Сон № 9

– От госпожи Нагамини из кафе «Юпитер». После долгих переговоров. Если вам сейчас неудобно, то я могу, э-э…

– Вот и нет, как раз сейчас очень удобно. Я зашла в бюро находок на вокзале Уэно – вы как-то упоминали, что там работаете, – но мне сказали, что вы неожиданно уехали.

– Да, э-э, госпожа Сасаки мне говорила.

– Это из-за вашего родственника?

– Отчасти. То есть нет. В каком-то смысле, да.

– Ну, по крайней мере, теперь все прояснилось. Куда вы исчезли тогда, в «Ксанаду»?

– Я подумал, что у вас будет с кем поговорить, ну там, э-э, с организаторами и с музыкантами.

– Вот именно! И мне очень хотелось, чтобы вы наградили кое-кого своим фирменным ударом. Кстати, как голова? Мозг не пострадал?

– Нет, спасибо, мозг в порядке. Вроде бы.

Аи Имадзё это кажется смешным.

Мы начинаем говорить одновременно.

– После вас, – говорю я.

– Нет, после вас, – говорит она.

– Я, э-э… – (на электрическом стуле, должно быть, гораздо приятнее), – подумал, если, то есть, ничего страшного, если нет, но, видите ли, – (никогда не начинай битву без четкого плана отступления), – а, можно, э-э, мне, э-э, позвонить вам?

Пауза.

– Итак, Миякэ, ты звонишь, чтобы спросить, можно ли мне позвонить?

Да уж. Надо лучше готовиться.

С тех пор как Литературный Козлик оставил страдающее артритом тело в священном озере, прогулки превратились в удовольствие. Перед ним растерянно расступался бамбук, конфузливые козодои восхищенно выводили восторженные вокализы. Он поднял голову и увидел на холме дом. Странно было встретить подобное сооружение посреди плато Лапсанг-Сушонг. Такому особняку, с его затянутым ряской прудом и стрекозами, самое место в каком-нибудь сонном пригороде. На островке светился каменный фонарь. Пегий кролик прятался в ромбовидных ростках ревеня. Под карнизом виднелось открытое треугольное оконце. Воздух полнился шепотками. Литературный Козлик пошел по тропинке к парадной двери. Дверная ручка закрутилась вхолостую, дверь распахнулась, и Литературный Козлик по сияющим ступенькам взобрался на чердак.

– Добрый день, – поздоровалось старинное бюро.

– Приветствую, – сказала ручка Сэй Сёнагон.

– Вы же остались в досточтимом дилижансе! – воскликнул Литературный Козлик.

– Куда ты, туда и мы, – объяснило старинное бюро.

– А когда вы научились говорить?

– Когда ты научился слушать, – ответила ручка госпожи Сёнагон, отточившая кончик пера на точильном камне остроумия своей первой хозяйки.

– Ну что, приступим? – предложило старинное бюро. – Госпожа Хохлатка с Питекантропом подойдут с минуты на минуту.

Литературный Козлик взял чистый лист бумаги. Снаружи, над долами, над горами, над тропическими лесами, над трущобами и над особняками, над степями и островами, по всем девяти сторонам света с туманного марева небес медленно, капля за каплей, струилось умиротворение. Действительность – страница. Жизнь – слово.

6. Кайтэн

Чайный зал «Амадеус» похож на свадебный торт. Пастельная сахарная глазурь, рюшечки-розеточки. Тетушка Толстосум удостоила бы его своей высшей похвалы: «Обворожительно». Что до меня, то я с удовольствием запшикал бы краской из баллончика все эти кремовые ковры, молочные стены и сливочно-нежные драпировки. Отель «Рига Ройял» я отыскал без особого труда, поэтому еще час гулял по Харадзюку, убивая время. Сонные продавщицы по холодку мыли витрины бутиков, цветочники поливали тротуар. Помешиваю лед в стакане с водой. Мой дед должен прийти через пятнадцать минут. Теперь слово «дед» получит для меня новый смысл. Странно, как легко слова меняют значения. Еще на прошлой неделе слово «дед» означало человека с зернистой фотографии на бабушкином семейном алтаре. «Его забрало море» – это все, что она рассказала нам о своем давно умершем муже. В местном фольклоре он остался вором и пьяницей, которого смыло с причала ночным штормом.

«Амадеус» – заведение такого класса, что в нем есть метрдотель. Он стоит за похожей на пьедестал конторкой у жемчужных врат, листает книгу заказов, дает распоряжения официанткам и перебирает пальцами, словно нажимая на невидимые клавиши. Интересно, где учат на метрдотеля? Сколько им платят? Пробую перебирать пальцами, но в тот же миг метрдотель устремляет взгляд на меня. Я сконфуженно прячу руки и отворачиваюсь к окну. За столиками по соседству жены состоятельных людей обсуждают секреты своей профессии. Бизнесмены изучают финансовую отчетность и стучат по клавиатурам лэптопов величиной с воробья. С потолочной фрески взирает Вольфганг Амадей Моцарт, окруженный трубящими в трубы маргариновыми херувимами. На вид он одутловат и нездорово бледен – ничего удивительного, что так рано умер. Нестерпимо хочется курить – у меня в кармане лежит пачка «Кларкс». Через панорамные окна Моцарту определенно открывается грандиозный вид. Токийская телебашня, «Паноптикум», парк Ёёги, где околачиваются старые козлы с биноклями. На высоченном хромированном кубе гигантский подъемный кран сооружает свою копию поменьше. Водонапорные цистерны, антенны, крыши. Сегодня погода вырядилась в хаки. Мерный звон серебряной ложечки о тонкий фарфор чашки – нет, это часы на каминной полке возвещают о том, что уже десять. Метрдотель кланяется и подводит ко мне пожилого человека.

Он!

Мой дед смотрит на меня – я вскакиваю, взволнованный, все заготовленные слова вдруг вылетают из головы, – и его глаза говорят: «Да, это я», – так смотрят, когда назначили встречу незнакомому человеку. Не могу сказать, что мы похожи, но и не могу сказать, что нет. Он опирается на трость; на нем темно-синий поплиновый костюм и галстук-шнурок с аграфом. Метрдотель проворно бросается вперед и отодвигает стул. Мой дед поджимает губы. Кожа у него болезненно-серая, в пигментных пятнах, и он не может скрыть, скольких усилий стоит ему ходьба.

– Эйдзи Миякэ, надо полагать?

Я кланяюсь ему на все восемь восьмых, безуспешно пытаясь подобрать нужные слова. Мой дед насмешливо возвращает мне одну восьмую.

– Господин Миякэ, прежде всего я должен сообщить вам, что я не ваш дед.

Я распрямляюсь:

– А.

Метрдотель удаляется, незнакомец садится, а я в замешательстве остаюсь стоять.

– Однако я пришел по воле вашего деда, чтобы обсудить то, что касается семейства Цукияма. Садитесь, юноша. – Он наблюдает за каждым моим движением – из-под набрякших век сверкает острый, как бритва, взгляд. – Зови меня Райдзо. Мы с твоим дедом знакомы не один десяток лет. Я знаю, кто ты, Миякэ. Именно я указал другу на твое сообщение в колонке частных объявлений. Теперь к делу. Как тебе известно, твой дед сейчас выздоравливает после серьезной операции на сердце. Первоначальные прогнозы врачей были чересчур оптимистичны, так что он проведет в больнице еще несколько дней. Поэтому я пришел вместо него. Вопросы?

– Мне можно его навестить?

Господин Райдзо качает головой:

– Твоя мачеха помогает ухаживать за ним в палате, и… как бы помягче выразиться…

– Она считает, что я – пиявка, которая хочет высосать из семейства Цукияма побольше денег.

– Именно. Признайся, у тебя есть такое намерение?

– Нет, господин Райдзо. Все, чего я хочу, – это встретиться с отцом.

Сколько еще раз мне придется это повторять?

– Твой дед полагает, что держать все в секрете – самый верный способ избежать подозрений со стороны твоей мачехи. Барышня! – Господин Райдзо пальцем подзывает официантку. – Гигантскую порцию коньяка, как обычно, пожалуйста. Что будешь пить, Миякэ?

– Э-э, зеленый чай, пожалуйста.

Официантка с заученной улыбкой обращается ко мне:

– У нас восемнадцать сортов…

– Да принесите вы мальчику чайник чаю!

Официантка кланяется, убрав улыбку:

– Да, адмирал.

Адмирал? Сколько в Японии адмиралов?

– Адмирал Райдзо?

– Это было очень давно. Лучше «господин».

– Господин Райдзо, вы знакомы с моим отцом?

– Прямой вопрос заслуживает прямого ответа. Я никогда не скрывал, что презираю этого человека. Я уже много лет избегаю встреч с ним. С тех самых пор, как узнал, что он продал фамильный меч Цукияма. Этот меч пять веков принадлежал его – твоей – семье, Миякэ. Пятьсот лет. То, как твой отец распорядился пятью веками истории семьи Цукияма – не говоря о тех Цукияма, которым еще предстоит родиться, – несмываемый позор. Несмываемый! Твой дед, Такара Цукияма, верит в кровные узы. Твой отец верит в совместные предприятия на Формозе^[151]. Знаешь, где сейчас меч Цукияма? – Адмирал скрипит зубами. – В Небраске. В зале заседаний совета директоров завода по производству пестицидов! Что ты об этом думаешь, Миякэ?

– Это постыдно, господин Райдзо, но…

– Это преступление, Миякэ! Твой отец – бесчестный человек! Он с легким сердцем бросил твою мать на произвол судьбы! Твоему деду пришлось предоставить ей финансовую поддержку.

Вот это новость!

– Кодекс чести существует даже в отношениях с любовницами. Плоть и кровь – вот что имеет значение, Миякэ! Узы крови – основа жизни. Наша сущность! Не ведая своей родословной, не познаешь самого себя.

Официантка возвращается с серебряным подносом и ставит наши напитки на кружевные салфетки.