Сонгайская держава: Опыт исследования социально-политического строя

Все нубийцы, а особенно женщины и дети, носят ниже левого плеча кожаные мешочки с талисманами, покупаемые ими у святошей. Предметы роскоши у обоего пола весьма ограничены. Женщины носят на руках, а иногда и на ногах браслеты из голубого стекла, медную серьгу с несколькими стеклышками в носу и стеклянные же бусы на шее. Вот в чем заключается все излишество нубийских женщин. Та из них почитает себя счастливою, которая к этому наряду может прибавить два кольца в ноздрях и в ушах две большие медные серьги. Столь богато наряженная женщина, выходя утром за водою к Нилу с сосудом на голове, в состоянии привести подруг своих в отчаяние от зависти. Мужчины в левом ухе носят гладкие медные кольца. Малые курительные трубки и зеленый табак, ими разводимый, служат им для кейфа^[220], высочайшего благополучия, какое известно ленивому жителю Востока. У старост деревень, которые называются шейх эльбелед, иногда имеется одна чашка и старый кофейник, в котором женщины приготовляют им кофе, получаемый в подарок от путешественников за оказанные им услуги. Тогда зовут в гости каим-мекама, т. е. солдата, управляющего деревнею от имени паши, и лучших друзей шейха, которые, нарядясь в свои рубахи, с гордым видом идут к нему на кофе.

На расстоянии двух часов пути от Коштамбе находится прекрасный храм древнего селения Псельцис, ныне называемого Дакке. Это истинно прекрасное здание, которое можно назвать нубийским Тентирисом, посвящено было Тоуту, Меркурию древних египтян, как объясняют многочисленные надписи на молях. Барельефы столь же прекрасны, как в Дендере, но как в архитектуре, так и в украшениях храма примечаются три различные эпохи его построения. Должно полагать, что сначала был воздвигнут один только придел, к которому остальные части пристроены после. Две высокие моли, со внутренней стороны даже не выполированные, содержат в себе множество малых комнат, которые, вероятно, определены были для жилища жрецам. После жили в них набожные монахи, начертавшие в этих сокровенных убежищах знамение святого креста, драгоценный залог их надежд, облегчавший их тяжкие страдания. Храм сей был некогда христианскою церковью, что доказывает штукатурка, покрывающая прежние баснословные изображения. Каменная стена вышиною в четыре фута окружает все здание.

Выше Дакке, на правом берегу Нила, находятся развалины прежнего селения. Стены из несженного кирпича довольно толсты и высоки. Место это называется ныне Куббан; оно, должно быть, древняя Метакомпса. Малая нубийская деревенька с низкими хижинами — лежит вблизи сих развалин. Нил, который от порогов Сиэнских до самого Коштамбе протекает почти вдоль самого меридиана, здесь поворачивает значительно к юго-западу. Уади-Корти доселе удержала древнее название Корте, равно как и развалины древнего храма, некогда украшавшего это селение. Уади-Мухарра ка имеет также небольшой некрытый храм, посвященный Сераппсу, как явствует из надписи.

Стены во внутренности обведены колоннадою; сие строение не было окончено, и даже капители не отделаны. Отличная соразмерность колонн, вкус в изобретении и прочие обстоятельства доказывают, что храм сей воздвигнут греками. Они умели сообщить приятность угрюмой египетской архитектуре, в которой основательность означается тяжестью, а красота — необыкновенною величиною. Полуденная стена храма обрушилась, и это дает ему вид живописный и занимательный, особливо посреди обширной песчаной пустыни, украшенной на всем ее пространстве одною только кривою пальмою. На берегу реки находятся развалины другого строения. Кажется, что здесь долженствовал быть древний Гиеросикаминон. В некотором расстоянии построена деревенька Бижбе. Все пространство от Филе до Мухаррака есть древняя страна Додекасхен, так называвшаяся у греков и римлян по причине ее длины. По свидетельству дорожника Антонина, Гиеросикаминон находится от Филс в 80 тысячах шагах; нынешнее расстояние Уади-Мухаррака, кажется, то же самое. Ливийская схене (миля), по словам Страбона, заключала в себе 60 стадий.

В Уади-Медин-Себуа и несколько далее берега являются в другом виде. На востоке возвышаются пирамидально небольшие горы из черной плиты, примыкающие к самому скату берега. На западе лежит плоская скала, засыпанная до самого Нила желтым песком, нанесенным из пустыни. С обеих сторон продолжается зеленая полоса шириною от двух до трех шагов, на которой местами произрастают мелкие акации и высокие кусты волчца; жилищ вовсе нет. В Себуа находятся развалины более величественного, нежели красивого, храма. Два ряда гранитных сфинксов, впереди которых стоят две статуи жрецов почти в естественную величину, ведут к огромным молям, которыми укреплены большие ворота, ведущие в ограду. У ворот стояли две друге статуи вышиною в 12 футов, ныне поверженные на землю. Ограда украшена рядом пилястров, к которым прислонены обыкновенные колоссы. Храм почти весь засыпан песком, и я, снимая план его, должен был довольствоваться размером поверхностей, а остальное угадывать по законам симметрии, которую, впрочем, египтяне не слишком сохраняли.

Далее начинается Уади-эль-Араб. Вид берегов снова переменяется: горы возвышаются теперь на западном берегу, а с восточной стороны каменный берег становится совершенно плоским; однако же и на западной стороне, на известном расстоянии, встречаются невысокие холмы, покрытые желтым песком пустыни, нанесенным господствующими там северо-западными ветрами на противоположную часть цепи гор. Эти пески, равняющиеся вышиною с хребтом низших гор, перелетают через них и сыплются по восточной их отлогости, что составляет прекрасную противоположность с темным цветом гор возвышеннейших; на западной стороне ряд акаций увенчивает берег на самом углу его ската, а на восточной стороне растут мелкие пальмы и видны малые домики, сделанные из соломенных плетней, и землянки, рассеянные в разных местах. Здесь более жизни; население многочисленнее; персидские колеса скрипят целую ночь. В этой стране видно менее крокодилов.

Ночи в Мубин прекрасны. Часто после дня, в продолжение которого сильный ветер помрачает горизонт густыми туманами и песчаными тучами, наступает великолепное захождение солнца. Яркий блеск его лучей, висящие над ним мрачные и пасмурные облака и ясное лазуревое небо представляют великолепные картины, которые, беспрестанно изменяясь, являют самые величественные красоты на краю горизонта. Солнце рассеивает в воздухе блестящие и в других местах невиданные краски; песок пустыни, кажется, пламенеет живым розовым огнем; горы кажутся возвышеннее и горделивее. Это очаровательное явление природы нередко приводило нас в восхитительное изумление. Но зачем нельзя далее наслаждаться сладостным очарованием? По захождении солнца вдруг наступает пронзительный холод и мрак; ветер утихает, тучи исчезают, небо прочищается, и горизонт, принимая новый вид, облекается новыми красотами. Как прекрасен свет луны! Как величественны сияние звезд и вид неба! Как прозрачен воздух! Кажется, небесный свод являет здесь взорам смертных самые тайные свои сокровища; на светлом щите месяца будто читаешь и узнаешь новые предметы; горящие пылким огнем небесные светила здесь, кажется, говорят страннику, что каждое из них есть особенное солнце.

Никогда не забуду одной из сих великолепных ночей, проведенных мною в Шейх-Абд-эд-даиме, где я был приятно растроган следующим происшествием. Несколько лет тому назад жил там шейх, который постами, набожностью, ворожбою и странною своею одеждою приобрел необыкновенную славу во всей окрестности. Подобные святоши почитаются в этой стране простым народом за вдохновенных и имеющих общение с небесами. После смерти они идут прямо в рай, где в награждение за страдания, ими претерпенные, получают в обладание шестьдесят великолепных чертогов; каждый вмещает в себе по 60 прекрасных и чистых дев, из которых если бы одна явилась во время ночи на небе, то озарила бы весь мир светом, равным солнечному^[221]. Шейх, о котором я говорю, по смерти был погребен в том же доме, где проводил жизнь свою; окрестные жители пристроили к дому навес, который устлали рогожами из пальмовых листьев, и ныне сюда собираются на молитву. Белое знамя, эмблема покойного, развевается над навесом, и глиняная лампада разливает бледный свет свой.

Плененные очаровательностью величественной ночи, мы без всякой цели блуждали по песчаному пространству (в Уади-эль-Араб), лежащему между Нилом и Ливийскою цепью, как вдруг издали приметили блеск лампады. Мы направили путь к тому месту и, прибыв, сели отдыхать на рогожах; в это время входят в шалаш два прекрасные юноши: младший, бросясь на колени, начал молиться по восточному обычаю. Между плачем и стонами я различал выговариваемые им слова: «Отец, мать, милосердие, каим-мекам». Старший, сидя в отдалении, казалось, погружен был в глубокую задумчивость и, посмотрев несколько времени блуждающими взорами на своего брата, также начал плакать. Любопытство наше возросло до величайшей степени, тем более что юноши нас вовсе не примечали. Мы сидели в другом углу навеса, куда не проницали слабые лучи лампады. Желая узнать причину их горести, я позвал старшего, казавшегося умереннее в своей печали: внезапный звук голоса сначала встревожил их; но вскоре, приметя нас, старший привстал и, смотря на турецкое наше платье, приблизился с боязнью. Я спросил его, откуда они и что причиною их горести, и узнал, что они сыновья погребенного здесь шейха, пришли с восточного берега Нила полить водою находящийся возле дома небольшой садик, который покойник с лишком двадцать лет возделывал собственными руками и оставил им в наследство. Садик был засеян ячменем и фасолями; восемь пальмовых деревьев, насажденных на берегу реки, принадлежали к нему. Столь малое имущество едва достаточно было на прокормление их матери; невзирая на то, следовало заплатить паше 15 пиастров подати. Жестокий арнаут, каим-мекам деревни, всеми средствами побуждая мать их к уплате этой суммы, наконец посадил сыновей в тюрьму. Четырнадцать дней пребывали они в заключении, и между тем мать тщетно старалась достать денег. Суровый арнаут, не получая их, дал матери сроку еще два дня, угрожая в противном случае отсчитать каждому из ее сыновей по сту курбачей^[222]. По прошествии срока арнаут, не видя денег и желая доказать матери верность своего слова, исполнил свои угрозы и объявил, что если к завтрашнему дню не будет денег, то он велит им дать еще по 80 палочных ударов по пятам — число, обыкновенно употребляемое на Востоке. Чувствительная мать не в состоянии была перенести мучений, претерпеваемых ее детьми. Слезами, просьбами и предстательством шейха деревни склонила она немилосердного турка вместо детей заключить самое ее в темницу, где она готова испытать всевозможные страдания для сохранения невинных существ, которые ей обязаны жизнью. Каим-мекам отсрочил платеж долга на месяц, угрожая матери строжайшим наказанием. «Что же теперь думаете делать?» — спросил я. «Постараемся продать нынешний сбор фиников с наших пальм и хлеб из этого садика, — продолжал юноша, — пойдем в Ассуан, дорогою будем питаться милостынею, а там поищем службы на судах». Вот каким образом турки собирают недоимки!

Это повествование сильно нас тронуло. Младший брат, мальчик лет двенадцати, прилежно слушал и плакал беспрестанно. Мы душевно радовались, что могли облегчить участь несчастного семейства, и охотно собрали между собою малу сумму на заплату их долга. Отдавая им деньги, сказал я: «Завтра снесите это каим-мекаму и выкупите вашу мать». Невозможно описать благодарности, возбужденной в сердцах юношей этим малым подаянием! Они бросились к нам в ноги, хотели целовать наши руки, и младший, встав с земли, стремглав побежал к белому знамени своего отца, начал лобызать его и с детскою откровенностью сказал: «Святой наш отец, взирающий на лицо Властителя миров, предстательствуй за них, да вознаградит он им тысячекратно и да умножит их знаменитость в их долине!»^[223]. Трогательное соединение суеверия с родительскою любовью! Возвратясь на берег к нашему шатру, увидели мы этих двух юношей, приближающихся к Нилу; взяв в руки небольшую колоду, пустились они вплавь на другую сторону.

Уади, или долина, Мальки имеет вид гораздо приятнее, нежели лежащая перед нею страна; в Харабасе находится множество пальмовых деревьев на западной стороне реки. Нил в этих местах весьма мелок, и отмели продолжаются почти до острова Тумас, за Дерром. Река поворачивает и течет на довольно большом пространстве к западу небольшими, по многочисленными изгибами. В одном из них, между двумя поворотами реки, построен Дерр, столица всей Нубии и местопребывание кашефа, или правителя страны. Город этот находится в 45 часах от острова Филе и от границы Египта. Он построен, так сказать, в пальмовом лесу, продолжающемся вниз по течению реки. Домы, скрывающиеся между деревьями и рассеянные на пространстве почти полуторы мили в длину, гораздо лучше построены, нежели в других местах. Однако ж та часть, которую, собственно, можно назвать городом, имеет такие же улицы, как в других городах Верхнего Египта. Здесь находится небольшой хан^[224], есть порядочная мечеть арабской архитектуры и две или три лавочки, в которых турецкие солдаты, стоящие здесь в гарнизоне, продают грубое полотно, стеклянные бусы, медные перстни, цветные суконные обрезки и другие мелочи. Число жителей простирается до трех тысяч. Домы нынешних обитателей построены из несженного кирпича и доселе сохраняют покатость наружных стен, наподобие бруствера, которая у древних египтян называлась талус. Без сомнения, это делается не в подражание древних зданиям и храмам, ибо мусульманин стыдился бы подражать неверным; но в этих странах ни одно обыкновение, ни один порок, ни один предрассудок, как ни один камень, не исчезают. <…>