы, а поясок золотым. Одновременно с этим ее обычно золотые волосы стали темными.

Ее развеселило удивление Маркхэма.

– Я знакомлю вас с новой модой, - сказала она.
– Сейчас у нас нет большой приверженности к статическим цветам. Слишком монотонно. Мы живем в мире жизни и движения, дорогой враг, - в мире, радушном, как любовь и правда.

Она повернулась с торжественным изяществом; ее платье стало белым, а длинные волосы переливались глубоким зеленым цветом. Маркхэм смотрел словно загипнотизированный.

– Как...
– начал он.

– Как, - передразнила она, - и почему! Это все, что заботит вас. Вам не нравятся красивые вещи?

– Да, но...

– Ваши "но" наводят скуку, дорогой Джон. Долой все "но", "как" и "почему". Садитесь на диван, а я приготовлю вам особый, встряхивающий душу коктейль. А потом, если вы будете хорошим и развлечете меня, я, может быть, удовлетворю ваше любопытство.

Она весело толкнула его на длинный низкий диван, подошла к маленькому столику на колесах, уставленному бокалами и графинами, и приготовила коктейли.

Комната была обставлена в роскошном, современном стиле, но внимание Маркхэма сосредоточилось на Вивиан. Атмосфера, казалось, была насыщена ею, как будто она излучала невидимую энергию, которая заряжала все, до чего она дотрагивалась.

Она вручила ему бокал и уселась перед ним в живописной позе на ворсистом ковре, баюкая свой "душетряс" и глядя на Маркхэма ясными, веселыми глазами.

– Расслабьтесь, - сказала она, поднимая бокал. Маркхэм осторожно попробовал свой коктейль, - по вкусу это был высокооктановый сухой мартини.

– Как вам нравится то, что у вас есть персональный андроид?

Он улыбнулся:

– Я к этому привыкаю. Мне приходится все время напоминать себе, что она всего лишь машина.

– Возможно, - сказала Вивиан, - что и мы все - тоже машины. Только мы этого не знаем.

– Вы верите в это? Она улыбнулась:

– Дорогой Джон. Ты такой безнадежно серьезный... Давай выпьем еще. Мой бокал пуст. Маркхэм встал:

– Скажите мне, как его смешать, тогда я смогу добавить в свой список еще один рецепт.

Он смешал "душетряс" под ее руководством. По вкусу коктейль получился не хуже первого - только немного крепче.

– Я знаю, - сказала Вивиан.
– Мы выпьем в память о вашей жене.

– В самом деле?
– он ощутил неясное раздражение.

– Вы не хотите?

– Нет.

– Тогда я... Вот за что - как ее звали, Джон? Неожиданно для самого себя, сам того не желая, он ответил:

– Кэйти.

– Тогда за Кэйти. Я уверена, что она была прекрасной, милой и очень ручной... Вы согласны?

– Нет.

– Вы не думаете, что она была прекрасной?

– Я не думаю, что она была ручной. Вивиан проглотила свой коктейль.

– Конечно была. Она позволила вам приручить себя, разве нет?

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Вы гипо, дорогой враг. Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.

Маркхэм допил свой коктейль.

– А что могло бы означать гипо?

– Гипокрит. Иначе говоря, лицемер. Мне скормили немало исторических записей, Джон. Лицемерие было великим искусством двадцатого века. В политике, в войне и в любви.

– А вы все это изменили, да?
– с горечью спросил он.
– Теперь нет политики, нет войн и каждый ложится в постель с каждым.

Вивиан засмеялась:

– Вы деревянный, как андроид, наивный, как девственница, и ужасно важный. Наверное, мне надо что-то с этим сделать.
– Она коснулась маленькой кнопки на своем пояске, которую Маркхэм раньше не заметил. Тотчас что-то изменилось в освещении комнаты, однако с самой Вивиан произошли поразительные изменения.

Мгновенно ее волосы стали белыми и блестящими, цвет кожи потемнел и стал как у настоящей негритянки, а вечернее платье сделалось неожиданно совершенно прозрачным. Глядя на нее и, против своей воли, восхищаясь каждым изгибом ее черного как смоль тела, Маркхэм почувствовал, что его душа превратилась в поле боя между бесстыдным желанием и стыдливым отвращением.

– Что вы думаете об этом, мой благородный пуританин?
– Голос у нее был низкий и неровный.

Маркхэм промолчал, надеясь, что молчание смутит ее и он сможет вернуть себе инициативу. Но Вивиан была совершенно спокойна, тогда как его напряжение все росло. Он боялся выглядеть дураком. Боялся заговорить и боялся молчать, думая, что это, что бы ни произошло, - принесет ему неудачу.

Он быстро посмотрел ей в глаза, надеясь увидеть проявление слабости, отсутствие уверенности, но их взгляды встретились и словно замкнулись друг на друге. Глубокое и неясное узнавание.

Наконец он вспомнил ее вопрос и неуверенно произнес:

– Я не знаю... А что вы думаете об этом?

– Я думаю - это увлекательно, иногда.

– И опасно, - предположил он.

– Нет, не опасно - просто интересно. И довольно возбуждающе. Может быть, сейчас - один из удобных случаев проверить это.

– А если нет?

– Тогда все может быть еще интересней... Вы изо всех сил стараетесь быть разумным, мой милый глупыш? Вероятно, я недооценила Кэйти.

– Или, возможно, переоценили меня.

– Вы в самом деле так думаете?
– Улыбка Вивиан превратилась в демоническую усмешку. Она выпустила длинные белые волосы из-под металлического обруча, который их удерживал, и закатила глаза, как в мелодраме.

– Подумайте о защите, дорогой враг, - мягко проворковала она.
– Я собираюсь нападать.

Пока она это говорила, свет в комнате стал меркнуть, странные цветные пятна заплясали по стенам. Неясные, остроконечные малиновые лучи пронзали дрожащие пурпурные грушевидные пятна. Голубые и серебряные сферы плыли по потолку и взрывались, превращаясь в радуги. Где-то очень далеко слышался неясный бой барабанов.