Сон Видящей

– Где Спящий Король?!!

Туата не успели ее остановить, Юки ловко проскочила мимо них и встала в дверях.

Гробница Короля, саркофаг из цельной глыбы хрусталя, был пуст. Внутри лежали меч и доспехи, в ногах лежал щит Артура с его подлинным гербом – белым солнечным оленем на синем фоне, лежали перчатки и поножи, но тела, тела Спящего Короля не было. Ни костей, ни праха.

Аодх одним ударом вогнал меч по рукоять, расколол плиту, покрывавшую саркофаг, и в облаке хрустальных брызг в боевом безумии возопил:

– Куда ты ушел? Где Спящий Король?

– Все завершилось, и все начинается вновь, – торжественно сказала Юки. – Король ушел, чтобы вернуться.

Аодх бешено развернулся, но кицунэ уже не было.

Глава тридцать пятая

Центральная площадь ломилась от народа. Публика и циркачи праздновали окончание фестиваля. Посетителей было мало. Только несколько семей с детьми сидели на трибунах, отведенных для зрителей, так что пустые места втихомолку заняли униформисты и работники арены. Представление получилось почти камерным, для своих, и мальчик лет четырех в первом ряду наслаждался таким соседством. Открыв рот, он смотрел на танец жонглеров в громадном огненном колесе, установленном на площади, с замиранием сердца следил за канатоходцем, идущим по проволоке на убийственной высоте – без страховки, с одним лишь шестом. Факиры выдували пламя, катали его в руках, и пламя лизало им руки как верный пес. Чудаки-огнедеи из индийского Магуса, Германика только слышала о них, а теперь увидела воочию. Говорят, что будущим огнедеям в колыбель вместо погремушек кладут саламандр, но это уже совсем нелепые сказки.

Германика смотрела на этого малыша и не могла сдержать улыбку.

Чудо творилось на ее глазах, и опер-Ловец подумала, что это самое важное из всех чудес, какие когда-либо совершал Магус, – встреча красоты с человеческим сердцем. Может быть, Дженни права и на самом деле важнее всего цирк? Глупое прикрытие, чужая шкура, наброшенная ради спасения, за долгие века она стала родной – не оторвешь!

Вот с канатоходца все и началось. Германика уловила отблеск его костюма в глазах мальчишки, страх, ужас пробежали по его лицу…

Девушка вскинула голову. Канатоходец упал серебристым метеором на площадь, только чудом под ним оказался батут, на котором прыгали акробаты, – Германика знала, как зовут это чудо, один из братьев-близнецов Шавенье одним ударом сдвинул батут так, чтобы тот оказался на пути незадачливого акробата.

Она услышала стрекот, будто в темном небе жужжал рой жуков, инстинктивно перешла на ясный взор и мгновенно выхватила флейту.

Тяжелые облака газа опускались на площадь, вот первые языки коснулись трибун, и люди в креслах бессильно обмякли, газ опускался мгновенно, еще миг – и он коснется ее…

Песня Ветра, холодный напев, воды Балтики научили ее, бури Башни Дождя рассказали, как надо петь по-настоящему! Ветер мчится по площади, отвешивает освежающие оплеухи всем, кому тяжесть сдавила грудь, сгребает плотные облака газа в тугой кипящий комок…

Один из факиров припал к земле, прогнулся как кошка и выдул пламенный факел, который достиг каната. Германика не упустила такого подарка, пламя ударило точно в центр облачного клубка, и над площадью вспыхнул огненный шар, испепеляя весь газ до молекулы. Он не хотел гореть, он упрямо тек вниз, к замершей в ужасе толпе, но Германика дула и дула во флейту, вытягивая песнь, подхлестывая гармоническими переливами воздушные потоки, удерживающие газ, раскаляя пламенную топку все больше…

Шар раскалился добела и взорвался, истаял в темном небе. И из его глубины Германика услышала рокот приближающихся вертолетов.

Она хотела найти Мореля, Кольцо Магуса, надо срочно выставить Кольцо, когда в небе засверкали вспышки и трибуны под ней взорвались…

В ужасе и панике люди бежали прочь от фестиваля, чье сердце пожирало жадное пламя зажигательных ракет, но ночь, полная багрового пламени, выплюнула навстречу свои порождения – на тонких лапах, с голубой шерстью и пастями, оскаленными в вечной усмешке.

…Арвет выбежал из леса. Ноги у него подкосились. Меж пылающих шатров метались люди, из леса выходили чудовищные твари – полульвы-полугиены с голубой шерстью. Одна из таких тварей прошла совсем рядом. Затем разом твари рванулись огромными прыжками через поле.

«Люди! Дети! Тадеуш…»

Погибнут все!

Вертолет заходил на второй круг, пушка грохотала, яркие синие и зеленые огни трассеров прошивали дымный воздух, полосовали землю. Убивали людей.

Арвет помчался следом за тварями. Вот одна замедлила бег, покрутила головой, озирая пустое поле, и жалобно взвизгнула, когда невидимый клинок пробил ей глаз и вошел в мозг.

Юноша с трудом вытянул меч и бросился вперед.

…Германика очнулась от плача. Плакал ребенок, негромко, устало, безнадежно. Жарко, очень жарко. Больно.

Опер-Ловец открыла глаза, села. Отбросила дымящееся кресло. Ее завалило обломками трибуны, ее спас…

Германика замерла. Коснулась шерсти.

Легонько толкнула:

– Жози! Вставай, дурак, нашел время.

Опалены усы леопарда, и мутны его зрачки. Германика провела по пятнистому боку, прошлась пальцами по иссеченной осколками плоти. Подняла тяжелую лапу. Зарылась лицом в теплый мех:

– Жози…

Так тихо, и почти не болит.

Только плачет ребенок.

Германика нехотя огляделась. Что он так разорался, они с Жозефом устали. Неужели нельзя нормально воспитывать детей?

Пошатываясь, встала. Пошла на плач. Какое все-таки безобразие…

Маленький мальчик сидел на земле и тихо скулил.

Кажется, он звал маму, поняла Германика. Она огляделась, закрыла спиной сгоревшую женскую туфлю. Пальцы нащупали флейту. Обожженные губы коснулись горячего камня, и она заиграла – нежно-нежно, словно колыбельную для своего нерожденного сына, усыпляющую, легкую.

Мальчик затих, опустился рядом, свернулся на коленях как большой котенок. Германика пела, ветер гнал в лицо пепел и сажу, и что-то мешало мелодии, что-то стремилось ее разрушить. Над площадью завис черный вертолет. Она с ненавистью посмотрела на зачерненные стекла кабины. Песня стала громче, только мелодия изменилась, песня Сна стала песней Отражений.

Мальчик беспокойно заворочался. Германика закрыла глаза.

«Как мне сыграть сразу две песни?»

Пушка ударила, она почувствовала, как злой свинец ищет ее и пока не находит, подчиняясь власти созвучий. Так много пуль…

…Дядин клинок лежал в ладони как влитой. А был бы второй, пустился бы Миша в оберучь-танец, поднял бы на клинки этих темниковых тварей, не то что стрелу – пулю бы в полете разрубил. Не было клинков у местных Магусовых людей, каждый бился как умел и чем умел.

Вот вихрь взметнул шатер, сгреб в могучую ладонь пестрое полотнище, а вместе с ним с десяток черных фигур, вздернул повыше и швырнул о землю – так, что из костей костный мозг вылетел.

Наверняка не встать им уже, не подняться…